Тайна портрета

– Нет… Нет, нет, не останавливайся… – она запрокинула голову, крепко зажмурившись.

– Почему ты плачешь? – молодой человек провел кончиками пальцев по ее щеке. – Я причинил тебе боль? Ты испугана?

– Я не знала, что так бывает, – всхлипнула Шарлотта, запуская руки в густые темные волосы юноши. – Это… это невообразимо…

– Как не знала? – Кристиан слегка отодвинул женщину от себя, удивленно подняв брови. – Ты же замужем.

– Вот именно, – погасшим голосом ответила леди Уэлсли. – Вот именно: я замужем.

– Понятно, – Кристиан снова привлек Шарлотту к себе и стянул второй рукав ее платья. – Разве может этот увалень, похожи на мешок сена, понять такую женщину? Не понимаю, чем он тебя прельстил.

– Моим мнением интересовались мало, – речь женщины стала прерывистой от того, что Кристиан гладил и ласкал ее обнаженные плечи и играл ее распущенными волосами. – Я была такой же юной, как Джулия, робкой, наивной. А Уэлсли унаследовал состояние и титул отца и искал невесту. Он посватался, мои родители дали согласие. Я его почти не знала.

– Какое варварство, – слегка поморщился Кристиан, – в цивилизованной Англии, во второй половине 19 века в лучших семействах дочерей дарят, как рабынь, стареющим сластолюбцам, а те смотрят на молодых жен как на удачное приобретение и убивают в них чувственность. Пообещай мне, Шарлотта, что не поступишь так со своей дочерью. Не надо тащить эти мерзкие пережитки в 20 век, до которого осталось не так уж много времени!

– Но с другой стороны, Уэлсли ни разу меня не обидел, – пробормотала Шарлотта, – он хорошо относится ко мне…

– Но он не сделал тебя счастливой. Ты сама только что призналась, что в супружестве ни разу не испытала блаженства. Ты даже себя толком не знаешь, – Кристиан зарылся лицом в вырез ее платья; Шарлотта невольно охнула, пытаясь оттолкнуть его. – А ведь в тебе столько страсти. Только ты зажала ее в тиски, заперла на три замка и боишься дать ей выход. Не бойся, мир не перевернется, если ты разожмешь тиски…

– Наверное, уже поздно, – леди Уэлсли пыталась отстраниться, поднять вырез платья повыше. – Это будет смешно, если женщина моих лет…

– Ты же еще молода, – Кристиан поймал ее руки и отвел от выреза, – у тебя стройное тело, нежная кожа, твои глаза блестят, ты обворожительна и желанна. Почему же ты считаешь, что тебе поздно быть счастливой? Или ты убеждена, что вот этот золотой ободок на пальце делает тебя собственностью Уэлсли? А кстати, он тогда хотя бы заметил твое отсутствие в гостиной?

– Заметил, – леди Уэлсли невольно хихикнула. Почему-то теперь ее разбирало от беспричинного смеха, когда она вспомнила вечно полусонного мужа, его обширную лысину, багровое лицо, благодушную мину и брюшко, выпирающее из-под костюма. – Я сказала, что выходила в сад.

– А он? – с озорным азартом спросил Кристиан.

– Ответил, что это хорошо, и взял у лакея еще бокал коньяка… Почему ты смеешься? Бессовестный мальчишка!

– Да еще какой. А почему ты хохочешь? Впервые вижу, чтобы ты была так весела. До чего ты хороша, когда смеешься, просто глаз не отвести.

– Ох, Кристиан, что мы делаем, – все еще вздрагивая от смеха, леди Уэлсли уткнулась лицом в плечо юноши.

– Всего лишь получаем удовольствие. Разве это преступление?

– Но что сказали бы о нас, если бы узнали?

