Истории уютного двора. Сборник рассказов

– Вряд ли…

– Я тебя люблю.

– Я знаю.

– И Лёша тоже любит.

– Знаю.

– А ты?

– Не знаю.

Саня грустно улыбнулся и сказал:

– Ладно, лечись давай, – и исчез.

На пятом курсе они вошли в ЗАГС и, не снимая пальто, расписались – красивая, крепкая, остриженная под каре Нора и счастливый, беспрестанно улыбающийся Алексей. Свидетелями были маленькая, щупленькая подружка невесты и лучший друг жениха Александр. Он был рад за молодых, и только в глубине его глаз едва заметно нет-нет, да и вспыхивала грусть.

………………………………………………………….

– Милый человек, тебе помочь? – вездесущая старушка возникла рядом с пожилым мужчиной, который вот уже двадцать минут стоял посреди двора *ского тупика и задумчиво смотрел на окно второго этажа углового дома.

– Да, вот, приехал, думал в гости зайти – давно здесь не был, живу уж сильно далеко… – вздохнул старик и вдруг признался: – Да оробел слегка. Не знаете, Элеонора Константиновна дома?

– Э-э-э, милок! – всплеснула руками соседка. – Померла Элеонора, уж месяцев пять, как схоронили. Правнук её теперь там обитает. Милок, ты чего?

Старик пошатнулся, но удержался на ногах. В висках застучало. «Померла, померла, померла…» – завыл внезапно ворвавшийся во дворик ветер, безжалостно трепля пышные хризантемы и срывая с морщинистых щёк горькие слёзы.

Александр Степанович смотрел на ставшее нынче чужим окно и не мог отвести глаз.

Кино и детство

Когда осенние дожди приходят в город В., точно собираются крепко-накрепко пришить низкие небеса к блёклым улочкам, обитатели тихого дворика в конце *ского тупика холодными, склизкими вечерами плотно закрывают окна, задёргивают шторы и включают телевизоры.

А там – такая жизнь! Эмоции, страсти и яркие придуманные проблемы придуманных миров! Там грусть возведена в ранг мировой скорби, любовные переживания превращены в трагедию, а дружба либо показана под знаком самопожертвования, либо окрашена неминуемым предательством. Там женщины роскошны, мужчины могучи, дети невинны, а злодеи – ужасны и очевидны.

У каждой квартиры свои предпочтения: молодые любят блокбастеры, среднее поколение – детективы, пожилые люди – мелодрамы.

И только Изольда Кузьминична из 21-ой квартиры обожает исторические фильмы, особенно про рыцарей. Её ранимой натуре бухгалтера остро не хватает романтических приключений. Ей нравится, когда отважные герои спасают прекрасных дам или, наоборот, хитрые дамы помогают своим возлюбленным тугодумам. Рыцари, опустив забрала и ощетинившись копьями, рьяно гонят коней навстречу друг другу, выясняя в турнирной сшибке или в настоящем бою, кто доблестнее, кто более достоин любви своей леди и уважения своего сюзерена.

Любит она и вестерны – среди пыльных, жёлтых пейзажей хмурые ковбои с заросшими волевыми подбородками усмиряют бандитов или убегают от шерифов, властно хватают испуганных девушек за тонкие, затянутые в атласные корсеты талии и страстно целуют в мягкие девичьи губки.

Все эти фильмы возвращают её в детство – в ту безмятежную, искреннюю пору, когда правда и ложь столь просты, а друзья – бесценны. Когда она, вечно всколоченная, короткостриженая девчонка носилась по двору в заштопанных штанах, которые до неё поносил каждый из трёх её старших братьев, а рядом с таким же диким гиканьем бегал дружок – Стёпка-Растрёпка.

Они познакомились 1 сентября, когда учительница, рассаживая первоклашек, указала им на одну парту. Весь классный час они толкались локтями, деля пространство, и сразу, как вышли в школьный двор, подрались – не до крови, а так, для порядку. Ох, и влетело же им дома за испачканную форму, но ябедничать ни один из них не стал. На следующий день они пожали друг другу руки и замирились. Ну а потом выяснилось, что они и живут почти рядом: Стёпка – на улице Клары Цеткин, а Лизка (так она представлялась, стесняясь вычурного имени Изольда) в последнем дворе *ского тупика. А уж когда они поняли, что оба без ума от приключенческих кинолент, между ними тут же зародилась великая дружба!

Вооружившись палками (мечами или копьями, смотря какой длины смогли отыскать дрыны), смастерив из подроста клёна луки и стрелы или обрезав сучья на манер пистолетов, Стёпка и Лизка участвовали в рыцарских турнирах, натягивали нос шерифу Нортенгерскому или завоёвывали Дикий Запад. Чумазые, с прилипшими вихрами ко взмокшим лбам, с горящими нездешними мечтами глазёнками, они бегали по двору, карабкались по деревьям, лазали по крышам, и целый мир предлежал только им. Что мир! Множество миров и времён. Они росли, но не становились ни степеннее, ни мудрее.

Лизина мама с трудом уговорила дочь носить лифчик поплотнее, когда у девочки обрисовалась грудь, прятала штаны и даже купила дорогущие колготки, но той всё было нипочём – ничего девичьего в ней не было, как и в бойком прозвище «Лизка» не слышался даже отзвук благородного имени «Изольда». Даже Стёпка уже иногда нет-нет да и погладывал на подружку долгим взглядом, примиряя на неё образы тех дам, ради которых герои совершали свои нелепые подвиги. А Лизка ничего не замечала, она, словно ребёнок, верила в неизменность мира и не боялась его потерять.

