В плену своих эмоций
Полина постучала.
– Войдите.
Голос ровный, знакомый.
Она толкнула дверь, вошла.
Матвей сидел за столом, глядя в экран ноутбука. Костюм тёмно-синий, галстук затянут идеально. Волосы зачёсаны назад – ни одного выбившегося волоска. Лицо – маска. Холодная, непроницаемая.
Как будто вчерашней ночи не было.
Полина замерла на пороге.
– Доброе утро, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Я… принесла кофе. Подумала, что после вчерашнего…
– Поставьте на стол, – прервал он, не поднимая взгляда.
Она моргнула.
– Что?
– Кофе. Поставьте на стол. – Он продолжал печатать. – Спасибо.
Полина прошла к столу, поставила стакан на край. Ждала.
Матвей не посмотрел. Не улыбнулся. Даже не поднял глаз.
– У меня много работы, Полина Викторовна. – Голос был сухим, официальным. – Если вопросов нет – дверь закройте, пожалуйста.
Что-то сжалось в груди.
– Я… хорошо. – Она развернулась, вышла.
Дверь закрылась за ней с тихим щелчком.
Полина стояла в коридоре, глядя на свой стакан кофе. Горячий, обжигающий пальцы.
Она чувствовала себя идиоткой.
Что она думала? Что они теперь друзья? Что одна ночная смена изменит что-то?
Он вернулся в свою броню. А она – дура – купила ему кофе и улыбалась, как влюблённая школьница.
Полина сжала стакан сильнее и пошла к своему рабочему месту.
Опен-спейс был почти пуст. Несколько человек у кофемашины, двое в переговорной. Полина села за стол, открыла ноутбук. Уставилась в экран, не видя букв.
Внутри всё кипело – обида, стыд, злость на саму себя.
– Полина!
Она вздрогнула, обернулась.
Инга шла к ней через опен-спейс – лёгкой, уверенной походкой. Бежевый костюм, идеальная укладка, улыбка.
– Доброе утро, – Инга остановилась у стола, положила руку на спинку кресла. – Ты выглядишь уставшей. Слышала, вы вчера до ночи работали. Молодец.
– Спасибо, – выдавила Полина.
– Слушай, у меня к тебе просьба. – Инга наклонилась ближе, понизила голос. – Матвей Александрович просил передать. Черновик презентации для Замятина – он нужен прямо сейчас. Срочно. Клиент требует, хочет видеть перед утренним совещанием.
Полина нахмурилась.
– Но мы не закончили вычитку.
– Да, я знаю. – Инга вздохнула, сочувственно. – Но Замятин настаивает. Матвей сказал – отправляй как есть, доделаем потом. Ты же знаешь, какой он педант. Если Замятин хочет сейчас, значит, сейчас.
Полина колебалась. Что-то внутри сопротивлялось.
– Может, я сама спрошу у Матвея…
– Полина, он на звонке с Москвой. – Инга выпрямилась, поправила манжету. – Не хочешь отвлекать его по мелочам, правда? Просто отправь. Он сам просил.
Она говорила спокойно, логично. Полина посмотрела на экран. Черновик был почти готов. Не идеален, но…
– Хорошо, – кивнула она.
– Отлично. – Инга улыбнулась. – Спасибо, что выручаешь.
Она развернулась и пошла к выходу. Каблуки стучали по полу – цок, цок, цок.
Полина открыла почту, прикрепила файл, ввела адрес Замятина. Палец завис над кнопкой «Отправить».
Что-то не так.
Но Инга сказала – Матвей просил.
Она нажала.
Письмо ушло. Уведомление: «Отправлено. 09:47».
Полина откинулась на спинку кресла, выдохнула.
Всё нормально.
Десять минут.
Телефон завибрировал.
«Матвей Державин: Зайдите в мой кабинет. Немедленно».
Сердце ухнуло.
Полина встала, пошла по коридору. Ноги ватные. Внутри холодело.
