Сквозь топь и туман
Мавна кивнула и вытерла нос рукавом. Пусть думает, что она неотёсанная деревенская девка, – плевать. Но Варде ведь правда сказал про Раско? Снова в голове всё начало мешаться. Мавна махнула Купаве рукой.
* * *Вечер наступил неожиданно быстро: Мавна вернулась в деревню, перебросилась парой слов с Иларом, проведала мать, зашла в пекарскую к Айне, а выглянув в окно, увидела, как свет тускнеет, превращаясь из мутного золота в серую хмарь.
Накинув душегрею, Мавна крадучись спустилась с крыльца и подумала:«Дурочка, чего крадёшься? Подними голову да иди». Но плечи сами собой приподнимались, спина сутулилась, а ноги хотели семенить скорее, лишь бы скрыться за поворотом и никому не попасться на глаза.
Варде ждал у кузницы, как и обещал. Крапива тут так разрослась, что доходила ему до плеч, и парня почти не было видно: хорошо, никто не должен заметить. Да и кузнец, отец Купавы, уже должен быть дома. Мавна мельком взглянула в оконце под самой крышей: так и есть, не горит свет в мастерской, значит, можно не переживать так сильно. Сбавила шаг, а то Варде ещё подумает, что она спешила к нему… Сердце начало колотиться быстрее: а вдруг правда про Раско расскажет?
– Хорошо поработали. – Вместо приветствия Варде кивнул подбородком в сторону ограды. Выбитые брёвна и правда все успели заменить, но почему-то Мавну это не успокаивало. Она-то помнила, с какой лёгкостью вылетали старые, куда более крепкие и толстые, а эти, только-только ободранные от коры и ещё не посеревшие, выделялись как юнцы в строю матёрых вояк.
– Н-да. – Мавна сплела пальцы и поднесла руки ко рту, чтобы хоть чем-то занять. Давно она так не суетилась, словно в ожидании вестей о Раско куда-то вдруг подевалась та заторможенная Мавна, которая была весь последний год.
Варде указал рукой за угол и скрылся в плотной тени за кузницей. Поколебавшись, Мавна шагнула за ним. Искоркой вспыхнула злость: он что, играть с ней вздумал?
– Говори, зачем звал, – недовольно отрезала Мавна. – Что ты знаешь о Раско? Зачем носишь шкурку? Я устала.
Варде завёл длинные руки за спину и несколько раз неспешно прошёлся вперёд-назад по двору. Отсюда был виден угол дома Купавы и хлев для скота. Мавна недовольно шикнула и стянула потуже концы платка. Поднимался ветер, темнело, и ей становилось ещё более неуютно.
– Почему ты молчишь? – спросила она.
Варде остановился и поднял на неё взгляд:
– Что я должен сказать?
В груди Мавны шевельнулся гнев – забытый слабый огонёк, который тут же угас в болоте привычной тоски.
– Правду про себя. Откуда ты такой взялся. Что ты – нежак. И… Про Раско.
Глаза Варде сверкнули – растерянностью, даже страхом, а потом он медленно моргнул, и этот блеск пропал. Он остановился, не подходя ближе к Мавне.
– Суровое начало разговора. Но так даже лучше. Только прошу, хотя бы не называй меня нежаком. Мы – помнящие.
Вот так. Даже не стал ничего отрицать. У Мавны подкосились ноги. Она отступила, едва не споткнувшись, и вошла спиной прямо в заросли крапивы, но даже не почувствовала, когда жгучие стебли хлестнули её по щиколоткам.
– Не бойся, – взмолился Варде. – Пожалуйста. Выслушай меня. Я расскажу про Раско, обещаю.
В голове билась лишь одна мысль: бежать, скорее бежать, пока он не превратился в упыря и не выпил её кровь. Ноги не слушались, приросли к земле, сердце заходилось в череде глухих ударов. Мавне показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Она едва видела, как Варде сделал шаг ей навстречу. Хотела закричать, но не смогла произнести ни звука.
