Легенда о шпионе
– Нога!
Это был перелом. К вечеру пошёл дождь. Ван с трудом дотащил высокого Ли к фанзе старика панцуйщика – сборщика женьшеня.
– Помоги ему, пожалуйста.
– У меня есть золото, я заплачу, – простонал Ли.
Панцуйщик потрогал ногу Ли, старик был маньчжуром, и на языке Вана и Ли говорил плохо:
– До зима ходить ни как.
Ли опять застонал, и не столько от боли, сколько от беспомощности:
– Ван, иди один, не жди меня, нужно успеть выкупить Нин.
Панцуйщик покачал головой:
– Один ходить тихо–тихо! Опасно! – к своему совету он добавил в сумку Вана корешок женьшеня, – Панцуй!
Ли отсыпал Вану своего золотого песка. Ван переночевал в фанзе, а утром пошёл дальше.
На темно–сером небе низко летели последние птичьи стаи. Снег падал хлопьями, у берегов реки появилось стекло ледяной корочки. Ван весь день шёл вдоль реки, но долина сужалась, а Вану нужно было перейти на другой берег. На перекате были большие камни на расстоянии, достаточном для прыжка. Ван, понадеявшись на свою ловкость, решил переходить в месте самого быстрого течения. Камни обледенели и стали скользкими, и на середине переправы Ван всё-таки свалился в реку. Его понесла стремнина. «И это тоже путь», – подумал юноша и позволил течению вынести его на берег. Окоченелыми руками парень карабкался по склону, пока не оказался на вершине скалы. Здесь он нашёл развалины древней чжурчжэньской5 крепости.
Стемнело. Валил густой снег, порывистый ветер не давал надежды согреться в движении. Обессиленный Ван в сырой одежде ходил по развалинам крепости, по земляному валу, остаткам каменной кладки. Наконец, он нашёл полуразрушенное помещение из трёх стен без крыши, здесь, по крайней мере, не было ветра. Развести костёр не удалось, все дрова были мокрыми и не горели. Ван лёг в угол на кучу опавших листьев и уснул.
Сон замерзающего Вана был невероятно ярким: на фоне ступенчатого водопада стояла красивая девушка в старинной богатой одежде, в расшитом халате, с высокой причёской. Девушка обратилась к Вану:
– Я принцесса Хун-лэ-нюй. Ты нашёл моё ожерелье. Его сделали на пожертвования от ста дворов, и оно передавалось в нашем роду от матери к дочери много раз. Но я потеряла его, когда бежала от Куань-Юна, коварного дяди моего мужа. Не говори об ожерелье никому и не продавай, а подари той, с кем хочешь прожить всю жизнь.
Наверное, Ван тихо бы замёрз во сне, если бы не… тигрица. Развалины крепости несколько лет было её логовом, и этой ночью после удачной охоты она вернулась домой. На шерсти тигрицы таял снег, дыхание превращалось в пар, усы были в инее. Подойдя к Вану, тигрица обнюхала его, легла рядом, вытянулась вдоль Вана, и низко и глухо заурчала, как огромная домашняя кошка.
Перед рассветом снег закончился. Первой проснулась тигрица. Зевая, потянулась, отряхнулась от снега и вышла из ночного укрытия. Оглянувшись на неподвижную фигуру человека, она тихо фыркнула и беззвучно ступила в лес, растворяясь в серых стволах, как дух.
Ван проснулся через несколько минут, озябший без живой грелки. С удивлением и страхом он рассматривал тигриные следы на свежем снеге, затем он встал и побрёл на восход солнца, к морю.
Путь по глубокому снегу по ноябрьской тайге был не прост. Пройдя перевал Ван снова спустился в долину реки. Он шёл, повторяя про себя уроки учителя: путь – это и есть цель. Каждый шаг по снегу – иероглиф его личного Дао. Несколько кедровых шишек и ягоды боярышника помогли заглушить голод, а чай из лимонника придавал сил.
Через пару дней юноша вышел на костёр одинокого путника, который, как и Ван Пэйсян старался не попадаться на глаза. Это был китаец, ровесник Вана, но рослый и крепкий. Увидев Вана, он схватил нож. Блеснуло лезвие – быстрый, как укус змеи жест. Ван сложил ладони вместе и поздоровался поклоном головы, незнакомец указал на место у костра:
– Ты кто?