Она толкнула дверь.
В кабинете были двое. Матвей за столом. Инга – в кресле напротив, скрестив ноги.
Матвей поднял взгляд. Лицо – камень.
– Закройте дверь.
Полина закрыла. Подошла ближе.
– Что случилось?
Он развернул ноутбук к ней. На экране – её письмо Замятину. Тема: «Черновик стратегии».
– Зачем вы отправили это клиенту? – голос был тихим, но каждое слово било как удар.
Полина моргнула.
– Вы… вы же просили…
– Я просил? – Матвей медленно откинулся на спинку кресла. – Когда именно я просил отправить сырой, не вычитанный файл клиенту?
– Инга сказала, что вы… – Полина обернулась к Инге.
Инга смотрела на неё с удивлением. Круглые глаза, приоткрытый рот.
– Полина, я сказала подготовить файл к отправке. Не отправлять. – Голос её был мягким, почти сожалеющим. – Ты меня не так поняла.
– Что? – Полина почувствовала, как земля уходит из-под ног. – Нет. Ты сказала, что Матвей просил отправить прямо сейчас. Срочно. Что Замятин требует…
– Полина. – Инга вздохнула, покачала головой. – Я сказала, что Замятин может потребовать файл сегодня. Что нужно быть готовой. Ты неправильно меня поняла.
Полина смотрела на неё, и внутри всё переворачивалось.
Ложь. Наглая, холодная ложь.
– Это неправда, – прошептала Полина. – Ты сказала…
– Полина Викторовна. – Голос Матвея оборвал её. Она обернулась. Он смотрел на неё, и в этих серых глазах не было ничего. – Хватит перекладывать ответственность. Вы отправили клиенту сырой материал с ошибками. Это непрофессионально.
– Но я…
– Замятин уже прочёл файл. Он в ярости. Я полчаса тушил скандал. – Матвей поднялся, прошёл к окну. Руки в карманах. Спина прямая. – Вы чуть не убили проект второй раз.
Полина не могла дышать. Стыд жёг щёки, комом стоял в горле.
– Матвей Александрович, я не хотела…
– Намерения не имеют значения. Имеют значения действия. – Он обернулся. Взгляд холодный, пустой. – Вы безответственны. Импульсивны. Я не могу доверять вам простые задачи.
– Это несправедливо, – выдохнула Полина. – Я работала всю ночь. Я сделала всё, что вы просили…
– Вы сделали ошибку. – Он шагнул ближе. – И вместо того, чтобы признать её, вы обвиняете коллегу.
Полина посмотрела на Ингу. Та сидела, сложив руки на коленях, и смотрела куда-то в сторону. Лицо грустное, сочувствующее.
Идеальная картина невиновности.
– Выйдите, Полина Викторовна, – сказал Матвей. – Я доделаю файл сам. Инга, останьтесь. Нужно обсудить детали.
Полина стояла, не в силах пошевелиться.
– Я сказал – выйдите.
Она развернулась. Вышла. Закрыла дверь.
В коридоре было тихо. Гулко. Эхо от её шагов било по ушам.
Полина дошла до туалета, толкнула дверь. Пусто. Она прошла к раковине, включила воду, умылась. Холодная вода обжигала лицо.
Она смотрела на своё отражение в зеркале. Растрепанные волосы, красные глаза, размазанная тушь.
Идиотка.
Как она могла поверить Инге?
Как она могла подумать, что ночная смена что-то изменила?
Дверь туалета открылась.
Полина замерла.
В зеркале появилось отражение Инги.
Она вошла, закрыла дверь за собой. Прошла к раковине рядом, достала помаду из сумочки. Поправила макияж. Неспешно. Уверенно.
Молчание было тяжёлым.
– Ты в порядке? – спросила Инга наконец, глядя в своё отражение.
Полина не ответила.
Инга закрыла помаду, убрала в сумку. Повернулась к Полине. Улыбка исчезла.
