Сквозь топь и туман

Мавна запыхалась и с трудом дышала.

– Тебе самой он нравится?

Мавна смогла только захлопать глазами. Купава так прямо это спросила, что ответ будто застрял в горле. А нравится ли он ей? Да и правда, что они все так носятся с этим непонятным Варде? Ну парень как парень, приставучий только. Не надо было вообще к нему выходить! Нажила проблемы на свою голову. Один раз вышла, и все переполошились.

– Н-нет. Нет, конечно. Ты же его видела.

Купава хмыкнула:

– Да уж. Смотреть там особо не на что. Но я подумала, вдруг…

– Вдруг я в него влюбилась? – к щекам Мавны прилила кровь. – Скажешь тоже!

– Ну, ты же всё нос воротишь. Никто из наших парней тебе не нравится. А тут – пришлый, загадочный, ещё шкурку эту навесил. – Купава хитро сощурилась и толкнула подругу в плечо. – Вдруг как влюбилась!

– Тише ты!

Мавна боялась, что их кто-то услышит. Правда, никого не было видно. И то хорошо.

– В общем, думай сама. – Купава стала серьёзной и вздохнула. – Не хочешь – не выходи к нему больше. Честно скажу, он мне не понравился. Странный. Ну а если тебе интересно встречаться с чужаком – попробуй, что уж. Только будь осторожна. А я что-нибудь да выясню.

Мавна молча обняла Купаву и шепнула ей на ухо:

– Спасибо. И давай не будем сегодня больше о нём. Надоело.

– До ужаса надоело! – подхватила Купава. – Аж зубы сводит.

* * *

Остаток дня Мавна провела в пекарне: выпекала пироги и месила тесто на завтра. К ужину они собрались все вместе: сосредоточенный отец, притихшая мать, хмурый Илар и задумчивая Мавна.

– Я рада, что ты сегодня выглядишь лучше, – сказала Мавна матери, разливая горячий сбитень по кружкам.

Мать кротко улыбнулась и поджала губы, будто устыдившись своей улыбки.

– Ты тоже становишься бодрее. Мы все…

Отец кашлянул в кулак, и мать замолчала. Мавна ненавидела, когда у них случались такие неловкие разговоры: вот-вот будто бы всё стало чуть легче, чуть подтаял лёд, сковавший их сердца после гибели – нет, пропажи! – Раско, как вдруг какая-то мелочь рушила это хрупкое ощущение прошлой жизни. В такие моменты её охватывал стыд за то, что хотя бы на минуту она осмелилась подумать о том, что матери могло стать лучше. Будто бы они могли забыть Раско и однажды сделать вид, что его не было.

– Скажи нам, что на дозоре, Илар? – прокашлявшись, буркнул отец. Он промокнул густые длинные усы и уставился на Илара немигающим водянисто-голубым взглядом. – Бьём мы этих тварей? Когда они сгинут?

Илар сухо сглотнул. За последние месяцы он, как заметила Мавна, стал ещё крепче: раздался в плечах, на руках выступили жилы и мышцы. Илар коротко стриг светлые волосы, и черты его лица становились от этого резче и красивее. Только сейчас Мавна подумала, что по брату, должно быть, вздыхает половина девушек деревни. Странно, они с Купавой никогда всерьёз это не обсуждали, хотя Купава, кажется, не раз намекала, что Илар ей симпатичен… Но брат не то чтобы стремился плясать на праздниках, да и под окнами девушек не прохаживался, как любили делать другие парни. Кажется, он с бо?льшим удовольствием затачивал ножи и прилаживал наконечники стрел к отшлифованным древкам.

– Бьём, но меньше их не становится. Я тут давеча услышал… Ребята говорят всякое. Гьор, он из другой веси к нам приехал упырей стрелять и повидал разного, сказал одну вещь…

Илар сцепил руки в замок перед собой и смотрел на стол, будто размышлял, стоит говорить дальше или нет. Отец допил сбитень, шумно откашлялся и со стуком поставил пустую кружку. Мавна украдкой покосилась на мать: она сделалась бледной и внимательно слушала Илара.

