Автомобиль у поребрика

"Опять Новый год, – мрачно подумал Наум, – и в машине, Витек говорил, нашли новогодние коробки… Чует моя чуйка, тут назревает большая …опа – Новый год!"

Лифт подъехал только минут через пять, натужно крякнув, открыл видавшие виды створки, и при виде его кабины брезгливый Наум решил, что лучше поднимется на нужный этаж своим ходом. "Свиньи… Как только самим потом не противно ехать? – чертыхался адвокат, поднимаясь на седьмой этаж. – Или своё г… им не воняет?"

Возле квартиры Судакова он остановился и снова хмыкнул. В двери торчало несколько записок в разных стадиях пожелтения. На резиновом коврике раскрошилась хлебная палочка, которую пытались засунуть в замочную скважину. Увидев над дверью паутину, которая спускалась почти до самой таблички с номером, Гершвин совсем помрачнел. Если бы дверь открывали хотя бы неделю назад, такая сеть не наросла бы. И крошки на коврике выглядели давно нетронутыми…

Двое мальчишек, с хохотом и топотом сбегающие с верхнего этажа, приостановились, с любопытством глядя на незнакомого мужчину в костюме от "Бриони" и сверкающих ботинках, благоухающего на все парадное парфюмом "Ангел Шлессер Ориентал", и этот аромат уже побеждал в неравном бою остальные плавающие по этажам запахи.

– А его дома нет, – сообщил один из мальчиков.

– Давно уже, – добавил его товарищ.

– И за квартиру он не платит.

– Говорят, что скоро ему все отключат, – хихикнул второй.

– А как давно? – спросил Наум, порадовавшись встрече с юными соседями Судакова. Они могли и машину Колькину запомнить. Мальчишки на этот счет более внимательны.

– Нууууу… Давно. С марта, наверное.

– Не, ты че, – возразил второй мальчик, – помнишь, он все тачку у дверей ставил, твоя мамка все ругалась, что с коляской не пройти, а потом тачка исчезла, это перед Новым годом было, помню, мы с папкой как раз елку из магаза несли…

По словам мальчишек, незадолго до Нового года машина соседа, до этого неизменно отдыхающая у самого входа в парадное, однажды не приехала на свое законное место. И мать одного из мальчиков, гуляя во дворе с младшим отпрыском, обрадованно говорила соседкам: "Наконец-то этот урод перестал ставить под дверьми свою бандуру! Вечно так раскорячивается, что не пройдешь! Я уже хотела ночью колеса ему проткнуть, или капот гвоздем исцарапать, чтоб знал!" "Вернется", – пессимистично отвечала дворничиха, баба Груня. "Вернется, будет колеса менять, – хихикнула мама, – помните передачу, где актриса соседу на машине типа матюк нацарапала и все за нее втопили, а ему п…лей в студии надавали? Еще Ханга приходила, классно его приложила, в таком шикардосном белом костюмчике, вау, она такая клевая, обожаю! Может, и этому нацарапать? Ночью выйти, капюшон натянуть и хрен что докажут, а он в другой раз не будет людям проход загораживать!" "За тебя Ханга заступаться не придет", – покачала головой рассудительная Груня. "А я с ним и сама справлюсь. Нормально, у самого "восьмуха" голимая, а пальцы растопырил, как будто на "мерсюке"!"

Да, снова совпадение: у Николая, по словам мальчишек, были именно "Жигули", "восьмерка".

– А цвет его машины не помните? – спросил Наум. – А то на днях мою машину у магазина какой-то придурок на "восьмерке" запер, я полчаса прождал, пока он выйдет. У него была белая машина, и магазин – тут, неподалеку…

– Не, не белая, – после паузы сказал один мальчик. – Ну… Серая, кажется.

– Неа, голубая, – поправил его товарищ. – И вечно грязная, ему влом было ее часто мыть.

Во дворе Наум достал пачку "Ротманса" и закурил. "Серо-голубая машина, "восьмерка"… Похоже, именно ее Витек и нашел, брошенную возле Университета. Да, дети мои, чем дальше в лес, тем толще волки!"