– Я Ван Пэйсян. Из Циндао. Ты тоже из Шаньдуна? Говоришь на наречии цзилу.
– Я Чжан. Из Шаньдуна. Иду в Харбин. К маме.
Молчание повисло меж них, густое, как кедровая смола. Ван бросил в костер припасённые шишки. Они затрещали, вспыхнули синим огнём, и сладковатый дым окутал их, создав иллюзию уюта. Пять минут они изучали друг друга украдкой. Ван видел в Чжане выносливость волка и настороженность загнанного зверя. Чжан, вероятно, видел в Ване измождённого юношу, но что-то в его спокойном, внимательном взгляде заставляло быть начеку.
– Здесь одному опасно, – нарушил тишину крепкий юноша, – В Хуньчуне русские казаки. Слышал иностранцы Пекин взяли?
– Нет, – Ван выкатил обгоревшие шишки и раздавил их толстой веткой. От шишек валил пар, жирные орешки остывали в снегу.
– Чужаки в столице… Я из лапника вдоль костра шалаш сделаю, – Чжан встал, взял топорик и срубил нижнюю ветку сосны, – Дров на ночь не хватит. Ван, сходи в распадок, там валежника много.
Когда Ван скрылся за деревьями, Чжан быстрыми и привычными движениями обыскал его сумку. Но не нашел ничего, кроме еще одной кедровой шишки, сухого корня женьшеня и медной кружки. «Просто голодранец»,– решил он.
Чжан возвращался к матери в Харбин, где жил несколько лет после того, как она разошлась с отцом-алкоголиком. В Харбине парень успел «поработать» карманником и вышибалой. Он надоумил Вана зашить золотой песок в стёганную тёплую куртку, оставив немного золота в мешочке на шее, так сказать, для неотложных нужд. Ван незаметно вшил серебряное ожерелье в ватную толщу шапки.
Юноши решили вместе продолжить путь в Маньчжурию.
В 1900 году произошли многочисленные нападения на русских по всей протяжённости Маньчжурской железной дороги, более известной как КВДЖ. В июле китайский правитель Шоу Шань попытался выбить русские войска из Харбина. В августе китайские отряды попытались взять Благовещенск, осаду отбивали немногочисленные войска и казаки, в защите Благовещенска принимал участие Владимир Клавдиевич Арсеньев6. Четырнадцатого августа союзные войска Российской Империи, США, Японии, Германии и Великобритании взяли Пекин под предлогом защиты своих посольств от ихэтуаней.
Через три дня Ван и Чжан дошли до станции Гродеково. В ранних зимних сумерках на дальнем пути темнел состав: паровоз, тендер с углем и водой, десяток деревянных вагонов. Чжана привлекла черная кожаная куртка, она висела на краю вагонетки с углем и отражала закатные лучи. Чжан ловко запрыгнул на ступеньку тендера.
В этот момент с обратной стороны состава послышался хруст гравия под ногами обходчика. Чжан взмахом руки поманил Вана за собой, тот подпрыгнул, ухватился за руку сильного товарища и оказался на вагонетке. Два юных китайца зарылись в уголь, при этом Чжан успел прихватить черную куртку кочегара.
Почти сразу поезд тронулся и под стук колес друзья поехали на родину. Чжан радовался:
– До Харбина прокатимся!
За станцией они выбрались из угля, черные как черти. Куртка оказалась не кожанкой, а обычной фуфайкой, пропитанной угольной пылью. Чжан вернул её на край вагонетки, и вскоре хозяин пришел за ней.
Уголь был теплым, а ночь спокойной.
Уже на самой границы с Маньчжурией перепуганных «зайцев» обнаружил разъезд бородатых казаков. Парни были без оружия и плохо знали русский язык. Однако во время плавания на «Nataliya» Ван успел запомнить несколько самых употребляемых фраз русских моряков, которые он чередовал со словом «ходя». Хорунжий в голос смеялся: «Вот ладно матерится китайский отрок! Везите за кордон, пущай у своих мажутся!». Парней под конвоем сопроводили через границу.
На китайской стороне опасностей было даже больше, чем на русской. Две недели парни смогли быть незаметными для хунхузов, солдат и ихэтуаней. На этом везение закончилось.