– Тише. – Пальцы сжались на её локте. – Не надо. Прошу. Разве я был с тобой жесток?
«Не трогай меня. Исчезни. Убирайся из деревни», – хотелось крикнуть, но слова терялись где-то на полпути. Мавна с ужасом представляла: прямо сейчас на улицах играют дети, девушки собираются друг у друга в гостях, чтобы обсудить прошедший день за самоваром, а у них под носом ошивается упырь. Тот, который смог прикинуться человеком. Как она вообще могла пойти с ним?!
Лицо Варде оказалось так близко. Мавна с ужасом всматривалась в его черты, но так и не могла пошевелиться, словно окаменела. Чуть кривой нос, тонкие губы, впалые щёки, большие влажные болотные глаза. Светлые волосы, которые так трогательно падали на лоб, как Варде ни старался их зачесать назад. Худой бледный юноша, неловкий и странный, но человек, разве нет? Как он может быть упырём? Упыри страшные, с клыкастыми оскалами и выпирающими острыми хребтами… Они визжат, а не просят не бояться их.
Немыслимо.
Щекам Мавны стало горячо от слёз. Она видела, как Варде поднял руку, но спохватился и опустил её. Будто хотел вытереть ей лицо, но передумал, чтобы не перепугать ещё сильнее. Участливый взгляд потускнел.
– Мавна, – проговорил он с неуклюжей лаской. – Послушай, пожалуйста.
Голос Варде дрогнул так по-человечески сочувственно, что у Мавны перехватило дыхание. Она перестала пятиться, замерла, только сердце стучало быстро-быстро, так, что его грохот, должно быть, слышали по всей деревне, как колокольный звон.
– Я поймал твой венок, – продолжил Варде, не встретив возражений. – Потому что почувствовал твою тоску. От него так безудержно веяло… пустотой. И эта тоска была мне знакома. Я уже встречал такую. Очень похожую. Будто… будто вы одной крови.
– Ты про Раско? – шепнула Мавна.
Варде потёр подбородок и задумчиво кивнул:
– Да.
Мавна чудом устояла на ногах.
– Где он? Ты приведёшь его?
Легонько усмехнувшись, Варде откинул волосы со лба.
– Ты не произносила это вслух, но я понял, что ты хотела бы, чтобы я исчез и больше не появлялся. Но теперь просишь привести твоего брата. Определись, Мавна, чего ты хочешь.
От его тона, ставшего вдруг притворно-насмешливым, Мавне стало тошно. Тот ли Варде робко смотрел на них с Купавой? Тот ли просил встречи? Казалось, сейчас перед ней стоял совсем другой человек. Она одёрнула себя: нет, не человек.
– Я хочу, чтобы Раско вернулся домой, – выдавила Мавна.
– Но его нет среди людей. Он на нашей стороне.
Мавна сухо сглотнула. Неимоверным усилием воли она решила: будет изо всех сил сохранять ясность разума и не позволит себе поддаться ужасу.
– Что за ваша сторона? Как привести его домой?
Рука Варде скользнула к шкурке на поясе. Бледный месяц выполз на серое небо – ещё не вечернее, но опасно темнеющее. Мавна горько задалась вопросом: что было бы страшнее, остаться ночью одной на улице или стоять прямо сейчас с нежаком?
– Ты можешь прийти к нему сама, – проговорил он, а потом понизил голос: – Если станешь моей женой.
На этот раз удержаться на ногах было ещё сложнее. У Мавны закружилась голова, в глазах ненадолго потемнело. Ей показалось, что она больше ни слова не сможет из себя выдавить, но всё-таки справилась:
– Как это поможет? Почему я?
– Ты слишком много спрашиваешь. – Варде погрустнел. – Если согласишься, я проведу тебя к отцу, и он отведёт тебя к брату. Мы сможем его отпустить, но ты останешься на той стороне.
– Кто твой отец?