Осмотревшись, Наум сразу нашел людей, с которыми можно побеседовать и наверняка получить ответы на оставшиеся вопросы.

Радуясь солнечному дню, на скамейках под деревьями расположились пенсионерки. У детской площадки оживленно судачили о чем-то молодые матери. Их дети жизнерадостно обкатывали все качели и горки. Наум умел находить общий язык с любой категорией людей, особенно – с женщинами и скоро узнал, что Судакова действительно никто не видел с Нового года. Жил Николай один; женщины у него появлялись эпизодически и ненадолго. На работу ездил три дня через два и явно жил не по средствам. "То рублишки в ладони пересчитывал, – сказала продавщица близлежащего "Дикси", – булку вчерашнюю покупал, чтобы подешевле, а то вдруг нагребет полную тележку всего самого дорогого. Я еще как-то шутканула, когда пробивала товар: что, мол, инкассаторов грабанул и машину с трупами в канале притопил? А он ржет: да, мол, идите, посмотрите, она еще пузыри пускает, вот и спешу хабар прогулять, пока не повязали".

"То копейки до получки считал, то гулял, как ухарь-купец, удалой молодец. И это повторялось не однажды, по словам продавщицы. И откуда же у него появлялись эти большие, но нерегулярные доходы? Подпольные азартные игры? Какие-то аферы? Шантаж? Или какая-то совсем уже кровавая уголовщина?"

Наум чертыхнулся на идише и снова щелкнул зажигалкой. Если одно из его предположений верно, то исчезновение Коляна приобретает крайне нежелательную окраску. Как правило, судьба шантажистов трагична. Рано или поздно кто-нибудь из жертв может решить, что легче заставить шантажиста замолчать навечно, чем постоянно ему платить. "Не потому ли он так кого-то опасался? – адвокат вспомнил письмо Николая. – Кто-то дал понять, что устал отстегивать ему за молчание? Да и казино, махинации и уж тем более – криминальная активность тоже чреваты трагическими последствиями. И намек в письме на некоего сотрудника Университета мне не нравится. Тем более что и машина была найдена там же, – Наум расхаживал большими шагами по площадке для курения. – А ну как там завелась некая паршивая овца, которая сначала дала повод для шантажа, а потом приложила вымогателя на очередной встрече? Я знаю, в любой бочке меда может оказаться ложка дегтя, но наш Университет дорожит своей репутацией, даже в лихие 90-е не был замешан ни в каких грязных историях, хотя тогда времена были такие, что замарались почти все. Годы ушли на создание безупречного реноме. И все это под ударом, если Колян написал правду. Из-за одного ж…дыра клеймо ляжет на все учреждение. Тем более что хейтеры и так рады любой возможности оборать Университет в своих блогах, лентах и "телегах"… Да, дело деликатное, тут ювелирная точность нужна. Или точнее – как у сапера. Не тот проводок перережешь и готово: уши на Котлине, а ж… в Пулково улетела. Надо Нику с Витьком предупредить, чтобы были в этом деле поосторожнее и слишком ретиво лопатами не махали. Витек, я вижу, уже так и рвется махануть гордиев узел мечом со всей силы, да и Ника в стороне не останется. Предупрежу, что тут надо как по минному полю идти. А то одно неловкое движение…"

Наум вспомнил, как продолжал эту шутку Николай в курилке: "… И ты папа!" Судаков всегда любил сальные шутки, над которыми ржал первым. Но сейчас было уместно другое окончание: "И всему – упитанный пушной зверек!".

В расположенном поблизости ЕИРЦ долго ломались, но при виде удостоверения члена Федеральной палаты адвокатов с фамилией Гершвина, такой же известной, как фамилии Генри Резника и Павла Астахова, тут же открыли нужные ведомости. Судаков числился в должниках с прошлого года. "Даже за ноябрь не заплатил, – сообщила сотрудница расчетного центра, – у нас крайний срок установлен до пятнадцатого числа, то есть он до пятнадцатого декабря должен был оплатить услуги, но не оплатил и как в воду канул. Звонили ему, оповещения отправляли, все без толку. Наверное, отключать его будем – воду, электричество, газ, заглушки поставим. Что такое: полгода не оплачивает ни копейки и даже на звонки не отвечает!"