– Поверь мне, многие завсегдатаи светских салонов регулярно вытворяют еще не такое. "Но не грешно грешить, коль грех окутан тайной", – процитировал Крэй строчки из "Тартюфа". – Осуждают не тех, кто согрешил, а тех, кто попался.

– Какой же ты циник, – изумилась Шарлотта.

– Разве это для тебя открытие? – Кристиан подхватил женщину на руки. Когда он поднимался по широкой дубовой лестнице на затемненный второй этаж, Шарлотта замерла, крепче обхватив его шею и опасливо застыв, боясь пошевелиться или даже лишний раз вздохнуть.

В спальне Кристиан бережно опустил ее на кровать и прошелся по комнате, зажигая канделябры и растапливая камин.

– Зачем свет? – приподнялась леди Уэлсли, пытаясь снова поправить платье.

– Затем, что я хочу видеть тебя, любоваться тобой. А разве ты этого не хочешь? Разве я настолько неприятен твоему взгляду, что ты предпочла бы темноту?

– Это же неприлично, – неуверенно пробормотала леди Уэлсли. – Или у тебя и на этот счет есть возражение?

– Вот именно, – Кристиан привлек ее к себе. – Что ты считаешь неприличным? Мы одни, нам это нравится, мы не оскорбляем ничей благочестивый взор, и ты до того обворожительна, – шепотом заключил он, небрежно отбросив на пол одежду Шарлотты вперемешку со своей.

***

Проснувшись, леди Уэлсли не сразу вспомнила, где она находится. Глаза немного привыкли к темноте, и она различила очертания незнакомой комнаты. Кровать под золотистым балдахином, черное дерево, темные драпри, стрельчатые окна. С другого конца кровати доносилось ровное глубокое дыхание спящего мужчины. Кто это Шарлотта вспомнила, что Уэлсли так храпит, что его слышно даже в другом крыле дома. Значит, это не он. В голове шумело, мысли спотыкались, и вечер вспоминался обрывками.

Нашарив на полу какую-то одежду (это оказалась рубашка Кристиана), леди Уэлсли прикрыла наготу и выбралась из-под тяжелого жаркого одеяла. Теперь ей стало легче, и женщина вспомнила все отъезд Уэлсли, свои сомнения по дороге в дом Деверо, камин в гостиной, глинтвейн, озорную улыбку Кристиана, его остроумные ответы на ее лепет, настойчивые ласки, свою робость, тающую под ласками и поцелуями мистера Крэя, и почувствовала, что заливается краской. Как же это вышло, что она, Шарлотта Уэлсли, в девичестве мисс Кэррингтон, дама из уважаемого лондонского семейства, мать взрослой дочери, добродетельная прихожанка и безупречная хозяйка дома Уэлсли, сидит за полночь в чужой спальне, рядом со спящим мальчишкой, в мужской рубашке на голое тело… И даже не жалеет о случившемся. Ее тело еще помнило то блаженство, которое ей дарил Кристиан, и леди Уэлсли с упоением вспоминала этот неизведанный до встречи с Крэем сказочный мир, где он возводил ее на престол. В супружеском доме Шарлотта была молодой женой, "милой девочкой", хозяйкой, матерью Джулии – но ни разу не чувствовала себя королевой и даже просто счастливой женщиной.

Босые ноги стали мерзнуть на полу, и леди Уэлсли снова прилегла, спрятав ступни под одеяло. Нужно было встать, одеться и уходить, пока Кристиан спит… но Шарлотту охватила такая усталость, что не было сил снова вставать, разыскивать одежду и выходить в холод.

"Постараюсь пробраться в дом с черного хода, когда Джулия выйдет в розарий после завтрака. Скажу, что проспала из-за мигрени, это никого не удивит", – подумала леди Уэлсли и снова задремала.

Внезапно спящий юноша сдавленно вскрикнул и заметался.

– Луцилла, почему? – застонал он. – Я не хотел, не хотел… Дедушка, не бей меня больше… Оставь меня в покое! Не надо! Мне страшно!