– Говори, чего мнёшься, – пробурчал отец.

Илар снова сглотнул и побарабанил пальцами по столу.

– Ходят слухи, будто наша нежить учится принимать третье обличье.

Мавна вздрогнула. Мать прижала ладони к глазам, а отец подался вперёд, ближе к Илару.

Каждый ребёнок знал: нежить прошла многолетний путь, прежде чем научилась превращаться в упырей и начала питаться человеческой кровью. Сперва докучливые, но в общем-то безобидные болотники (а их в этих краях водилось больше всего) лишь тоскливо выли в топях и иногда заманивали к себе случайных путников. Затем всё чаще стали говорить об обескровленной скотине или о пьяницах, обнаруженных поутру в поле с разодранной шеей.

Мавна помнила, как пошли первые слухи о новой нежити. Ей было пять лет, и её, как и других детей, уводили по домам, когда возвращались дозорные: нечего слушать истории про то, как снова кто-то сгинул в болоте, не уснут ещё. Мать тащила их с Иларом за руки, брат упирался, выворачивал шею, а Мавна подсматривала украдкой, скосив глаза. Дозорные тогда казались ей могучими и рослыми, как дубы, и хотелось разглядывать их высокие сапоги и тугие луки за спинами. Мавну с братом уже почти увели, когда она услышала, как кто-то из дозорных сказал: «Мало им наших душ. Теперь хотят крови».

– Какое такое обличье? – нахмурился отец. – Хуже упырей? Что же, они стали чудищами о трёх головах?

Илар хмыкнул и покачал головой:

– Нет. Наоборот. Теперь у них всё меньше от чудовищ. Они уже могут становиться похожими на людей.

Мать прижала ладони к лицу, будто человекоподобная нежить была для неё страшнее, чем горбатые упыри с пастями, полными кривых зубов. Мавна осторожно спросила:

– Насколько похожими на людей?

– Да не отличить. Встретишь вечером на дороге девушку, а она – нежичка.

– Обернётся упырём и откусит чего-нибудь? – невесело пошутил отец.

– Смешно. Нет, но войдёт в село, а потом приведёт братьев. Обернутся ночью упырями, а к утру найдут всех без единой капли крови. Если найдут. А то и останется мёртвой целая деревня, и никто о том не узнает, пока через полгода не нагрянет заезжий путник.

– Хватит страшить на ночь глядя, Илар! – упрекнула его мать.

– Не страшу, – огрызнулся брат. – Говорю как есть. Людьми они становятся. Только повадки как были упырячьи, так и остаются.

– Так они и раньше были людьми. Заложные покойники и становятся нежитью. По-моему, для них вернуть человеческий облик – это как сделать круг, – неожиданно для себя сказала Мавна.

– Бессмертие? – Илар вскинул брови. Кружка сбитня перед ним так и оставалась нетронутой и исходила тоненькими струйками пара. – Вот так ты рассуждаешь? Не ожидал.

Мавна смутилась:

– Я не имела в виду ничего такого… Наверное, пойду спать.

Она поднялась из-за стола, собрала пустые кружки, наспех ополоснула их в ведре, взбежала по лестнице и шмыгнула к себе в комнату. Прислонившись спиной к запертой двери, она поняла, что сердце стало колотиться быстро-быстро, как у птички. Мавна прижала руки к щекам, совсем как мать недавно за столом. За окном привычно тянули песню жерлянки, с болот наползал туман – плотный, влажный, с запахом крапивы и тины.

«Они становятся людьми, – билась в висках единственная мысль. – Но людьми ли?»

В дверь осторожно постучали. Мавна вздрогнула и вцепилась в засов, не решаясь, открыть или, наоборот, придержать, чтобы не потянули с той стороны.

– Можно к тебе?

Голос Илара звучал глухо и мягко. Мавна облегчённо выдохнула и приоткрыла дверь.

– З-заходи.