Трофей для хоккеиста

– Здравствуйте! Вы по оплате? Я еще не переводила, но…

– Алина Викторовна, здравствуйте, я по поводу здоровья Маргариты Михайловны.

Мое сердце падает куда-то вниз, и становится тяжело дышать.

– Что с ней?

– Сильный скачок давления, не чувствует тело, даже рукой не может пошевелить. Сейчас она на капельнице, я думаю, вам лучше приехать.

– Конечно. Я сейчас, уже еду! – я торопливо нажимаю отбой и мчусь со всех ног.

И только у турникета понимаю, что я все еще в куртке Багрова. И что вообще-то у меня рабочий день.

Чертыхаюсь, возвращаюсь к раздевалке, оставляю там куртку, а в коридоре натыкаюсь на Костю.

– Костя! Как хорошо, что я тебя встретила! Пожалуйста! Скажи, что мне нужно было уехать! Срочно! Я потом отработаю! Скажешь, хорошо?

– Э, ну ладно, – бормочет он непонимающе, а я уже бегу обратно к выходу. И все мысли только о том, чтобы успеть.

***

– Вашей бабушке уже лучше, подвижность конечностей восстановилась, давление снизили до 130, и вот минут десять назад она уснула, – рассказывает мне врач Анна Матвеевна, очень приятная и молодая.

Она тут всего месяц работает, может, поэтому в ее голосе звучит совершенно не свойственное врачам острое сочувствие.

– Ложная тревога? – я пытаюсь улыбнуться.

– Как вам сказать, – она вздыхает. Видно, что ей очень не хочется меня расстраивать, но и сказать неправду она не может. – Это больше похоже на предвестники нового инсульта.

– Второго?!

– Второго. И велик шанс, что организм Маргариты Михайловны его уже не переживет.

Я смотрю на свои руки, которые лежат, сцепленные, на коленях и предательски подрагивают. Еще год назад я бы плакала, а сейчас даже и слез нет. Как это ни кощунственно звучит, я… я, кажется, привыкла к мысли о том, что бабушки скоро может не стать.

– Спасибо, что вы честно все говорите. Что-то можно сделать сейчас?

– Все, что можно, мы делаем, – заверяет меня врач. – Будем надеяться на лучшее. Хотите к ней? Проводить вас?

– Нет, спасибо, я сама.

Когда я тихонько приоткрываю дверь палаты, то первой вижу сидящую у бабушкиной постели сиделку Марину. И только потом бабушку – с сухим, тонким, поразительно спокойным лицом на белой наволочке.

– Спит, – шепотом говорит мне Марина, как будто я сама этого не вижу. – Здравствуй, Алиночка.

– Здравствуйте, – так же тихо отвечаю я.

Несмотря на то, что Марина мне с первого дня знакомства «тыкает», видимо, по причине того, что прилично меня старше, мне она нравится больше всех бабушкиных сиделок. Она румяная, бодрая, оптимистичная и всегда очень ласково общается с бабушкой, даже когда та совершенно не в себе.

– Как она?

– Давление вот подскочило, капельницу недавно только убрали.

– Да, про сегодня я знаю. А как она вообще в последнее время?

Пока Марина шепотом пересказывает мне хроники последней недели, я машинально подхожу к тумбочке у кровати и начинаю наводить там порядок. Выравниваю стопку книжек – бабушка раньше сама читала, теперь любит слушать, когда ей Марина читает. Даже если ничего не понимает, все равно слушает: наверное, просто сам ритм чтения и голос успокаивают.

Раньше здесь, кроме книг, лежал фотоальбом, я почему-то думала, что это поможет бабушке не забывать близких. Хотя бы меня! Но потом врачи попросили меня забрать альбом домой, потому что бабушка листала его и начинала нервничать от того, что не узнавала лиц людей на этих фотографиях.

– Бывают просветления? – спрашиваю я.

– Ну как, – Марина пожимает круглыми плечами. – Вчера вечером была спокойная. Называла меня Верой и просила забрать Олю из школы.

– Вера – это бабушкина сестра, – зачем-то поясняю я. – А Оля – моя мама.

Меня в бабушкином мире нет уже давно. Она ушла далеко в прошлое, и все ее прояснения сознания связаны именно с ним, с событиями двадцатилетней и тридцатилетней давности.

– Твоя мама? А где она? Не здесь живет? – с осторожным любопытством спрашивает сиделка.

– Умерла. Давно, – резко отвечаю я.

– Ох, Алиночка, – она так сочувственно на меня смотрит, что у меня сами собой начинают подступать слезы к глазам. – Бедная ты девочка! Ну хоть кто-то из родных у тебя есть?

– Есть, – я отворачиваюсь и достаю из верхнего ящика тумбочки стопку листов бумаги. – Бабушка.

– Ох тяжело как одной, – качает головой Марина. – Как же ты все это тянешь, бедная? Еще и в пансионате нашем такие деньжищи платить надо за содержание.

– Как-то тяну, – уклончиво отвечаю я и с трудом сдерживаюсь, чтобы не разреветься. Вот поэтому и ненавижу чужую жалость – от нее только хуже становится. – О, а что это такое?

Я с любопытством перебираю исписанные и изрисованные листы, на которых странные, почти детские каракули перемежаются с твердым, ровным бабушкиным почерком. Я всегда восхищалась тем, как красиво она пишет, а бабушка гордо улыбалась и говорила, что у них в школе был урок чистописания – там и научилась.

– Это просто мусор, я убрала сюда и забыла выбросить, – машет рукой Марина и забирает у меня листочки. – Бабушка твоя любит что-нибудь покалякать, когда настроение у нее хорошее.

– Может, тетрадку в следующий раз принести? Или альбом? Краски?

– Ничего не надо, Алиночка, все тут у нас есть, – Марина жалостливо, как-то очень по-бабьи вздыхает. – Себе лучше купи что-нибудь. Шоколадку там или тортик. А то худая вон как незнамо кто.

– Не худая, а стройная, – возражаю я, а потом присаживаюсь около бабушкиной кровати на корточки и осторожно беру ее за руку.

Так странно… Это те же руки, что готовили мне завтраки, стирали мои вещи, заплетали косы. Те же руки, что обнимали, гладили по голове, а иногда и подзатыльник отвешивали. Руки те же. Тело и лицо то же. А моего близкого человека внутри уже нет.

Я готова сделать все, отдать все на свете, чтобы бабушка прожила как можно дольше, но… но на самом деле я с ней уже попрощалась и оплакала эту потерю. Физически – она вот, рядом, ее можно потрогать. Но ее самой, как моего единственного родного любимого человека, тут уже нет.

Я еще немного разговариваю с Мариной, затем снова захожу к врачу, и только потом собираюсь с силами, чтобы ехать обратно. Достаю телефон из кармана и чертыхаюсь: разряжен. Мобильник у меня старый, ему уже лет пять, поэтому он жутко греется и разряжается очень быстро. А у меня даже зарядки нет с собой! Где-то оставила: то ли дома, то ли на работе.