Но однажды, когда в кинотеатрах повторяли «Адмирала Ушакова», Лиза заболела ангиной и провалялась дома почти две недели. Стёпка навещал её, без подруги ни во что не играл, но в кино пошёл – она разрешила. И всё! Пропал парень – забредил морем, все прочие темы ему приелись, игры поблёкли, привычные истории обрыдли.

Лиза не сразу поняла, что прежний мир рухнул, а когда осознала, вдруг повзрослела и влюбилась – в того же самого вихрастого Стёпку-растрёпку, с которым, оскальзываясь и гремя, бегала по крышам, с которым дралась до синяков – а как иначе? – игра должна быть «всамделешной», с которым ела мороженное, угощаясь из стаканчика друга, рядом с которым без стеснения оставалась в одних ситцевых трусах и купалась до синих губ.

Она не старалась удержать друга – Стёпа «заболел» мореходкой, но, когда после восьмого он забрал аттестат, на вокзал Лиза шла уже его полноправной девушкой, держа кавалера под руку и чуть склонив голову с красивым гребнем в расчёсанных волосах к крепкому юношескому плечу. На вокзале они даже поцеловались.

Степан погиб на первой же плавпрактике – упал за борт и попал под винт. Даже хоронить было нечего. Изольда рыдала целый месяц и ещё полгода всхлипывала по ночам. Замуж она так и не вышла, выбрала самую приземлённую профессию, какую только нашла. Братья разъехались по стране, обзавелись семьями. Родители сперва уехали в деревню, а потом тихо и почти одновременно умерли.

Изольда Кузьминична жила в старой квартире одна и очень любила смотреть приключенческие фильмы. Про рыцарей, конкистадоров, ковбоев, авантюристов, путешественников. Но если вдруг начиналась кинолента про моряков – она тут же выключала телевизор.

«Женская» квартира

– Почему в этом доме всё всегда теряется? Это не квартира, а бардак! – привычно кричала Юлия Глебовна, перерывая содержимое секретера.

– В бардаке-то как раз был порядок! – припечатывала Лидия Сергеевна, мама Юлии, намекая на иное значение слова.

Из комнаты выглядывала любознательная Светланка и, надеясь хоть в этот раз понять взрослый ребус, вновь уточняла:

– Так что там с бардаком?

– Ничего!!! – хором отвечали мать и бабушка, потому что десятилетней девочке было рано знать про публичные дома и мир полусвета, и уже вместе продолжали искать ключи, или записную книжку, или часики, или брошь, или что-то ещё, внезапно ставшим необходимым сегодняшним утром.

– Неужели нельзя всё собирать с вечера? – привычно ворчала Лидия Сергеевна. – А лучше – класть на место!

– Я и положила на место! – протестовала её дочь.

Она была взрослой женщиной и уже даже красила волосы, чтобы скрыть раннюю седину, однако всякий раз оправдывалась перед матерью, словно пятнадцатилетняя.

Конечно, вещи находились. И, конечно, не на своих местах. И, естественно, в итоге, после всех нервных поисков и препирательств, доставалось Светланке, потому что она, пользуясь неразберихой, всякий раз надеялась, что про неё и про её школу забудут. Но куда там! Взмокшая, взвинченная и опаздывающая мама, путаясь в плаще или в пальто, выскакивала из квартиры, а расстроенная бабушка, пунцовея лицом в тон волосам (ох, уж этот краситель «Красное дерево» да на седых буклях!), выставляла внучку за дверь безо всяких разговоров.

«Женская квартира» (как называли её обитатели *ского тупика) затихала: Светланка брела на собственную Голгофу, а Лидия Сергеевна забегала к соседке напротив, чтобы подуспокоиться.

Соседка – Изольда Кузьминична недавно вышла на пенсию и пока только осваивалась в новом статусе, и Лидия Сергеевна решила стать её проводником в мире свободного времени и нехитрых пенсионерских развлечений.

– Вот тебе хорошо, Кузьминична, детей-то у тебя нет – и забот, соответственно, никаких! – с завистью восклицала соседка, когда её утро выдавалось особенно хлопотливым.

Изольда морщилась от этой бесцеремонности, с какой Лидия врывалась в её уютную квартирку, от напоминая о её бездетности, но пуще – от амикошонства, отсекающего её имя. Что за манера – величать по отчеству? Да, она немного недолюбливала странность сочетания своего вычурного имени и немудрящего отчества, но за годы службы бухгалтером она привыкла к этому созвучию, равно как и к уважению.

Лидия Сергеевна же ничего не замечала и продолжала хвалить мудрую соседку, отгородившуюся от жизненных неприятностей в лице непутёвых родственников.

– Вот ты мне скажи, – говорила она, выпивая третью чашку чая и доедая восьмую баранку, – неужели им так сложно прислушаться к старшему поколению? Ведь я же им добра желаю! Я же ещё тогда говорила – не связывайся с ним. Ну, какой из него муженёк? Как в воду глядела – через год смылся! Все они одинаковые! И мой такой же прохиндей был. И Светланка найдёт себе обалдуя – вот увидишь.

– Куда Светланке-то? – закашливалась всякий раз Изольда Кузьминична от такого пророчества, ведь девочка только перешла в пятый класс.

– Помяни моё слово! Свистулька растёт – вся в мать! – припечатывала соседка и убегала в своё бабское царство готовить обед, а Изольда принимала цитрамон от головной боли и садилась за документы – её бухгалтерские навыки всё ещё ценились знакомыми.

Порой к Изольде Кузьминичне забегала Юлия – отдохнуть от вездесущей матери. Она неизменно отказывалась от чая, топталась в дверях, невнятно жаловалась на докучливую опеку и, не требуя совета, прощалась.