Варде чуть повернул голову, и его глаза в свете месяца сверкнули яркой зеленью. Сердце Мавны вновь зашлось от страха – нет, ну как она могла поверить в то, что он человек?
– Мой отец – болотный царь. Но ты вряд ли о нём слышала.
– Не слышала, – тихо согласилась Мавна.
– Ну вот. Человеку к нему не войти – только по приглашению. А его детям – в любое время. И жене моей будет можно.
В глазах медленно расплывалось, разбредалось неровными очертаниями, а потом снова обретало чёткость. Мавна стиснула зубы. Сперва – вопросы, потом – переживания.
– А если откажусь выходить за тебя?
Варде пожал плечами – как Мавне показалось, немного обиженно, с напускным равнодушием.
– Твоё право. Но брата тогда не увидишь.
– Что, если ты врёшь?
Варде усмехнулся:
– Вот и проверишь. Жду ответ завтра на рассвете. Здесь же.
Он тронул Мавну за руку, будто хотел поцеловать, но передумал, и в крапиву уже ускакала неприметная лягушка – бурая в крапинах точь-в-точь как шкурка на поясе.
Глава 8
Под защитой
Мавна не помнила, как добрела до избы Малицы. Одеревеневшие ноги сами донесли её, а в голове всё это время разбухала и давила на виски страшная чернота, в которой не было ни мыслей, ни чувств.
«Твой будет утопленником», – сказала Малица тогда, во время гаданий на Карачунов день.
Если человек тонул в болоте, ручье или реке, но его тело не вылавливали, то его могла забрать нежить – болотники или ручьевики. Нежить всегда имела два облика. Первый – почти незримый, бесплотный дух, который можно было увидеть как постоянно движущийся сгусток тумана. Второй – рыбье, лягушачье или жабье тело. Плоть существ, которые ближе всех к воде. Но стать по-настоящему опасным нежак мог лишь нарастив себе новое тело.
Никто не знал, когда болотник впервые попробовал людскую кровь и почему не смог остановиться. У Сонных Топей они появились относительно недавно, но говорили, в иных весях набеги упырей длятся десятки лет. Постепенно вся нежить научилась охотиться на людей и с лёгкостью принимать новую форму: устрашающую, стремительную, смертоносную.
Мавна замерла на пороге дома Малицы, глубоко вдохнула и коротко стукнула в дверь. Старая серая собака на цепи лениво подняла голову, повела мохнатым ухом, но не стала шуметь и снова легла спать. Не дожидаясь ответа, Мавна потянула на себя дверь и вошла в дом.
– Малица? – тихо позвала Мавна, комкая пальцами ткань на платье.
Она уже пожалела, что не успела захватить угощение из пекарни – самой Малице и её домовому.«И когда ты поумнеешь?» – подумала про себя.
Послышался глухой стук – будто чашку или тарелку поставили на стол, а потом:
– Проходи.
Почти не дыша, Мавна миновала сени и вошла в избу. За столом сидели Малица с Илькой и пили взвар вприкуску с пирогами: пахло размоченными в кипятке сушёными яблоками, брусникой и малиновым листом. По лицам женщин было заметно, что они только-только прервали разговор, и им не то чтобы это нравилось.
– Прошу прощения, – бесцветно проговорила Мавна. – Я не вовремя?
Малица сощурила полуслепые глаза и махнула рукой.
– Раз уже пришла, значит, вовремя. Садись. Что стряслось?
– Совсем бледная, – печально согласилась Илька.
Мавна послушно опустилась на скамью и сложила руки на коленях. Пальцы были совсем холодные, и чтобы скрыть их дрожь, Мавна сжала кулаки.
Она поняла, что по пути растеряла все слова. Мысль о том, что придётся рассказать им о Варде, обдавала сердце льдом.
– Взварчику выпей, девочка, – добро проворчала Малица и налила Мавне ароматного напитка. Илька, чуть склонив голову, с любопытством наблюдала за гостьей.
