Волчье логово

И душа моя смутна».

Виктор Гюго «Турнир короля Иоанна»

Willst du mich belehren,

dann zwingst du mich blo?,

zu fliehn vor der l?stigen Pflicht.

Willst du mich bekeren,

dann rei? ich mich loss,

und fliegr’ wie ein Vogel ins licht.

Ich geh?r nur mir. Elisabeth

Если ты захочешь меня учить,

я убегу от тяжкого долга.

Если ты захочешь меня наставлять,

тогда я вырвусь из пут и полечу,

как птица, к свету.

«Я принадлежу только себе». Мюзикл «Элизабет»

– Мама, но ведь вы же позволите мне взглянуть, как вздернут чертова попа? – не отставал мальчик от матери, дергая ее за платье.

На пороге своей комнаты баронесса наконец взглянула на него и укоризненно спросила:

– Милый Робер, зачем тебе это нужно? Это нехорошо.

– Нет, вы ничего не понимаете, это весело, черт меня подери!

– Перестань повторять отвратительные ругательства и проклятия, смысла которых ты даже не понимаешь, – нахмурилась Сесиль. – Твой отец учит тебя дурным и вульгарным манерам! И это очень печалит меня…

– Не печальтесь, матушка. Я стану безупречным рыцарем и самым смелым воином на свете! Я завоюю для вас три огромных королевства! И буду драться с каждым, кто усомниться в вашем благородстве и красоте! Вот увидите… Можно мне пойти во двор поиграть? Капеллан уже закончил морочить мне голову своей грамотой.

– Иди, сынок, – отвечала баронесса с мягкой и доброй улыбкой. – Только не забудь вернуться вовремя к вечерней молитве и к ужину.

– Приказ Прекрасной дамы будет исполнен, – расхохотался Робер, легко спускаясь по ступенькам.

Сесиль медленно вошла в свою спальню и села у окна, чтобы сверху любоваться грацией и наивными играми своего любимого сына. Из открытого окна ей в лицо веяло свежим весенним ветром, который нежно целовал ее бледные щеки и тихонько играл с ее рыжими, длинными волосами. Внизу, во дворе, задорно скакал и махал деревянным мечом Робер. За синей, манящей далью, убегавшей за горизонт, пристальный взор Сесиль угадывал смутные очертания старого, разрушенного замка, который властвовал жизнями всех окружающих людей…

Рядом с ней на кресле валялось неоконченное вышивание с искусным цветным узором. На столе лежал недочитанный рыцарский роман, повествовавший о невероятных обетах и приключениях и фальшивых, приукрашенных чувствах. Свежий ветерок капризно и игриво перелистывал тонкие листы…

Но Сесиль не хотелось браться ни за чтение, ни за вышивание. Ее скучающий и грустный взгляд равнодушно скользил по всем этим привычным предметам, обещавшим жалкие и давным-давно потерявшие свое очарование развлечения. Живые и радостные искорки вспыхивали в зрачках баронессы только, когда она смотрела на играющего во дворе сына.

Посреди тоски и пустоты ее жизни Робер был единственным лучом света, единственной надеждой, единственным смыслом ее безрадостного существования. Сесиль казалось, что, если бы не очаровательный смех и не живой взор ее милого мальчика, она давно бы уже потеряла желание ходить и двигаться. И так бы и сидела целыми часами в своем кресле у окна, бесцельно созерцая мрачные развалины ее далекого прошлого…

Но Робер каждый день наполнял ее жизнь все новыми и новыми заботами и тревогами. Это ради него одного Сесиль отчаянно цеплялась за старые земли и жаждала получить в свое распоряжение Волчье Логово. Никто не посмеет обойти в правах ее любимое и драгоценное дитя!

Но в каком окружении жил ее бедный мальчик! Какой дурной пример ежедневно подавал ему родной отец и свита его вечно пьяных вассалов! Сесиль питала глубокое отвращение и презрение к барону де Кистелю. Она вышла за него замуж лишь потому, что надеялась: он поможет ей вернуть утраченные владения. Но сам барон представлялся ей грубым и вульгарным животным. Ее бросало в дрожь от одного звука его голоса, от его уродливых прикосновений… Вся ее жизнь с мужем была непрерывной адской пыткой, конца которой Сесиль не видела…

