Царство забытых воспоминаний

Герман замер, во все глаза глядя на свет, который исходил от маяка, и устремлялся в море. Что-то в нем казалось ему другим, и то, что он, еще маленьким мальчиком, видел сотни раз, выглядело теперь иначе.

Сперва Герман подумал, что дело в том, что он повзрослел, и теперь этот луч света не кажется ему чем-то волшебным.

Потом, что он слишком долго не смотрел вот так на свет маяка. Он даже пытался себя убедить в том, что ему этот танец светлячков просто кажется, но все это было неправдой.

Светлячки были здесь и они были вполне себе реальны.

* * *

Они начали двигаться. По удивительной траектории, так, как не двигаются подобные насекомые. Светлячки то подлетали к дорожке света, то отдалялись от нее, а потом…

А потом они начали образовывать спираль.

Герман готов был поклясться всем, чем угодно, что светлячки выстроились в спираль, и кружили, кружили, кружили, помигивая своим светом… Будто обхватывали луч света от маяка, словно тот был толстым канатом, натянутым между небом и каменным строением на утесе…

«Нет, так не бывает… неужели мне это не кажется? Может, я на самом деле не здесь, а задремал в своей кровати, строя планы пойти к маяку? Или я все же здесь, но от усталости мои глаза воспринимают все это как-то иначе, искажаются, что ли…»

Но это все было не то. Дело было не в этом. Ни одно рациональное объяснение не могло бы пролить свет на то, что происходило у мальчика прямо перед глазами. Только одно слово и подходило: «чудо».

Осторожно ступая по песку, Герман стал подбираться ближе.

Шаг, шаг, еще шаг, медленно. Чтобы, не дай бог, не спугнуть светлячков или чтобы не привлечь их внимание к своей особе.

Герман не смог бы внятно сказать, чего он боялся больше – того, что они улетят прочь или что стайкой полетят на него.

Он, как завороженный, остановился и принялся смотреть во все глаза.

Вот светлячки, продолжая кружить по спирали, потянулись вверх, в сторону сияющей на небе луны.

Вот они стали моргать своими маленькими фонариками, словно подавали какие-то сигналы кому-то невидимому.

Вот замерли, а потом снова принялись двигаться в сторону луны. Казалось, их количество только увеличивалось, потому что эта удивительная спираль не заканчивалась. Герман смотрел вдаль настолько, насколько ему позволяли его слабые человеческие глаза, но не видел, что светлячки улетали в стороны. Они будто растворялись в темноте или лунном свете.

И их было много. Чертовски много. И все он кружили около луча света, то есть «снаружи», из темноты к ним не присоединялись другие сородичи. И, как бы странно это не было, дорожка-спираль из светлячков не заканчивалась.

«Как такое возможно?», – растерянно подумал Герман, пытаясь понять, что происходит с насекомыми. И он бы обязательно (ведь Герман был умным двенадцатилетним мальчиком) нашел бы какую-то причину такому странному поведению светлячков, если бы не внезапно, один птичий бог знает от чего, не проснулась чайка на одном из камней.

Она вскинула крылья и издала такой громкий крик, что мальчику показалось, что его могли услышать даже в деревне.

Он вздрогнул от неожиданности и повернулся в сторону напугавшей его птицы.

Что-то около камня, на котором еще совсем недавно спала чайка, было странным… Птица сорвалась со своего спального места и устремилась в черное небо, мелькнув на нем яркой белой запятой.

А мальчик продолжил всматриваться в камень, потому что ему вдруг показалось, что около него кто-то стоит.

На миг Герману стало страшно, но он быстро успокоил себя тем, что, даже если на пляже есть кто-то кроме него, этот кто-то – ребенок. Потому что то, что стояло около камня и отдаленно напоминало человеческую фигуру, было небольшим. Наверное, даже меньше него самого.

Это нечто задвигалось и направилось в его сторону. Это действительно был человек, исходя из роста – точно мальчик или девочка.

Герман прищурился, рассматривая фигуру. Что-то в ней казалось ему знакомым… И это ощущение не позволяло страху пробраться в глубину его сердца.

Фигура начала приближаться. И когда подошла очень близко, так близко, что у Германа появилась возможность ее рассмотреть, он понял кто это был…

– Микита? – удивленно спросил он, не веря своим глазам.

Глава 6. Микита

– Привет, – лучший друг детства поднял руку и помахал ему.

Он был одет в просторную клетчатую рубашку, которая явно была ему не по размеру, серые брюки и бежевые кроссовки. Герман помнил эти кроссовки – их ему привез старший брат из поездки заграницу. Микита ими очень гордился и всегда говорил, что они фирменные и им сносу не будет.

Видимо, действительно не было.

– Привет… – растерянно отозвался Герман. – Ты как тут оказался?

– Просто шел на свет, шел и пришел, – Микита улыбнулся, сверкнув голубыми глазами.

Какое-то время, очень небольшое, они помолчали.

– А я вот назад вернулся, – все так же растерянно сказал Герман.

– Я знаю. Как тебе город?

– Скучно. Там все не так… Все не то, но я за эти годы привык.

– Годы… – Микита, казалось, посмаковал это слово, покатал на языке. – Да, ты подрос и изменился.

– А ты точно такой же мелкий. Вообще не поменялся!

– Сколько лет тебя не было? – спросил Микита, пристально и как-то очень серьезно глядя на друга.

Герман переступил с ноги на ногу.

– Пять лет. Я пять лет назад уехал. Ты не помнишь?

– Отчего же… помню. Просто время тут летит – ух! Не угонишься.

Наконец, оцепенение спало и Герман бросился обнимать своего лучшего друга.

– Черт, Мик, я так по тебе скучал! Ты почему на мои письма не отвечал?! – с обидой в голосе спросил Герман и отстранился. – Я столько раз тебе писал.

– Сюда не доходят письма, – грустно улыбнулся Микита и взъерошил пятерней пшеничного цвета волосы. – Так бывает.

– Как это не доходят? – удивился Герман. – Все доходит. Папа писал своим приятелям по деревне, они нам отвечали. И дядька, что пришел на папину должность, тоже ему иногда писал со всякими дурацкими вопросами про маяк… А потом они номерами обменялись, когда у нас телефон появился… Проворонил мои письма или отвечать на них не хотел – так и скажи!

– Да нет, нет, – его друг покачал головой, – я правда не получал никаких писем. Если бы получал, то точно ответил бы тебе, зуб даю.

Герман хотел было поворчать, что зубы Микиты ему ни к чему, но не стал. Радость от встречи со старым другом была больше, чем мелкие обиды на то, что он игнорировал его письма. Может, правда не доходили по каким-то причинам, и Микита был вообще не при чем?