Блуждая в тумане

Они говорили о ней. Не называли имен, но она это чувствовала, как чувствовала и то, что услышанное невероятно важно и поэтому, оставив все попытки открыть глаза, просто лежала в кресле и ловила каждое слово.

– Одни проблемы в этом деле, – недовольно сказал Виктор Андреевич. – Что ты ей вколола?

– Хотела снотворное, но не успела, – с раздражением ответила Ольга. – Она уже грохнулась в обморок. Она меня напрягает, и ваши сеансы становятся все продолжительнее. Пора кончать. Может, как обычно?

– Нельзя. Босс против.

Ольга, судя по всему, закурила. Мария почувствовала аромат табака, смешанного с ментолом.

– Не нравится мне все это. Босс не объясняет причину, но убрать ее не разрешает. Что их может связывать?

Мария услышала, как открывается окно прямо у нее над головой. Пока никто не заметил, что она в сознании, и Марию это устраивало.

– Босс не из влюбчивых. Вряд ли дело в симпатии, – Виктор Андреевич перелистывал блокнот. Мария услышала шелест и почему-то вспомнила о своей любви к книгам. Да, точно, в детстве она обожала читать. Особенно историческую литературу.

– Страсть? Потянуло на молоденьких? – тем временем продолжала Ольга.

– Возможно, но подвергать опасности дело всей своей жизни из-за какой-то бабы?

– На него это непохоже, – Ольга звучно выдохнула дым, и Мария легко представила облако, обволакивающее стройную фигуру администратора.

– По правде говоря, – произнес Виктор Андреевич, – мне осточертело играть роль психолога. Рано или поздно она все равно все вспомнит. Память уже возвращается. Пока она жива, мы в опасности.

Мария похолодела. Это галлюцинации или кошмарный сон. Сейчас она откроет глаза и окажется в своей уютной квартире на Гарькавого. Нальет кофе, сядет на диван и включит «Дискавери». Так и будет. Иначе и быть не может.

Но реальность пугающе звонко проникала в ее сознание: «Пока она жива, мы в опасности».

Ольга тем временем заговорила чуть тише, так, что Марии пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.

– Слушай, я могу вколоть ей «веронал», и она хорошенько проспится…

Она сделала паузу и уже шепотом медленно добавила:

– А могу совершить ошибку и перепутать лекарства.

Наступила тишина. Мрачная и пугающая. Мария буквально увидела себя с аккуратным и неброским макияжем и навеки закрытыми глазами. Она судорожно начала вспоминать слова «Отче наш»: так ее учил отец действовать в критических ситуациях, но, как назло, память снова подводила. Она не помнила ничего дальше первых трех строчек.

А потом ее словно оглушило. Казалось мир вокруг взорвался. Мария не помнила в какой именно момент открыла глаза. Может, когда прозвучал этот грохот или когда вспоминала молитву, но сейчас она в панике оглядывалась по сторонам. Попыталась приподняться, а сил хватило только на то, чтобы скатиться на пол. Мария больно ударилась локтем, и нервные окончания моментально взвыли. Она приподнялась на колени и поползла вперед. Мир молчал. Она даже не слышала биения собственного сердца. Возникла нелепая мысль: «Может я умерла?» Но телу не нравилась подобная версия, и оно упорно продолжало ползти, пока руки не наткнулись на блокнот. Взгляд пробежался по кислотно-зеленой обложке и замер на узловатых пальцах, безжизненно лежащих на полу. Как в замедленной съемке к Марии постепенно приходило осознание того, что эти пальцы больше не сожмут шариковую ручку, не сделают ни единой записи в толстом блокноте и больше никогда не поправят съехавшие очки в золотистой оправе.

И вместе с тем пришло осознание, что нужно бежать.

…

Она не помнила, как переступила через бездыханное тело Ольги, как вышла из кабинета, как бродила по улице под проливным дождем. Не слышала, как огромные капли стучали по асфальту, и сигналили водители на дороге. Не чувствовала холода, хотя и дрожала всем телом, и не видела мужчину, идущего следом за ней от медицинского центра до самого дома. В голове была пустота словно после тщательной работы пылесоса. Исчезли абсолютно все мысли, все чувства.

Она на автомате добрела до дома, зашла в подъезд и вызвала лифт. Пока, скрипя всем своим нутром, лифт поднимался на третий этаж, Мария рылась в сумочке, которую каким-то чудом догадалась забрать из кабинета. Ее пальцы что-то судорожно искали. Разум не смог бы ответить что именно – действовала мышечная память. Наконец упаковка с пустырником оказалась в руках. Мария разжевала таблетку так же на автомате и вышла из лифта.

Только оказавшись в квартире, она начала приходить в себя и первое чувство, ожившее внутри, оказалось страхом. Нужно бежать, но куда? Мысли в голове путались, и все вокруг казалось нереальным, будто это и не она вовсе только что стала невольной свидетельницей убийства. Перед глазами всплывали образы Виктора Андреевича и Ольги. Неужели кто-то безжалостно прервал их жизни? Но кто и почему? И почему она сама все еще жива, и что если убийца уже ожидает за дверью? Она медленно на цыпочках добралась до прихожей и мельком, дрожа всем телом, взглянула в глазок – никого. Может Бог даровал ей жизнь? От этой мысли стало чуть спокойнее, но ненамного и вместо того, чтобы бежать, куда глаза глядят, Мария подобно промокшему напуганному зверьку забилась в угол дивана и сидела так до тех пор, пока не затекли ноги. Жуткий страх все еще сковывал и тело, и душу, а в голове было так много вопросов. Что все-таки произошло в кабинете? Что творится с ее памятью? Что вообще творится с ее жизнью? Вопросы, вопросы и ни единого ответа. Если бы хоть одна живая душа могла ей помочь, но обратиться было не к кому. Друзья, окружавшие ее после аварии, казались ненастоящими, и она их совершенно не помнила, а поэтому старалась любезно отказываться от любых предложений о встрече и редко отвечала на их звонки. Ни к кому из них она точно обратиться не могла. Мать умерла, когда Мария была подростком. Отец скончался больше двух лет назад. Он умер от какой-то болезни. Она попыталась вспомнить название и в голове промелькнуло какое-то имя или фамилия, что-то немецкое. У нее возникли ассоциации с коровами. Не понимая причину, она ухватилась за эту внезапную мысль, надеясь, что в ней кроется подсказка.

Мария измеряла шагами свою небольшую гостиную, стараясь не думать о произошедшем и вопреки здравому смыслу не думала больше о побеге. Сейчас ей казалось, что нет ничего важнее ее потерянных воспоминаний, будто бы в них и крылись ответы на все вопросы, и, нервно вздохнув, она попыталась сосредоточиться на болезни.

Коровы. При чем здесь коровы? Возможно, животный вирус. Отец умер от заражения каким-то вирусом. Нет. Не то. Что-то другое. Что-то связанное с Великобританией. Ну же, не думай о произошедшем. Вспоминай. Вспоминай! Как твой отец мог быть связан с Великобританией? Ездил отдыхать, работать? У вас там родственники. Нет. Не то.

Она как заезженную пластинку повторяла одно и то же слово: «Великобритания, Великобритания», – и когда от частого повторения это слово перестало быть понятным, в памяти всплыл медицинский термин «Прион».

Мария замерла. Это слово она очень хорошо знала и понимала, что оно относится к медицине. Но откуда она это могла знать? Ее жизнь до аварии была как-то связана с медициной? Но она этого не помнила. Она ничего не помнила до того страшного дня. А в голове все звучало «Великобритания, прион, коровы». И от этих знакомых, и в то же время чужих слов хотелось взвыть. Она силилась вспомнить еще хоть что-нибудь, хоть какую-то деталь, но тщетно. Сознание словно нарочно путало мысли – дорожки, ведущие в прошлое и в настоящее. Мария чувствовала растерянность, но это было лучше, чем страх. Намного лучше.

Она медленно дошла до ванной комнаты, сняла мокрую от дождя одежду и встала под душ. Ей хотелось смыть все воспоминания о сегодняшнем происшествии.

Ледяная вода обжигала плечи, грудь, бедра, заставляла каждую клеточку тела ежиться от низкой температуры. Вода отрезвляла. Мария чувствовала себя спокойнее, увереннее и снова попыталась вернуть воспоминания.

Прион. На что похоже это слово? На нейтрон, протон? Какое-то химическое соединение? Близко, но нет. Возможно, следует подойти с другой стороны: «прион» в переводе с английского белок, да, кажется белок. Значит все-таки это как-то связано с коровами или с мясом. Да. Инфекция.

Головная боль не заставила себя долго ждать, и Мария ощутила, как первые маленькие палочки ударили по барабану, но боль ее не остановила. Мария понимала, что движется в верном направлении.

Итак, инфекция. Инфекция, связанная с мясом. Возможно отравление, нет. От этого существуют лекарства, а отец был неизлечим.

Она вспомнила его вытянутое худое, почти прозрачное лицо. Вспомнила выцветшие глаза. Глядя в них, казалось, будто кто-то взял тряпку и разом смыл все краски, а ведь глаза у него были красивые голубые, как летнее небо.