– А если он до 15 мая объявится и погасит задолженность? – спросил Гершвин.

– Думаете, он за четыре дня отыщется и раздобудет денег на уплату всех задолженностей? – покачала головой служащая ЕИРЦ. – Знаете, какая у него уже сумма набежала за эти месяцы?

Выйдя из расчетного центра, Гершвин снова завернул во двор и нашел на седьмом этаже судаковские окна. Конечно, давно не мыты, наверное, уже и дневной свет не пропускают. А это… – адвокат навел камеру телефона с мощным увеличением на окно. – Да, за стеклом виден край поролонового утеплителя для окон, который все остальные соседи уже успели убрать.

"Вот как тут не задуматься, – Наум мрачно шагал к машине, – до чего мы стали, япона-мать, невнимательными. Человек ушел на работу и пропал на полгода. И ему как ни в чем не бывало пихают в ящик рекламки, а в замочную скважину – хлебные палочки. В ЕИРЦ начисляют ему платежи за коммуналку, собираются отключить все коммуникации, отключат и забудут. Соседи только обрадовались, что он перестал вход машиной загораживать. Автомобиль стоит заброшенным полгода, пылится, колеса сдуваются, а с него только номера свинтили и один "дворник" отломали – и опять-таки ноль внимания. Только Витек свежим взглядом отметил странный вид "восьмерки", а те, кто полгода мимо ходил, куда смотрели? Под ноги или в телефон? Эдак мимо них и преступник, находящийся в федеральном розыске пройдет, и террорист, до зубов обвешанный бомбами (упаси Боже!), а они и его прозевают. Что же мы за люди такие, что нам все до лампочки?"

Размышляя об этом, Наум успел на ходу намолотить пару сообщений в ГИБДД – своим друзьям насчет машины Судакова, и в "Покупайку" – узнать, на какой машине ездил Николай с заказами – на личной или служебной.

"Ох, обыватели, японский городовой! – думал Наум, плюхнувшись за руль, – дать бы вам хорошего подж…ка, чтобы головы от гаджетов подняли да повнимательнее были! Разве можно в наше время вот так на автопилоте ходить?!"

Первым пришел ответ из ГИБДД. За Николаем Судаковым числилась машина "ВАЗ-2108 "Спутник" 2003 года выпуска, цвет – "мокрый асфальт", госномер…, дата прохождения последнего техосмотра…

Потом ответила "Покупайка". У курьера Судакова были личная машина – серые "жигули", "восьмерка".

Наум снова повертел в руках письмо Коляна. Надо же было такому случиться, чтобы оно на полгода заплутало в предпраздничном потоке почтовой корреспонденции! Теперь придется поломать голову над загадкой, которую ему загадал Николай – с кем он не поладил, из-за чего и что случилось в тот декабрьский вечер…

"Надо найти заказчиков, которым он должен был доставить те упаковки, которые были на заднем сиденье, – размышлял адвокат, – адреса, планируемое время доставки… Обычно курьеры так рассчитывают, чтобы не метаться, как соленый заяц, туда-сюда, а планомерно ехать в одном направлении. Поискать записи вебкамер с улицы около Университета, может, какая-то из них запечатлела человека, с которым он встречался. Выспросить на проходной, сохранился ли у них декабрьский журнал, где они отмечают всех входящих и уходящих. Ушмыгнуть незаметно никому не удалось бы – там и муха без отметки не пролетит…"

Нацепив наушники, Наум позвонил Веронике.

