Репетитор

Иванов молчал. Он привык к этому. Молчание его не тяготило. Он лежал на спине, закинув руки на подушку без наволочки и закрыв глаза. О чём думал он? Трудно было сказать. Лицо его казалось неподвижным.

Коко стало жутко, когда, вскинув пенсне, он всмотрелся в эти изменившиеся черты… Ну совсем покойник…

От цветов а-рр-ромат
В душу льётся…

– А я, знаешь ли, недурно устроился, – очень громко заговорил Коко, нервно шевеля плечами.

Иванов открыл глаза.

– Репетитором и воспитателем в одном пансионе частном; двадцать пять на всём готовом. Утро свободное, я в суде… А только от пяти до девяти вечера с разными этакими лоботрясами… Тэк-с…

Он закурил папиросу.

Помолчали. Коко взглянул на стену.

– А где гитара?

– Станкин унёс.

– Он не с вами, значит?

– Нет.

Опять настала томительная пауза. Жизнь так далеко развела в разные стороны этих двух людей, что общего между ними уже ничего не находилось.

– А знаешь, брат… Ведь, это ты напрасно так валяешься, – наставительно заговорил Коко. – Без воздуха и моциона оно… тово… не годится…

– Ноги одолели, не могу ходить… пухнут…

– Это от дурного питания. Отчего ж в комитетскую не сходишь?

Иванов перевёл на него свой тяжёлый, мутный взгляд.

– Говорю, ноги пухнут… Разве близок свет отсюда в комитетскую? И урок потерял оттого. Надо было за Москва-реку ходить, а у меня сил нет. Видишь, одышка? А насчёт столовой даровой… Мало их разве там? Таких, как я-то?

Он смолк, тяжело дыша.

– А вот постой… Мы тут в пользу студентов вечер устраиваем…

Пылаев вошёл с пивом и закуской.

– Любительский кружок у нас тут образовался… барышни… и всё такое… Я тоже приглашён на бытовые роли… Зал Романова снимем, билеты по рукам пустим… В первую голову поставим «Не в свои сани не садись»…

– Это когда будет-то? – хладнокровно осведомился Пылаев, откупоривая пиво.

– На Рождестве.

Пылаев свистнул.

– Мы до тех пор подохнем.

И он весело захохотал.

Выпили по стакану, закусили.

– А что, с Наумовой ты ещё путаешься? – пробасил Пылаев, громко чавкая и облизывая жирные от колбасы пальцы.

Коко даже перевернулся на своём стуле.

– Corpo di Bacco! Кто ж так говорит о порядочных женщинах?.. Флёрт, mon cher, это называется… Флёрт…

– Мне плевать!.. Хоть флирт…

– Н-нет, я вам скажу… В нашем кружке есть одна барышня… Вот это сюжетец!

И Коко с блеснувшими глазами пустился в рассказы.

Когда Пылаев вышел на лестницу посветить гостю, оба они невольно остановились и посмотрели друг другу в глаза.

– А, ведь, он совсем плох, – зашептал Коко. – Отчего в клинику не ляжет?

– Не хочет! Публикацию сделал недавно. Ждёт ответа… «Лягу, – говорит, – туда, – значит с круга сойду»… Боится…

– К доктору сходил бы посоветоваться…

– Был. Да что! – Пылаев махнул рукой. – Одни глупости советует… «Питание поднять надо, вино пейте, мяса побольше». А Иванов отвечает: «Вы что-нибудь другое скажите, это всё недоступно»…

– Ну, а тот?

– Руками развёл. «Я, – говорит, – тут бессилен»… «У вас, – говорит, – полное переутомление… Так, – говорит, – недолго протянете… Надо уроки бросить»… Ну, Иванов ему засмеялся в лицо и ушёл…

Коко прищёлкнул языком.

– Вот бедняга!.. Знаешь что? Возьми ты, пожалуйста, эти пять рублей… Я их, всё равно, спущу в винт, либо так… И недорого достались; у «папахена» выпросил. Только уж не говори ничего ему; ещё обидится…

Пылаев молча кивнул головой.

Иванов следил исподлобья за его оживлёнными более обыкновенного движениями.

– Пустой он малый – это верно, – вдруг заговорил Пылаев, прибирая со стола посуду, – а всё-таки сердце у него есть…

Губы Иванова дрогнули.

– А сколько ты с него взял?

Пылаев сделал круглые глаза.

– Да почему ты воображаешь?