Мария почувствовала, как начинают неметь кончики пальцев и повернула кран с горячей водой. Мимолетная вспышка: душевая кабина, где она обнимает мужчину, он гладит ее смоляные волосы, а капли стекают по обнаженным телам и сливаются в единое целое. Мария почувствовала, как учащенно забилось сердце. Неужели это воспоминание реально? Или это все игры разума? Ведь подобное ей снилось. А затем перед глазами снова возникло лицо отца. Его испуганное выражение, невнятное бормотание, нервное перебирание пальцами кончика одеяла. Женщина подумала о нервах, о центральной системе, о белках и о старости. Все это было как-то взаимосвязано, но пока она не могла нащупать эту связь.

Нервное заболевание? Но при чем здесь белки? Старческое слабоумие? Но оно не приводит к смерти, только если это слабоумие не является следствием заражения каким-то вирусом. Нет, не вирусом, инфекцией. Следствием развития какой-то аномалии. Прионы, коровы, белки, аномалия, старость. Вот оно! У отца была прионная болезнь!

Мария почувствовала, как учащенно заколотилось сердце, как усилилась барабанная дробь. Еще чуть-чуть и, казалось, голова разорвется на части. Ей пришлось сжать виски, чтобы хоть немного облегчить боль.

Прионная болезнь или болезнь Крейтцфельдта-Якоба. Конечно! Крайне редкое заболевание, полностью разрушающее мозг. Как я могла забыть? И как я смогла вспомнить?

Ее радость сменилась болезненным чувством утраты. Мария вновь увидела смятые простыни и беспомощного отца. Вспомнила, как стремительно развивался этот кошмар.

За два месяца до смерти у него начало двоиться в глазах. Он видел соседа и каждый раз спрашивал, как поживает его брат-близнец и тот же вопрос задавал Марии: «Где моя вторая дочь? Почему ты мне о ней не рассказывала?»

У отца началось помутнение рассудка, а врачи разводили руками. Мария не знала, что делать. Все чаще ему стали мерещиться незнакомцы: он даже гонялся за ними по дому, пока однажды не упал и не вывихнул ногу. Слышал голоса и звуки, доносившиеся со всех сторон. Отец жаловался, что его кто-то пытается свести с ума, а потом и вовсе перестал узнавать свой дом, забыл имя дочери. За неделю до смерти его покинули силы. Он не мог передвигаться даже с посторонней помощью и целыми днями лежал на кровати. А потом стало еще хуже: отец перестал говорить, отказывался от еды. Его взгляд становился все более безумным. Он просыпался в поту и с настороженностью смотрел на теперь уже незнакомую дочь. Врачи диагностировали прионную болезнь уже после смерти. Сказали, что она была неизлечима.

Мария вышла из душа и еще долго стояла перед зеркалом, обмотанная полотенцем. Ее губы дрожали, а лицо было мокрым, но не от воды. Это были слезы.

Глава 4

Александра Селиверстова предпочитала особо часто не соваться в дела бывших коллег, но этот случай ее заинтересовал. Двое убитых, мгновенная смерть и подозреваемая женщина.

В три часа она пожертвовала своим редким выходным днем, отложила очередную книгу в мягкой обложке, на этот раз это был триллер, и принялась разрабатывать возможные версии.

Молодой оперативник Федоров сразу предложил две идеи. Первая – убийцей была недовольная клиентка. Вторым вариантом рассматривалась ревнивая жена. Следователь Тарасевич пошел дальше и подумал о психопатке, убивающей всех, кто как-то связан с психологией. Александра не поддерживала ни одну из версий.

Первые две были слишком очевидны: за время службы в полиции, а это ни много ни мало почти пять лет и за год работы частным детективом, она усвоила важную истину –очевидное не всегда значит верное. Ревнивая жена, недовольная клиентка – слишком просто, слишком предсказуемо. Убийца как на ладони. Профессионал так не поступит, а, судя по убийствам, работал профи.

Версия Тарасевича тоже была поверхностной. Психопаты не часто убивают из особенного оружия, а, исходя из того, что на телах были огромные рваные выходные отверстия, пули были нестандартными. Не дожидаясь криминалистической экспертизы, Александра могла бы сказать, что убийца использовал экспансивные пули. Их еще называли «цветы смерти». Поэтично? Да. На самом деле с цветами они не имели ничего общего и название свое получили только по способу действия: они раскрывались при попадании в мягкие ткани, нанося колоссальный урон жертве по сравнению с обычными. Почему раскрывающуюся пулю назвали именно цветком, она не знала, склонялась к мысли, что автор сего оружия был натурой романтичной.

Александра ни разу не сталкивалась с подобным, но слышала не раз. Не нужно далеко ходить: Джон Леннон был убит таким способом. В него выпустили, кажется, пять пуль. Здесь по одной на каждого. Александра знала и еще одно: эти патроны были запрещены, но запрет можно было обойти, если ты полицейский или охотник. И если женщину полицейского представить было легко, то второй вариант в данном преступлении казался малоправдоподобным.