– Вероятность 95%, что я установил владельца машины, – без обиняков сообщил он. – Похоже, там темная история. Ты сейчас дома? Где-где? На каком пляже? Ого! А когда я учился, такой красотищи еще не было. Прямо хоть снова поступай, чтобы после пар поплавать и пузо погреть! Зубрил бы уголовное право, попивай "Секс на пляже" в шезлонге… Не понял, что значит "и ты туда же"? Ничего мы не сговорились. Нет, в двадцать лет у меня пуза еще не было. А ты язва, Орлова. Я сейчас еду по Невскому… Из "Петербург Достоевского". Да, согласен, они и сейчас вдохновили бы литератора. Где? Ну… Нет, давай лучше у Елисеева. А то в этом "Кофиксе" у стульев такие тонкие ножки, что я боюсь на них садиться. Смешно будет, если такой солидный господин, как я, шлепнется задом об пол, вылив стаканчик с кофе себе… гм… на живот. Старый я уже для подобных приколов. Добро! Подкатывайте, я забью нам столик. Только не задерживайтесь, а то там к вечеру оживляж, я заманаюсь от ваших мест утырков отгонять. Я ТАКОЕ узнал, – интригующе прошептал адвокат, паркуясь около магазина купцов Елисеевых.

Ему повезло сразу же. Из-за столика у самой пальмы как раз поднимались трое японцев, судя по виду – работники консульства, мужчина и две дамы в строгих костюмах и очках. После них столик выглядел безупречно, официантке понадобилось только для проформы махнуть по нему микрофиброй.

За соседним столиком сидели две девицы, похожие, как ксерокопии: блондинки с надутыми губами, в обтягивающих до треска "фольговых" штанах и с визгливым хохотком. Они потягивали латте и без умолку трещали о какой-то Пуське: "А я ей грю, а она мне грит, а он ей грит"… Их стол был засыпан разноцветными крошками, испачкан кремом, заляпан кофе и сливками и забросан скомканными грязными салфетками. Одна из них, мокрая от кофе, упала на пол. Бархатный диванчик вокруг одной из прелестниц тоже был засыпан крошками. "Вот тебе и япона-мать, – подумал Наум, – после них и стол прибирать не нужно, а эти две Барби, простите, жуткий срач на своем столе развели, хуже свинарника…"

***

(Полгода назад)

Он чувствовал, как нарастает боль в плече и пояснице, но не кричал и даже почти не вырывался потому, что это было бы бесполезно и смешно. Этот верзила в аптечной маске обладал какой-то совершенно молниеносной реакцией и был настоящим силачом. Заметив его движение, замаскированный тут же уклонился и поймал его руку, вывернув запястье. Баллончик с перцовым аэрозолем, который он носил с собой, особенно когда работал по вечерам в спальных районах, звякнув, упал на рельсы. А в следующую секунду амбал в маске согнул его буквой зю:

;

– Ну, вот, и зачем было до этого доводить? Я бы удовлетворился вашим согласием обменять тайну на тайну. А вы так боитесь огласки, что готовы даже на убийство?

Рельсы снова слегка завибрировали, загудели. Приближался следующий трамвай.

– Вы хотели ослепить меня "перцовкой" и сбросить на рельсы? – поинтересовался замаскированный. – Боюсь, это вам не помогло бы. Я надежно подстраховался и хорошо защитил информацию, которую раздобыл, когда вы начали меня шантажировать. И если бы со мной что-то случилось…

Свободной рукой он добрался до электрошокера, спрятанного в кармане на штанине ниже колена.

Сухой треск. Зеленоватая вспышка. Недоумевающий болезненный вскрик. Фонарь над остановкой снова загорелся, чтобы осветить лежащее на рельсах тело. Вдали появились приближающиеся огни трамвая.

"Черт… Это капец. Если он сказал правду, то я пропал!"

Нога поехала на ледяном островке. "Твою мать…"

***

Вероника думала, что сегодняшний день был явно перенасыщен событиями и она от перевозбуждения не сможет заснуть. Однако веки у нее начали тяжелеть еще до полуночи; бойкий бег пальцев по клавиатуре замедлился, и Орлова зевнула. "Завтра, – подумала она, взглянув на недописанную статью о "Бьюти Терре", – допишу ее завтра, на свежую голову…"