Мавна вцепилась в кружку, как в спасительно протянутую руку. Она чуть не обожгла озябшие пальцы, но эта боль немного помогла Мавне прийти в себя. Она жива. Варде ушёл сам. Ей не пришлось его прогонять или звать на помощь. Он не вцепился ей в горло и не выпил всю кровь. Это уже хорошо.
– Малица, – робко начала она. – Ты помнишь гадание на Карачуна?
Малица хмыкнула:
– Как не помнить. Набились все в мою светёлку, как сороки, глазищи вытаращили.
– Ты тогда сказала мне… – Мавна пригубила взвар и вздохнула. Нужно было спросить Малицу, да только Илька смущала, не сводила тёмных глаз. – Сказала, что мой суженый…
– Я помню, – прервала её Малица. – Я всё помню. И от слов своих не откажусь. Что увидела, то увидела, время вспять не воротишь.
В животе у Мавны стало пусто, и даже горячий взвар перестал согревать нутро. Она-то надеялась, Малица скажет, что пошутила, или признается, что вовсе не умеет гадать. Но вот как, значит.
– И что ты имела в виду?
– То, что показала свеча. Твой жених будет утопленником.
– Мертвецом?
Малица мотнула головой:
– Ты не мути, девка. Что узнала, то и говорю. Как за мертвеца замуж пойдёшь? Так не бывает. Но свечи никогда не лгут. А их-то я понимаю.
Мавна беспомощно посмотрела на Ильку. Та продолжала сидеть, склонив голову. Вспомнился разговор про шкурку. И кажется, не одной Мавне.
– Ты про того, который из заболотских? – спросила Илька. – У которого шкурка на поясе? Он – твой жених-утопленник?
Мавна молча кивнула, уставившись в стол. Она бы рассказала всё, будь Малица одна – или Илька одна, но двоим сразу… Нет, это было слишком тяжело.
– Не тяни уж, самой же хуже, – буркнула Малица, пододвигая к Мавне миску с пастилой – тёмно-красной, из зимней клюквы. – Сидишь вся бледная, дрожишь. Про мертвецов говоришь. Про шку-урки.
Шкурки.
Такое безобидное слово, но после него у Мавны сильнее затряслись руки. Она зажмурилась и проговорила:
– Я привела в деревню упыря.
Она ожидала вскриков, возмущения, обвинений. Ожидала, что Малица схватит её за воротник и выволочит из избы. Но ничего такого не произошло.
– Как привела, так и уведёшь, – спокойно ответила Малица. – Пастилу-то ешь.
– Как… уведу?..
К Мавне подсела Илька и заговорщически – вовсе не враждебно – склонилась к уху.
– Сожги шкурку, – шепнула она. – Тварь и издохнет.
Мавна медленно, будто во сне, подняла на Ильку глаза.
– Издохнет?
Ей не хотелось, чтобы Варде издыхал. Ушёл, оставил её в покое и больше не появлялся рядом – да, конечно. Но желать ему смерти… Она ведь даже не видела его упырём и не могла точно ответить, насколько он опасен. Или могла? Ещё недавно у неё подкашивались ноги от страха, когда тусклый месяц подсвечивал белёсые волосы и зелёные глаза.
Малица поняла её вопрос по-своему. С кряхтением подвинув поближе вторую скамью, уселась по другую сторону от Мавны и сложила перед собой пальцы в замок.
– Если он упырь, тот, кто из болотника вырос, то без шкуры промучается и сдохнет. Как и всякая тварь. А если простой парень, который просто решил цену себе набить, то ничего с ним не сделается. Вот и проверишь.
Мавна беспомощно уставилась на Малицу, не зная, что ей возразить. Отобрать шкурку? У Варде? Каким же, интересно, образом…
– Ты думаешь, он может врать?
– Мужчины часто врут, – пожала плечами Илька, и Мавне пришлось повернуться к ней, отвернувшись от Малицы. – Может, приукрасил, а ты сидишь ни жива ни мертва.
«Но может же быть, что это из-за меня упыри пришли в деревню», – хотела сказать Мавна, но ей не хватило духу. Она уцепилась за эту мысль: Варде солгал, он может быть пусть странным, но всё-таки человеком. Но тут же всё рассыпалось, как истлевший осенний лист: Варде говорил про Раско, про болотного царя, звал замуж. Ради забавы такое не скажешь.
– Ты не переживай, – добродушно прошамкала Малица. – Наши мужики тебя в обиду не дадут. Ночью все будут в дозоре, ни один упырь не проскочит, даже если хоть красавцем писаным прикинется. Всё образуется. Ты слишком переживаешь в последнее время, смотреть больно.
Тёплая рука легла на плечо, и Мавну захлестнуло чувство благодарности. Кем и чем бы ни был Варде, она сможет с ним разобраться. И может, даже выяснить всю правду о Раско.
– Я пойду. Спасибо, – проговорила она ломким от слёз голосом, поднимаясь с лавки. Ещё немного, и снова расплачется, а показываться в таком виде перед Малицей и Илькой не хотелось. Они и так наслушались от неё всякого – про упырей, про мертвецов, про шкурки. Достаточно с них. И с Мавны тоже.
* * *В деревне брехали собаки, только толстый пёс Малицы лениво водил носом и бурчал, не вплетая свой голос в общий гвалт. Мавна обхватила себя за плечи: из-за лая стало неуютно, будто, пока она сидела у Малицы, успело что-то случиться. Хотя люди уже заперлись по домам и выходить вроде бы не спешили, да и летний вечер хоть и пробирался сквозь одежду промозглыми пальцами, но всё же был спокойным. Она опасливо обернулась по сторонам, но не заметила ничего, что могло бы побеспокоить собак. Ветер шевелил кусты, от шиповника пахло тонко-сладким, а от окраин, наоборот, тянуло сырым деревом ограды и илисто-мшистым духом болот.
– Мавна, – тихо позвали из-за крушинового куста.
Мавна остановилась. Сердце подпрыгнуло к горлу. Дурной знак – услышать своё имя в вечерний час, вдруг полуночницы нагрянули раньше и заманивают к себе?
– Подойди. Прошу.
Она огляделась по сторонам. Никого не было видно на улице, в соседнем дворе возились в коровнике, в доме напротив зажгли свет. Мавна не сдвинулась с места.
– Покажись.
Из-за куста выступил Варде, суетливо поправляющий рубашку у ворота, будто она его душила. Он выглядел бледнее обычного. Мавна протяжно выдохнула и нахмурилась.
– Снова ты?
– Снова я. По делу.
– Но мы же условились…
– Про утро, да, я помню. – Варде воровато огляделся и кивнул на проход между домами, заросший полынью. – Отойдём.
– Я не могу постоянно прятаться с тобой по углам, – начала отпираться Мавна. – Хватит за мной ходить! Продыху не даёшь.
– Последний раз. Быстро скажу и уйду, – пообещал Варде, проходя боком между двумя плетнями. Он придержал жёсткий стебель, чтобы не стегнул Мавну по лицу, и свернул за хлев. Отсюда была видна деревенская ограда и открытый клочок неба – более розовый, чем ему полагалось быть вечером.
Варде прошёл дальше, рукой дав Мавне знак стоять на месте. Вытянулся в струнку, всматриваясь в даль.
– Что-то случилось?
– Вот-вот случится… Послушай меня. И смотри.
Мавне показалось, будто ограда загорелась. Но стоило присмотреться, и стало ясно: полыхает за околицей, и марево разливается злого, кровавого цвета.
Она украдкой взглянула на Варде – тот весь разом подобрался, будто приготовившись к прыжку. В глазах плескался страх с отблесками огня.
– Чародеи, – хрипло выдохнул он.
Резким движением Варде отстегнул лягушачью шкурку с пояса и торопливо стал совать Мавне в руку – она даже не поняла, что произошло, только вздрогнула от омерзения.
– Возьми. Подержи у себя, – забормотал он так быстро, что слова сливались в неразборчивую кашу.
– Зачем?
Наверняка Варде не услышал вопрос. С ограды раздались крики дозорных, ворота с грохотом распахнулись, будто их точно и мощно ударили между створок, метя снаружи, и в деревню хлынул огненный поток.
Всадников было не очень много – около дюжины, но каждый держал в руках нечто вроде флага: длинное древко с широким полотном, сотканным не из нитей, а из бурлящего пламени.
– Иди к болотам. К моему отцу, – продолжал Варде. – Я тебя догоню. Некогда ждать.
Мавна с трудом оторвала взгляд от огненных чародейских стягов. Шкурка шершаво и сухо лежала в ладони – Мавна и не заметила, как взяла её. Варде попятился, оскалил зубы, сверкнувшие в бликах пламени, развернулся и скрылся за домами. Его так быстро поглотила тень, что Мавна не успела понять, растворился ли он в туманном мороке, преодолел ли расстояние одним прыжком или вовсе встал по-звериному на четвереньки. Она выдохнула и спрятала шкурку в поясном мешочке, мимолётно подумав: а не выкинуть ли?..
Мавна прошла мимо двора и вышла к задворкам церкви. Отсюда было лучше видно и ворота, и площадь, а сама она оставалась в тени.
Чародеи въезжали в ворота и со свистом разделялись: один – налево, другой – направо, кружа по площади перед церковью. Огненные стяги трепетали на ветру, размазываясь алым и янтарным, кони всхрапывали, высоко поднимали тонкие ноги. Люди выходили из своих домов, привлечённые шумом и заревом, и Мавна понимала: будь то не чародеи, никто бы не посмел сунуть носа наружу в такой поздний вечер.
Она осторожно прокралась ближе к площади, держась за церковную оградку. Чародеи кружили, свистели и высоко держали древки флагов, так что пламя смазывалось перед глазами в единое огненное колесо. Мавна щурилась: слишком ярко полыхало зарево на фоне глубокого вечернего неба.
Она посчитала: чародеев было двенадцать. Все мужчины, в основном возраста Илара и старше, но один казался совсем юным. У каждого к седлу был подвешен козлиный череп с острыми рогами, чуть загнутыми назад. Отсветы пламени падали на черепа, и иногда казалось, что они залиты кровью.
Один из чародеев проскакал прямо напротив Мавны, и стяг осветил его лицо янтарём. Белёсые глаза вспыхнули серебряными искрами, каштановые волосы с проседью всколыхнуло ветром, и Мавна вспомнила его лицо: это он помог им с Гренеем на большаке, отбил у упырей.
Галоп коней замедлялся, огненная круговерть переставала быть неистовой, но так же завораживала. Любопытство перебороло страх, и по улицам стекался люд, посмотреть, что там за переполох у церкви. Мавна видела, как впереди всех, выпрямившись во весь рост, но чуть прихрамывая, спешил Бредей. Видно, годы всё-таки брали своё над старостой, и почему-то его уязвимость отозвалась в груди тревогой.
В толпе Мавна разглядела отца, Ильку и Алтея, покрутив головой, вдалеке заметила и Илара, но он быстро куда-то переместился. Купавы не было видно.
Чародей с белыми глазами отделился от соратников и выехал на середину площади. Остальные остановились, образовав круг. Свет от их пламени горел так ярко, что заливал всё вокруг алым – тревожными, пульсирующими цветами пожара, даром что дымом не пахло.
– Да не опалит вас пламя! – поприветствовал чародей, обращаясь к деревенским.
В ответ послышалось неразборчивое бурчание. Мавна смотрела, как все неловко переминаются с ноги на ногу, как прячут руки и поглядывают на чародеев с неприкрытой опаской – конечно, непонятно, чего ожидать, а ведь ворота так и оставались распахнутыми.
Несколько парней скользнули в темноту, к воротам, и скоро послышался глухой стон затворяемых створок.
Бредей вышел вперёд – все почтительно расступались перед старостой – и остановился напротив белоглазого чародея. Тот смотрел на него, не спешиваясь, сверху вниз, и от его стеклянного взгляда Мавне делалось жутко: вдруг он видит что-то, чего не видят другие?
– Приветствую тебя, господин чародей, – пророкотал Бредей и почтительно, но коротко поклонился. – Моё имя Бредей, и я здесь старший. Однако был бы рад говорить с тобой на равных.
Мавна заметила, как ближайший к ней чародей с тонкой чёрной бородкой и длинными гладкими волосами, собранными на затылке в узел, насмешливо сверкнул зубами.
Белоглазый медленно потёр подбородок, оглядел Бредея с головы до ног, а потом резким движением воткнул древко стяга в землю и спешился – с ленцой, будто неохотно. Плечи Бредея ещё чуть расправились, словно он до последнего не понимал, уважит чародей его просьбу или нет.
– Боярышник, – представился он и протянул старосте руку в перчатке. Сбоку от Мавны кто-то хихикнул, наверное, дети, но остальные деревенские стояли молча, только сопели и тянули шеи, разглядывая отряд. – М-да, гнильцой у вас тянет порядочно.
Мавна не могла ручаться, но ей показалось, что Бредей нахмурил густые брови.
– Не замечал.
Боярышник хмыкнул:
– Ну да. Упырей не видал? Не поверю.
– Упырей видал, – согласился Бредей.
Ветер рванул стяг Боярышника, всполох мелькнул прямо над конём, и тот дёрнулся, но чародей крепко держал поводья. Мавна быстро оглядела деревенских: многие жались друг к другу, пугаясь и нагрянувших чародеев, и позднего часа, и разговора об упырях. В толпе она видела отца, но подходить не решалась: растолкаешь собравшихся, привлечёшь к себе внимание, а ведь хотелось слиться с тенью, она же совсем недавно говорила с живым упырём… Поясной мешочек вдруг показался тяжёлым, будто там лежала не иссохшая шкурка, а булыжник.
– Так что же, – продолжил Боярышник, поглаживая коня по морде, – по нраву тебе упырячий вой?
– Не по нраву, – согласился Бредей и запустил пальцы в бороду.
– А, – Боярышник кивнул подбородком в сторону деревенских, – бабам твоим по нраву? Детям их?
– Никому не по нраву.
По тону Бредея было ясно, что он вот-вот вскипит.
– Упырей нынче много расплодилось на болотах, – продолжил чародей. Его соратники молчали, но не спешивались, смотрели будто сразу и на народ, и по сторонам. Мавна разглядывала их одежду и снаряжение: чёрные с алой подбивкой кафтаны, на поясах у всех кривые острые серпы, у кого-то кистени, у иных тонкие сабли, почти у всех ещё и лёгкие луки со стрелами. – Чуть ли не каждый болотник выучился перекидываться и пить людскую кровь. Что ими движет? Жажда или месть?
– Не ведаю, – отрезал Бредей.
– То-то. – Боярышник развёл свободной рукой. – И я не ведаю, а хотелось бы. Только смертью их и ведаю.
– Что тебе надо? Говори прямо.
Боярышник криво усмехнулся:
– Кто-то приманивает к вам упырей. На чей-то зов они идут.
Мавне показалось, что Бредей побледнел. По толпе прокатился изумлённый вздох, кто-то даже вскрикнул, а сама Мавна незаметно отступила глубже в тень. Церковная оградка под ладонью вдруг показалась обжигающе-холодной – и правда, Покровителям бы не понравилось, если б они узнали, что она смеет общаться с нежаками, а потом прикасаться к святому пристанищу. Отдёрнув руку, она прижала ладонь к ключицам, чувствуя, как дышать становится труднее из-за колотящегося сердца.