Она всей душой ненавидела мужчин. Ненавидела их громкий смех, их грубость, их горячее дыхание… Они были для Сесиль отталкивающими и ненужными существами. Но это был их мир. Мир, выстроенный на остриях мечей, на камнях замков и темной мужской силе. Мир воинов и хищников. В нем невозможно было выжить одинокой и беззащитной женщине. Она не могла добиться торжества справедливости и своей победы, оставшись чистой от их удушливых объятий. Но почему ее жизнь, ее тело, ее бессмертная душа должны были принадлежать кому-то?! Она жаждала всего лишь свободы и тихих радостей вдали от мира бешеных страстей и жарких желаний…

Существовал ли на свете мужчина, который мог бы дать неприкаянной душе Сесиль подлинное счастье? Мог ли кто-нибудь отогреть ее заледеневшее сердце, подарив ей радость жизни и нежные, хрустальные мгновения любви? Она не знала этого. Едва ли это знали даже сами ангелы в небе…

Сесиль питала горячую привязанность лишь к тем мужчинам, которые приходились ей родственниками. В юности она больше всех на свете любила своего брата. Такого изящного, легкого, блестящего, неподражаемого… Такого непохожего на всех окружавших ее неистовых зверей… Глядя из окна на ребяческие забавы сына, она вспоминала чудесные, упоительные часы, проведенные с братом… Вспоминала их веселые игры и жаркие ссоры, их длинные беседы и вечерние прогулки под сенью дворовых, раскидистых деревьев…

Сесиль страстно жаждала, чтобы ее сын вырос похожим на брата: образованным и вежливым, манерным и тонким… Но она с горечью подмечала, как сквозь его детскую непосредственность и очарование, уже начинают пробиваться не только ее гордость и живой ум, но и дерзость, необузданность и вульгарность его отца… Однако, Сесиль все еще надеялась, что ее качества в конце концов возьмут верх…

Все ее стремления и мысли замыкались на образе сына. Так у иных женщин все их существо поглощает огромное и нездоровое чувство к возлюбленному…

Прошлое Сесиль представляло собой остывшие, обугленные руины, оставшиеся после пожара жестокой семейной вражды. Но она не могла забыть это прошлое. Она не могла простить Жозефу, что он разрушил ее счастливую, беззаботную жизнь. Да, ее семья первой начала жестокое кровопролитье. Но ведь отец и брат только хотели восстановить справедливость!

Сесиль не могла спокойно спать, пока проклятое Волчье Логово не будет возвращено ей. И пока Робер не будет владеть им по праву. Быть может, это успокоит наконец всех черных, чудовищных духов прошлого?..

А потом… Что будет потом? Она была так поглощена своим упорным стремлением, что никогда не задумывалась об этом. А потом снова будут отвратительные ласки барона. Раскрытая книга. Брошенное рукоделие. Прохладный ветерок в окно. И чудовищная пустота…

Но в глубине своей опустошенной души она хотела совсем другого. Она хотела, чтобы рухнули стены этого черного, душного замка. Она хотела убежать из мира, в котором у нее, несчастной женщины, нет ни голоса, ни чувства собственного достоинства, ни своей воли. Из мира, где люди должны принадлежать друг другу. И броситься за манящую линию горизонта. Туда, где нет ни стен, ни скучных обещаний, ни тяжелых, связывающих легкие крылья, страстей…

XXX. У графа

Разве можно было двинуть эти массы чем-нибудь, кроме огромного рычага? Если этот рычаг в своем падении раздавил несколько ничтожных, бесполезных существ, – разве я виноват перед Тобою? Люди сочтут меня злым, но сочтешь ли ты, Верховный Судья? Нет, ты знаешь, что, обладая беспредельной властью, человеческое существо становится виновным перед себе подобными…

А. де Виньи «Сен-Мар»

Он не признает вечными те договоры, что были заключены вами, когда вы устраивали вашу жизнь; он считает даже, что в своем безумном ослеплении вы не видите подлинной жизни, и что та чопорная важность, с коей вы мните управлять царством, которое всегда для вас за семью замками, поистине смехотворна, – и все это называете вы озлоблением.

Э. Т. А. Гофман «Житейские воззрения кота Мурра»

Этот проступок тем глубже вонзается в мое сердце, чем старательнее я прячу нож от людей.

Ф. Шиллер «Коварство и любовь»

– Да, тогда я все постигаю до конца, – продолжала она, возвысив голос, с пламенем во взоре, – но вокруг меня все остается холодно и мертво. И когда мне рукоплещут за трудную руладу или искусный прием, мое пылающее сердце сжимают ледяные руки!

Э. Т. А. Гофман «Дон Жуан»

Не в высшем ли начертано законе,

Что слава, власть – предмет вражды людской –

Не стоят нашей яростной погони,