Ван и Чжан остановились на ночь в пустой зверовой (охотничьей) фанзе. В фанзе был выложен кан – земляная печь с лежанкой, а трубой кану служило пустотелое дерево. Впервые за долгое время Ван снял свою стёганую куртку, но шапку положил под голову. На тёплой постели Вана сразу накрыл крепкий сон. Чжан засыпал с мыслью проснуться первым и незаметно уйти с курткой и золотом Вана.
Провалившись в сон, Ван снова увидел Хун-лэ-нюй, но в зимнем халате:
– Здравствуй, Ван. Ты пришёл на место, где я родилась. Мой отец в тот день добыл двух лисиц, – принцесса погладила рыжие опушки рукавов. – Запомни: иногда, чтобы выжить, нужно сбросить мех, – Принцесса, хитро улыбнулась и погладила себя по голове, а потом крикнула, – Оставь ожерелье здесь. Ты вернёшься за ним! А теперь проснись!!!
Ван открыл глаза, в маленьком окошке фанзы мелькал свет факелов. Фанзу окружили хунхузы. Ван закинул шапку и куртку на догорающие дрова в печи и растолкал Чжана.
Разбойники выволокли парней на улицу: «Кто такие? Куда идёте? Деньги давай!». Они забрали «откупные» мешочки с остатками золотого песка и были готовы прирезать за бесполезность. Чжан взял роль переговорщика на себя, он красочно описывал, как русские пограничники взяли мзду за переход. Хунхузы в свою очередь сделали щедрое предложение: либо вступить в отряд, либо быть проданным в рабство. Чжан, узнав, что имя атамана банды Чжан Байма7, ответил за себя и Вана согласием влиться в отряд. На самом деле хунхузы не брали в свои ряды случайных людей, но не сопротивляющиеся жертвы были гораздо удобнее, чем готовые сбежать. Юный Чжан обладал определённой харизмой, кроме того, он называл имена харбинских криминальных авторитетов, чем всё-таки заслужил доверие хунхузов.
Спустя три года Чжан возглавит крупный отряд хунхузов, с которым будет участвовать в Русско-японской войне, и будет состоять на жаловании у русского командования. Его отряд будет совершать диверсионные и разведывательные акции в тылу японских войск. А еще через пару лет Чжан Цзунчан станет криминальным королём китайского квартала Владивостока, а после революции, китайским генералом с множеством прозвищ: «Собачье мясо», «Три Не Знаю».
Хунхузы дали друзьям кремниевые ружья и мохнатых коротконогих лошадок, Чжану рыжую, а Вану светло-серой масти. В конце 1900 года невысокий юный китаец Ван не хотел быть ни разбойником, ни героем, ни командиром. Он просто следовал потоку событий, которые вовлекали его в свой круговорот.
В середине декабря казачья сотня в Хуньчуне потеряла сотника. Его на постоялом дворе убили хунхузы. Боевой отряд решил преследовать головорезов. Казаки с лёгкостью нагнали разбойников, завязался бой, в котором победила выучка и оружие казаков.
Хунхузы спасались бегством. Старая лошадка Вана сильно отставала. Когда свист казачьих пуль стал сбивать ветки рядом с Ваном, он, натренированный в монастыре, сгруппировался и спрыгнул в подлесок. Ван откатился и замер, молился и ждал, пока преследователи скроются из виду. Потом он по совету принцессы избавился от «меха» – обрил ножом волосы и в роли послушника продолжил своё путешествие.
Парень вернулся на зверовую фанзу, нашёл в печи кана потемневшие серебряное ожерелье, просеял и промыл золотой песок от золы, и пошёл к своей цели, в Циндао. К девочке по имени Нин, которая ждала, сама того не зная, что её судьба уже идёт к ней по зимней дороге, юношей, познавшего холод реки, тепло тигрицы и истинную цену слов, зашитых в подкладку души.
Глава II. Ван Ицзу
Китаец за жизнь меняет несколько имён. Первое имя (детское или молочное) китайцу дадут при рождении, это дар семьи. Взрослое – второе имя мужчина получит на совершеннолетие от родителей или учителя, это напутствие. А третье имя – прозвание человек выбирает себе сам, это судьба.
В Циндао вчерашний послушник первым делом отправился на могилу отца, взял себе взрослое имя Ван Ицзу – продолжатель рода. А затем отправился выполнять важную миссию длиною в год жизни.