– Кристиан! – леди Уэлсли потрясла его за плечо. – Что с тобой?

– Не надо, я боюсь, не трогай! – лицо юноши мучительно исказилось, он сбросил на пол подушку, сбил в ком одеяло. Шарлотта еще настойчивее потрясла его за плечо:

– Проснись, это просто кошмар!

– Мама, мама! – в полусне Кристиан лихорадочно вцепился в нее, зарывшись лицом в рубашку Шарлотты. Он еще всхлипывал, крепко прижавшись к женщине и сейчас выглядел уже не блестящим денди, королем высшего общества и завидным женихом, а испуганным ребенком. И леди Уэлсли вспомнила, что мать Кристиана была ее подругой в пансионе, только потом пути девочек разошлись. Шарлотта вышла замуж за Уэлсли, а Маргарет – за художника из Танбриджа, где и умерла спустя три года от дифтерита, похоронив перед этим мужа и оставив маленького сына круглым сиротой. Лондон смог защититься от эпидемии. Маленький Танбридж капитулировал. Только чудо спасло малыша Кристиана от болезни. О жизни у деда он не любил вспоминать. Шарлотта увидела на его спине давние шрамы; Кристиан неохотно сказал: "Память о дедушке Деверо… Извини, не хочется об этом говорить…".

"Бедный мальчик, он уже перенес столько испытаний, которые сломали бы даже более зрелого человека! Лорд Деверо был просто извергом, если поднимал руку на этого сиротку! Кристиана до сих пор мучают кошмары, и ему не хватает матери. Бедный одинокий мальчик, напуганный и измученный!" – леди Уэлсли материнским жестом обняла юношу и гладила его по голове, шепча слова утешения.

Минут через пять Кристиан отодвинулся, встряхнул головой, взял со столика сигареты и спички и закурил.

– Извини, я тебя напугал, – сказал он. – Иногда бывает…

– Да, напугал, – призналась леди Уэлсли, – я никак не могла тебя разбудить.

– А что я кричал во сне? – Кристиан вопросительно выгнул бровь.

Когда Уэлсли закуривал традиционную послеобеденную сигару, леди Уэлсли спешила уйти, потому что у нее тут же начинался мучительный кашель. А дым сигареты Кристиана почему-то у нее таких чувств не вызывал. Даже захотелось закурить самой. "Ага, а потом остригу волосы и надену брюки, как Жорж Санд… Что со мной творится?".

– Ты вспоминал какую-то Луциллу и деда, – ответила она, – и просил не трогать тебя.

– Гадкие кошмары, – поморщился Кристиан, – не оставляют меня. Спасибо за понимание. Хочешь? – он зажег сигарету для Шарлотты.

– На что ты меня толкаешь, – рассмеялась женщина, но сигарету взяла, глотнула дым и закашлялась. Кристиан веселился от души:

– Милая, дым вдыхают, а не глотают… Я в первый раз сделал ту же ошибку. Вспоминаю этот вечер, – тихо продолжал он. – Тогда я впервые увидел тебя. Ты стояла у гобелена в гостиной Энди. На тебе было зеленое платье с кружевом валансьен. Ты смеялась над чем-то с подругами, а я смотрел на тебя, раскрыв рот, неуклюжий провинциальный дурачок в старомодном фраке.

– А Уэлсли еще посмеялся над тобой и сказал "Жена, подай мне бокал", – вспомнила леди Уэлсли. – Это было три месяца назад, а ты помнишь даже кружева на моем платье. А Уэлсли, наверное, не помнит даже цвет моих глаз…

– Серые, – Кристиан приблизил лицо к ее лицу и приподнял голову женщины. – С прозеленью… И золотые искорки, – он коснулся губами ее виска, щеки, подбородка. – Просто варварство было отдать такую женщину в жены этому равнодушному ханже с котлетой вместо сердца.