– Слушай, я понимаю, тебе обидно. – Голос был спокойным, почти скучающим. – Но давай без драм, хорошо?
Полина медленно выпрямилась.
– Ты специально это сделала.
– Я ничего не делала. – Инга пожала плечами. – Ты сама отправила файл. Твоя ошибка. Твоя ответственность.
– Ты солгала.
– Доказательства есть? – Инга наклонила голову, улыбнулась чуть шире. – Нет? Вот и я о том же.
Полина сжала кулаки.
– Зачем? Зачем ты это делаешь?
Инга вздохнула, оперлась бедром о раковину.
– Послушай, девочка. Ты милая. Талантливая, даже. Но ты не понимаешь, как всё работает. – Она скрестила руки на груди. – Матвей Державин – это мой проект. Я работаю с ним три года. Я знаю, что ему нужно. Я понимаю его с полуслова.
– И что?
– И ты думаешь, что одна ночная смена что-то изменит? – Инга усмехнулась. – Ты думаешь, он тебя подвёз, потому что ты ему нравишься? Он просто боится, что ты по дороге потеряешь ноутбук с данными. Матвей не делает ничего просто так. Всё – бизнес.
Полина молчала. Внутри что-то крошилось, ломалось.
– Не лезь не в свою лигу, девочка. – Инга выпрямилась, поправила волосы. – Матвей из другого мира. Холодного, расчётливого. Ты слишком… горячая. Слишком эмоциональная. Ты будешь гореть, а он будет смотреть, как ты сгораешь. И не протянет руки.
Она прошла к двери, обернулась на пороге.
– Совет от старшей сестры: сосредоточься на работе. Забудь про всё остальное. Так безопаснее.
Дверь закрылась.
Полина осталась стоять у раковины. Вода всё ещё текла – монотонно, бесконечно.
Она посмотрела на своё отражение.
Кофе остыл на столе Матвея. Он даже не притронулся к нему.
Инга права.
Всё – бизнес.
Ничего личного.
Полина выключила воду, вытерла лицо бумажным полотенцем. Выпрямила плечи. Подняла подбородок.
Хорошо.
Если он хочет холода – получит холод.
Она больше не будет дурой.
Больше никогда.
ГЛАВА 5
Полина
Полина шла по коридору, прижимая ноутбук к груди, и старалась не думать.
Не думать о том, как Матвей смотрел на неё – холодно, отстранённо, будто она была расходным материалом. Не думать о том, как Инга улыбалась, стоя в дверях туалета. Не думать о кофе, который остыл на его столе, нетронутый.
Она дошла до конца коридора, толкнула дверь с табличкой «Серверная. Посторонним вход воспрещён».
Гул. Тёплый, монотонный. Сервера мурлыкали в стойках, мигали зелёными лампочками. Пахло пиццей и чем-то электрическим – пластиком, нагретыми проводами.
За столом в углу сидел Кирилл – в мятой футболке с принтом «404: Life not found», с наушниками на шее, жуя кусок пиццы. Увидел Полину, улыбнулся.
– О, привет. Что случилось? – Он отложил пиццу, снял наушники. – Ты выглядишь как после третьей мировой.
Полина закрыла дверь за собой. Села на стул напротив. Положила ноутбук на стол.
– Кир, я облажалась.
Он нахмурился.
– Опять?
– Ага. – Она потёрла лицо руками. – Инга подставила. Я отправила клиенту сырой файл. Матвей меня выпорол словесно. И теперь я – идиотка, которая не может справиться с простой задачей.
Кирилл присвистнул.
– Инга Бельская? Та самая ледяная королева?
– Она.
– Гадюка, – выдохнул Кирилл. – Я всегда это говорил. Она стерва высшей пробы.
Полина засмеялась – коротко, без радости.
– Знаешь, самое обидное? Она даже не кричала. Она просто сделала круглые глаза и сказала: «Полина, ты меня не так поняла». И Матвей ей поверил. А мне – нет.
– Потому что она работает с ним три года. – Кирилл откинулся на спинку кресла, скрестил руки за головой. – Она его правая рука. Они тандем. Разбить это сложно.
– Я и не пытаюсь разбивать, – устало сказала Полина. – Я просто хочу работать. Нормально. Без подножек и унижений.
Кирилл взял бутылку колы, сделал глоток.
– Поль, ты знаешь, что Матвей не просто так такой… отмороженный?
Полина подняла взгляд.
– Что ты имеешь в виду?
Кирилл помолчал, будто раздумывая, стоит ли говорить.
– Ладно, это слухи. Но я слышал от Игоря из бухгалтерии, а он знает людей, которые работали с Державиным лет семь назад. – Он наклонился ближе, понизил голос. – Говорят, восемь лет назад у него родители погибли. Автокатастрофа.
Полина замерла.
– Что?
– Да. И вроде как причина аварии – ссора между отцом и матерью. Прямо за рулём. Эмоции вышли из-под контроля. – Кирилл покачал головой. – Матвей после этого… изменился. Был нормальным парнем, говорят. А потом стал таким. Холодным. Закрытым. Будто вырезал из себя всё живое.
Полина не могла дышать.
Восемь лет.
Родители.
Ссора.
Вдруг всё встало на места.
«Эмоции – это слабость. Страсть убивает».
Он не просто говорил это. Он в это верил. Потому что видел.
– Господи, – прошептала Полина.
– Поэтому он и боится. – Кирилл протянул ей бутылку колы. – Он боится потерять контроль. Боится эмоций. Боится того, что чувствует. Поэтому надевает эту чёртову броню и держит всех на расстоянии.
Полина взяла бутылку, сделала глоток. Холодная, сладкая. Она не чувствовала вкуса.
– Он не робот, Поль. – Кирилл смотрел на неё серьёзно. – Он просто человек без кожи. Ему больно от любого прикосновения, поэтому он носит броню. И чем больше ему не всё равно – тем толще броня.
Полина закрыла глаза.
Кофе на столе. Его взгляд в машине: «Вы опасная женщина, Полина».
Он испугался.
Он почувствовал что-то и испугался.
– Что мне делать, Кир?
– Не знаю, – честно ответил он. – Но если хочешь пробиться через эту броню – придётся быть терпеливой. И сильной. Очень сильной.
Полина открыла глаза, посмотрела на него.
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста. – Он улыбнулся. – А теперь съешь кусок пиццы. Ты выглядишь как зомби.
Она засмеялась. По-настоящему.
Они вышли из офиса в начале девятого.
Вечер был холодным – ветер трепал волосы, запах осени, сырость. Парковка почти пуста. Несколько машин, фонари с жёлтым светом.
Кирилл застегнул куртку, засунул руки в карманы.
– Пойдём, провожу до метро.
– Спасибо, что выслушал, – сказала Полина, поправляя сумку на плече. – Без тебя я бы свихнулась.
– Да ладно. Для этого друзья и нужны. – Он толкнул её плечом. – Кстати, помнишь, как ты в прошлом году пролила кофе на клавиатуру моего ноутбука?
Полина застонала.
– Кир, ну сколько можно об этом?
– Всегда. Я буду напоминать до конца жизни. – Он засмеялся. – Ты тогда так орала: «Я куплю новый!» А потом принесла мне дешёвый китайский ноут за пять тысяч.
– Он работал!
– Он тормозил, как танк в болоте.
Они смеялись, идя через парковку. Полина почувствовала, как тяжесть в груди отпускает. Хоть немного.
Ветер подул сильнее. Она поёжилась.
– Замерзла? – Кирилл остановился, развернул её к себе. Поправил шарф, закутав плотнее. – Вот так. Теперь не сдует.
– Заботливый, – усмехнулась Полина.
– Я вообще душка. Просто ты не замечаешь.
Они стояли, улыбаясь друг другу, и Полина впервые за весь этот кошмарный день почувствовала тепло.
– Полина Викторовна.
Голос прозвучал откуда-то сбоку – ровный, холодный.
Она замерла.
Обернулась.
Матвей стоял у чёрного седана в десяти метрах от них. Руки в карманах, плечи напряжены. Он смотрел на них.
Сколько он здесь стоит?
– Матвей Александрович, – выдавила Полина. – Я… мы как раз…
– Кирилл Иванович. – Матвей не слушал её. Он смотрел на Кирилла. – Вчера я отправил запрос на данные по серверным логам. Жду уже сутки.
Кирилл выпрямился.
– Я вышлю завтра утром. Не было времени…
– Не было времени. – Матвей сделал шаг ближе. – Понятно. Но время на прогулки по парковке – есть.
Полина почувствовала, как загорается злость.
– Мы просто разговаривали…
Матвей наконец посмотрел на неё. Взгляд скользнул по лицу – быстро, оценивающе.
– Вижу, вы быстро утешились после провала. – Голос был спокойным, но под ним скрывалось что-то острое. – Приятно, что работа не слишком вас тревожит.
Полина почувствовала, как кровь приливает к лицу.
– Я работала весь день. Я переделала файл, отправила клиенту, согласовала правки. Всё, что вы просили.
– А сейчас развлекаетесь.
– А сейчас я разговариваю с другом. – Полина шагнула вперёд. – У меня есть на это право. Или вы контролируете и моё личное время тоже?
Матвей молчал. Секунда. Две.
Потом повернулся к машине.
– Кирилл Иванович, жду логи завтра к девяти. – Он открыл дверь, сел за руль. – Полина Викторовна, доброй ночи.
Дверь захлопнулась.
Двигатель взревел. Машина рванула с места – слишком резко, слишком быстро. Шины визжали на асфальте.
Полина смотрела ей вслед, и внутри всё дрожало – от злости, от обиды.
– Вау, – выдохнул Кирилл. – Он реально ревнует.
Полина обернулась.
– Что?
– Поль, ты не видела? – Кирилл усмехнулся. – Он смотрел на меня так, будто хотел меня убить. Это классическая ревность.
– Не говори глупости. – Полина отвернулась, пошла к выходу с парковки. – Ему всё равно. Я для него просто проблема, которую нужно контролировать.
– Если бы ему было всё равно, – Кирилл догнал её, – он бы просто прошёл мимо. Но он остановился. Придрался. Сделал гадость. Классический мужской способ сказать: «Не смей подходить к ней, она моя».
Полина остановилась.
– Он не…
– Поль. – Кирилл посмотрел на неё серьёзно. – Я знаю мужиков. И знаю эту чёртову игру. Он хочет тебя, но боится. Поэтому злится. На себя. На тебя. На весь мир.
Полина стояла, обнимая себя руками.
Ветер дул в лицо, холодный, пронизывающий.
Где-то вдалеке гудел мотор машины Матвея.
ГЛАВА 6
Матвей
Два часа ночи.
Матвей стоял у окна с бокалом виски в руке и смотрел на город. Огни. Машины внизу, как светлячки. Тишина, которая давила на барабанные перепонки сильнее любого шума.
Квартира была пуста. Всегда пуста. Минимализм, дорогая мебель, никаких фотографий на полках. Он не держал вещей, которые напоминали. Вещи создавали привязанность. Привязанность – это слабость, от которой нужно избавляться, как от опухоли, пока она не разрослась.
Он сделал глоток. Виски обжигало горло, оставляло горечь во рту – привычную, почти уютную.
Матвей закрыл глаза.
И увидел её.
Полину. На парковке, под жёлтым светом фонарей. Как она смеялась – открыто, легко, запрокидывая голову. Как этот парень – Кирилл – поправлял ей шарф, касаясь её шеи кончиками пальцев. Она не отстранялась. Она позволяла. Стояла и позволяла чужому мужчине прикасаться к себе, словно это было естественно, словно между ними существовало какое-то невидимое право.
Матвей сжал бокал сильнее. Хрусталь заскрипел под пальцами.
Чёрт.
Какого чёрта он так отреагировал? Придрался к этому Кириллу, как мелочный начальник. Сказал ей гадость – холодную, рассчитанную гадость. Уехал, как обиженный школьник, хлопнув дверцей машины.
Он вёл себя как идиот.
Но не мог остановиться.
Потому что, когда он увидел их вместе – её улыбку, его руку на её плече, эту лёгкость между ними, – внутри что-то сломалось. Что-то, что он держал под контролем восемь лет. Ярость. Чистая, иррациональная, животная ярость, которая поднялась из глубины и захлестнула разум, как волна.
«Она моя».
Нет. Стоп.
Она не его. Она никогда не будет его.
Потому что он не мог себе этого позволить.
Матвей сделал ещё глоток, глядя на своё отражение в окне. Тень. Призрак с пустыми глазами и сжатыми челюстями.
Восемь лет назад он похоронил родителей.
Отец и мать ехали с дачи. Ссорились. Матвей не знал из-за чего – ему потом сказали, что это была мелочь. Какая-то глупость, какая-то бытовая ерунда, о которой через час никто бы не вспомнил. Но эмоции вышли из-под контроля. Отец кричал, мать плакала и кричала в ответ. Он не заметил поворот.
Удар.
Матвей помнил звук. Скрежет металла, треск стекла, который услышал по телефону у дежурного. Крик матери – короткий, оборванный, как обрезанная струна.
Он приехал через два часа. Машина была смята в гармошку, покорёженный металл торчал, как рёбра. Их накрыли простынями. Белыми, чистыми, больничными.
Матвей стоял на обочине – в дорогом костюме, и думал: это всё из-за эмоций. Из-за того, что они не сдержались. Из-за того, что чувства оказались важнее контроля, важнее разума, важнее жизни.
С того дня он дал себе клятву.
Никогда. Никогда он не позволит эмоциям управлять собой.
Никогда не станет отцом – тираном, который кричит, теряет контроль, убивает.
Матвей сделал последний глоток. Поставил бокал на подоконник, слишком резко – стекло звякнуло о мрамор.
Но Полина Стрельцова – это огонь. Живой, яркий, неукротимый огонь, который плясал перед глазами, когда он закрывал веки.
И он хотел её.
Боже, как он хотел её.
Он хотел прижать её к стене, сорвать эту чёртову блузку, которая так аккуратно застёгивалась до самого горла, заставить замолчать. Почувствовать её кожу под ладонями, услышать её дыхание, сбившееся от желания, от страха, от того сладкого ужаса, который бывает, когда границы стираются.
Он хотел уничтожить эту дистанцию между ними. Хотел сжечь её вместе со всеми правилами, которые сам себе установил. Хотел сгореть вместе с ней.
Но он не мог.
Потому что огонь убивает.
Матвей развернулся, пошёл на кухню. Бросил бокал в раковину – слишком резко, слишком зло. Стекло разлетелось на осколки, зазвенело хрустальным дождём.
Он стоял, глядя на свою руку. На царапину на ладони – тонкую красную линию, из которой выступали капельки крови.
Кровь.
Он сжал кулак, чувствуя, как кожа натягивается, как порез начинает жечь.
Контроль. Только контроль.
Полина Стрельцова – вирус. Она ломала его код. Она проникала в систему, которую он строил восемь лет, – методично, кирпич за кирпичом, стену за стеной.
Он должен был удалить её из системы, пока она не обрушила всё.
Утро.
Матвей пришёл в офис в шесть. Раньше всех. Опен-спейс был пуст, тихо, только гудели компьютеры да шумел кондиционер. Рассвет окрашивал стены в серо-розовый цвет.
Он сел за стол, открыл файлы по проекту. Нашёл стратегию Полины.
И начал придираться.
Каждая запятая. Каждая формулировка. Каждое слово.
Он найдёт, к чему придраться. Он загрузит её работой так, чтобы она не могла даже дышать. Чтобы у неё не было времени смеяться с этим Кириллом. Чтобы она забыла обо всём, кроме проекта, кроме правок, кроме него.
Матвей открыл блокнот, начал писать список замечаний. Их получилось двадцать пять.
Достаточно, чтобы занять её на три дня.
Он откинулся на спинку кресла, посмотрел на список.
Это было подло.
Половина правок – чистые придирки. Она всё сделала правильно, даже идеально, но он находил мелочи. Менял слова местами, требовал переформулировок там, где формулировки были безупречны.
Матвей не гордился собой.
Но он не собирался останавливаться.
Девять утра.
Он вызвал её.
«Полина Викторовна, зайдите в мой кабинет. У меня правки по стратегии».
Она появилась через пять минут.
Постучала – три коротких удара.
– Войдите.
Дверь открылась.
Она вошла – чёрная юбка, серая блузка, волосы собраны в строгий хвост. Лицо спокойное, закрытое. Никакой улыбки. Никакого тепла в глазах.
Холод.
Она училась у него.
– Доброе утро, Матвей Александрович. – Голос ровный, профессиональный, без единой трещины.
– Садитесь. – Матвей указал на стул напротив.
Она села, положила ноутбук на колени. Ждала, глядя на него спокойно, как ученица, готовая к экзамену.
Он раздвинул файл с правками.
– Я просмотрел вашу работу. Есть замечания.
– Слушаю.
Матвей начал.
Медленно. Методично. Хирургически точно.
Каждая правка – удар скальпелем.
– Слайд три. Фраза «мы берём ситуацию под контроль» звучит слабо. Замените на «ситуация находится под полным контролем компании».
– Хорошо.
– Слайд пять. Уберите слово «инновационный». Оно избито до тошноты. Найдите синоним.
– Понятно.
– Слайд семь. График нечитаем. Сделайте крупнее шрифт, измените цвета. Это выглядит как работа студента.
Она записывала. Не спорила. Не пыталась защититься, оправдаться, объяснить.
Просто записывала, кивала, смотрела на экран.
Это бесило Матвея больше, чем если бы она огрызнулась.
Он продолжал. Десять правок. Пятнадцать. Двадцать.
Она молчала.
Наконец он дошёл до последней.
– Слайд двенадцать. Здесь ошибка в цифрах. Смотрите. – Матвей встал, обошёл стол. Наклонился над её ноутбуком, указал пальцем на строчку. – Вот здесь. Вы написали «три промилле», а должно быть «ноль целых три промилле». Это меняет смысл полностью.
Она повернула голову.
– Я проверю.
Их лица оказались в тридцати сантиметрах друг от друга.
Матвей почувствовал запах её духов. Что-то цветочное, лёгкое, весеннее. Пион. Или жасмин. Что-то, что пахло свежестью и солнцем.
Он ненавидел этот запах.
Потому что тот возбуждал его.
Потому что, когда он его слышал, хотелось наклониться ближе, вдохнуть глубже, найти, где именно она его наносит. На шею? За ухом? На запястье, где кожа самая тонкая и тёплая?
Матвей замер.
Она смотрела на него. Серые глаза – большие, настороженные, как у лани, которая чувствует опасность. Он видел её ресницы – длинные, чуть загнутые. Веснушку на щеке, которую не заметил раньше. Губы – без помады, чуть приоткрытые, розовые.
Он смотрел на эти губы.
И представлял, каково это – коснуться их. Прижаться. Укусить, чтобы она вскрикнула.
Мягкие. Тёплые. Живые.