Ван Ицзу подошёл к дому торговца опиумом. На пороге сидели двое китайцев по виду завсегдатаи этого притона. Ван зашёл во внутрь, за столом были пожилой хозяин и его сын, которому было около сорока лет. Ван поздоровался и положил деньги на стол.
– Я хочу выкупить Нин, сестру моего друга Ли Минжи Лана.
Продавец опиума посмотрел на деньги, взял многозначительную паузу, и забарабанил по столу длинными крючками желтых ногтей. Указав на деньги, старик сказал:
– Маловато. Не хватает. Эта лишь долг Ли. Мы кормили девчонку больше года. И ты не брат ей, сможешь на ней заработать или пользоваться сам. У неё покладистый характер и она хорошо готовит,– старик щелкнул языком,– Ещё столько же, и мы в расчёте.
В это время в комнату вошла Нин. Большеглазая, худенькая девочка, она несла на палке-коромысле ведерко с морепродуктами. Ван и Нин узнали друг друга. Юноша выхватил ведерко из рук Нин и раскидал содержимое в сторону торговцев. Летящий краб шлепнулся в лицо пожилого торговца, а осьминог обвился вокруг шеи сына. Сын, выбегая из-за стола, поскользнулся на рыбе и ракушках, с размахом упал на спину.
Ван схватил Нин за тонкое как прутик запястье, и рванул к выходу. Они бежали по улице, с одной стороны которой была высокая подпорная стена. Сын наркоторговца догонял их, а за ним бежали посетители притона. Ван подсадил Нин на стену: «Беги!». Нин пробежала по стене метров пять до абрикосового дерева, растущего с обратной стороны стены. Девочка перелезла на ветку, а потом исчезала за стеной, как испуганная ящерка.
Сын торговца, красный от ярости, настиг Вана. Его удары были сильными, но неуклюжими, рождёнными злобой, а не умением. Ван, лёгкий и собранный, уворачивался, чувствуя, как воздух свистит у виска. Он пропустил один удар, дав противнику вложиться в него, и в момент наивысшего напряжения подсек ему ногу. Тот рухнул. Ван оттолкнулся от его спины, как от трамплина, и взмыл на стену. Снизу неслись проклятия, но для него они уже звучали, как шум прибоя – далёкий и не имеющий значения.
Нин подошла к двухэтажному дому с балконом, где раньше так счастливо жила. Из дверей вышла незнакомая красиво одетая европейка. Нин заплакала. К девочке подошёл Ван, взял её за руку, и повел на окраину Циндао, в Сифан, в полуразрушенную лачугу своего отца.
В хижине Ванов крыша зияла дырами, через них весело сочился свет, соревнуясь с лучами, льющимися из единственного окна. Нин оглядела комнату и вздохнула. Ван, оптимистично улыбаясь, подбодрил её:
– Здесь ты подождёшь брата, он вернётся за тобой. Все будет хорошо.
Нин посмотрела в глаза Вана и ещё раз вздохнула.
– Нин, мне нужно искать работу, попробую устроиться на пивоваренный завод. Приберись, пожалуйста.
Девочка послушно принялась собирать тряпьё с лежанки. А на праздник Нин украсила окно красным карпом, ловко вырезанным ею из рисовой бумаги. Уют поселился в хижине.
Первое время Ван был чернорабочим на железной дороге, затем грузчиком на пивоваренном заводе, а потом боем (слугой) у германского унтер-офицера Вильде. А так как иметь боя могли только старшие офицеры, Вану приходилось постоянно прятаться или выдавать себя за поденщика по чистке уборных. И тем не менее, Вильде поколачивал своего слугу.
Однако каждый вечер Вана ждал горячий ужин и чистый пол. Парень стал для девочки не только братом, но и школьным учителем, обучал письму и счёту. Так прошло пять лет. За эти годы Нин превратилась в ладную девушку с пухлыми губами и плавными дугами бровей.
В тот дождливый вечер Ван и Нин ужинали за низким столиком. Рис в пиалах и чай в глиняном чайнике – что еще нужно для счастья.
– Ван, Ли так и не вернулся, – девушка озвучила свои тревоги.
– Ему в России либо очень хорошо, либо очень плохо.
– Надеюсь, что хорошо.
Ван отложил палочки. Говорить было тяжелее, чем таскать рельсы. Но он давно готовился к разговору:
– После взятия иностранцами Пекина, жить стало тяжело. Другой работы нет, но нам двоим еле хватает на жизнь, дальше будет ещё хуже.
– Ты предлагаешь мне уйти?
– Нет, Нин, я хочу поехать в Харбин на заработки. Говорят, там можно зарабатывать в два раза больше, чем я получаю сейчас у Вильде.
– Ван, а давай уедим в Россию. Вместе. Вдвоём. Найдем там Ли.
– Не получится вместе, женщинам нельзя выезжать из Китая…
Ван посмотрел в бездонные глаза Нин и сдался.
– Хорошо, я что-нибудь придумаю.
Ван достал из кармана серебряное украшение Хун-лэ-нюй.
– Что это? Это можно продать, чтобы добраться до России? – Нин удивлённо рассматривала ожерелье, – Где ты это взял?
– Нин, это нельзя продавать. Это мой подарок.
Ван обошёл столик, его пальцы дрожали, когда он застегивал холодную цепь на теплой шее девушки, – Я люблю тебя. Ты согласна стать моей женой?
– Ван, я согласна!
У Нин от переживания выступили слёзы, Ван приблизился к Нин, вытер большими пальцами слёзы, его руки прошлись по головке девушки, спустились на спину. Ван притянул Нин к себе и поцеловал:
– Я найду твоего брата.
– Я не продам ожерелье, чтобы не случилось.
Ван целовал Нин в губы, Нин сидела, закрыв глаза. Горячая тяжесть наливала низ её живота, она прислушивалась и отдавалась новым ощущениям. Ван аккуратно положил Нин на лежанку, расстёгивая одежду. Когда на Нин осталось лишь ожерелье, Ван коснулся пальцами её набухшего соска, втянул его губами. Его ноздри вдыхали запах девушки, которую он так давно знал и хотел, видел рядом каждый день, но не прикасался. Тело Нин реагировало на каждый поцелуй Вана, на каждое движение его пальцев. Нин тихо постанывала.
В момент слияния Нин вскрикнула, напугав мотыльков, роящихся вокруг догорающей свечи. Ван на секунду замер, но руки Нин не отталкивали, а прижимали спину Вана. Ван уже не контролировал движения, Инь и Ян обменивались энергией с дрожанием, криками и стонами.
Лунный свет из окна всю ночь ласково скользил по юным телам, стараясь проникнуть туда, где никогда ещё не бывал. Он застенчиво касался смуглой кожи двух сирот, создавших свой мир из обломков.
Путь в Россию был бегством. Для конспирации Нин вошла на корейскую рыболовную шхуну в мужской одежде. Все люди на её борту, за исключением владельца-капитана, были трудовыми мигрантами. В те годы в Российском Приморье большая половина населения были китайцы, и большинство из них – выходцы из Шаньдуна. Как и в наши дни, многие приезжали на заработки сезонно, а на китайский Новый год возвращались на родину к родным.
Ван и Нин ехали в Приморье, чтобы поселится там навсегда, Нин взяла себе русское имя Нина.
Как оказалось, Нина была не единственной женщиной на судне. Цзин сбежала из публичного дома, она понравилась капитану-корейцу. Девушки подружились.
На море был шторм. Парусное суденышко качало и бросало по волнам. Ван бережно вёл Нину из трюма к борту. Нину в очередной раз стошнило.
– Какая сильная у тебя морская болезнь, ничего съесть не можешь, – заботливо сказал Ван. Он довёл Нин до люка в трюм.
– Ван, это уже не морская болезнь, а беременность.
– Как не вовремя. Ты ослабла, и скоро сама и не встанешь.
А потом был шторм, резкий крен, её падение с трапа и тихие стоны в тесном трюме. Ван мог лишь прижимать её к себе, шепча бессмысленные слова утешения, чувствуя, как хрупка его вновь обретённая вселенная.
Кабинет Юлиуса Бринера был обставлен в японском стиле: вазы, низкий столик и бонсай у окна. Восточную гармонию нарушали внушительный сейф углу и солидный письменный стол посередине. Хозяин кабинета сидел за бумажной работой, когда в дверь постучали, и молодой приказчик сообщил:
– Здесь какой-то китаец, говорит, что он Ван ицзу, матрос с «Nataliya».
Бринер несколько секунд вспоминал и размышлял, но все–таки решил, что старательный китаец-полиглот будет ему полезен:
– Пусть зайдёт.
Ван до этого не особенно надеялся, что его примут или хотя бы вспомнят. Но Бринер – это был шанс избежать для Нины чайна-тауна Владивостока.
– Ты все-таки решил воспользоваться моим предложением, Ван? – с явным интересом спросил Бринер.
– Да, но я опять не один, я приехал с женой.
– Мне уже не нужен мальчик на побегушках. Торговлю и доставку я отладил, система работает как часы с моей родины. Я оформляю право разрабатывать рудники на Тетюхе8
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
. Желтуга (Желтугинская республика, Амурская Калифорния) – маленькое самопровозглашённое государство в китайской Манчжурии, самоуправляемая казачья община золотопромышленников, главным образом русских и китайских. Существовало с 1883 по начало 1886 года.
2
Юлиус Бринер – (нем. Julius Joseph Bryner; 1849 – 1920) – владивостоксий купец 1-й гильдии, потомственный почётный гражданин (1896), родился в общине Ла Рош, расположенной в 30 милях к юго-востоку от Женевы (Швейцария). Занимался торговлей шёлком в Шанхае. Став совладельцем торговой пароходной компании с филиалами на Дальнем Востоке, Юлий Бринер переезжает во Владивосток. В 80-х годах XIX века организовывает компанию, с участием английского и немецкого капитала, «Торговый дом Бринер и Ко». В 1890 году Бринер принимает русское подданство. В 1909 г. в результате договора между домом «Бринер и Ко» и германской фирмой «Гирш и сын» создается «Акционерное горнопромышленное общество Тетюхи». Дед американского актёра Юла Бриннера.
3
Ицзу (ий) – народ на юго-западе Китая.
4
Хунхузы – члены организованных банд, действовавших в Северо-Восточном Китае (Маньчжурии), а также на прилегающих территориях российского Дальнего Востока, Кореи и Монголии во 2-й половине XIX – 1-й половине XX веков. Отдалённое сходство по организации можно найти с кавказским абреками и казачьей вольницей.
5
Чжурчжэни – племена, населявшие в X-XV веках территорию Маньчжурии, Центрального и Северо-Восточного Китая, Северной Кореи и Приморья. Говорили на чжурчжэньском языке тунгусо-маньчжурской группы. Крупнейшее государство чжурчжэней существовало с 1115 год по 1234 год. Родственный им народ – эвенки (тунгусы). Потомками чжурчжэней также являются удэгейцы (гольды) и нанайцы.
6
Владимир Клавдиевич Арсеньев (1872-1930) – русский географ, путешественник, этнограф, писатель, исследователь Дальнего Востока, военный востоковед. Руководитель ряда экспедиций по исследованию горных районов Уссурийского края. Директор Хабаровского краеведческого музея имени Н. И. Гродекова в 1910-1919 и 1924-1925 годах. Офицер Русской императорской армии: за 26 лет военной службы прошёл путь от вольноопределяющегося и подпрапорщика до подполковника. Состоя на службе офицером для особых поручений в 1911-1915 годах разработал и лично возглавил ряд секретных экспедиций по борьбе с хунхузами (китайскими бандитами), нелегальными иммигрантами и лесными браконьерами. Уже после смерти во время сталинских репрессий был признан японским шпионом.
7
Чжан Байма (Чжан Белый Конь) – атаман хунхузов, который ввел четкие правила для членов группировки. Он какое-то время был на службе знаменитой старательской Желтугинской республики и вынес оттуда кое-какие наблюдения за творчеством ее законодателей образованных людей. Законы Чжана Байма состояли из тринадцати статей. Запрещалось грабить одиноких путников, женщин, стариков и детей.
8
Тетюхе (Тютиха, Тютихе, Тетюхэ) – современный Дальнегорск.
Поселение «Тетюхе» (в переводе с китайского, «долина диких кабанов») основано в 1899 года благодаря богатейшим месторождениям свинцово-цинковых, оловянных, боросодержащих руд, а также драгоценных и редкоземельных металлов. На современных картах река называется Рудная.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: