Любовь это болезнь

От её заботливой теплоты мне стало больно. От слёз аж глаза зачесались, но я силилась не реветь. Папа всегда упрекал: опять ноешь. Не ругался, не орал, а с таким презрением и отвращением бросал эту фразу. И всякий раз, особенно на людях, мне так было стыдно и противно реветь.

– Ну, ну ты чего, Маш, всё… всё хорошо будет, да?

Да уж. Гале я это прощала. А вот другие со своими «всё хорошо» выносили ужасно. Как будто отмахивались или обесценивали, а она… она будто реально верила в то, что говорит. Усадила меня на кровать, села рядом и гладила по нечёсаной пакле. Так и не успела покраситься в синий. Уже и смывку купила, осветлитель, саму краску.

– Вот поплачем, поплачем и остынем. Да? Бедные вы мои детки… хорошие…

Она гладила меня, говорила. И я сама не заметила, как отрубилась.

Проснулась накрытая одеялом, разутая. Протёрла глаза, на руках остались разводы от туши. Теперь точно, как панда.

В окошко палила Зигота. Тут же отвернулась, типа мимо проходила. Куда только она проходила, когда все по клетушкам сидят? Хотя, может, к психологу. Или опять выпросила внеплановый созвон. Знаменитая Драма Квин Четырнадцатого. Как что не по её, так такие истерики, заламывания рук и всё прочее. Хотя с F60.4 оно и понятно… Истеричка она, короче. Люблю кидаться кодами и цифрами, типа солиднее.

Диагноз, конечно, диагнозом, но всё равно – бесит.

Постучали, поворот ключа, дверь открылась. Меня вжало в подушку, будто опасный вор ломился в мой дом.

– Машенька, доброе утро!

Галя. Фуф. Хорошо, что она ещё на смене, принесла завтрак. Чаёк, запеканка, бутеры. Пахло почти по-домашнему.

Донесла до кровати, добрая женщина. А то есть такие, что заставляют встать, подойти, даже если сами и разбудили.

– Ну как ты? – опять погладила по голове.

Вообще, я это терпеть не могу, но с ней не противно. Некоторые гладят, чтоб пожалеть, как собачку, или поставить ниже себя. А она – просто добрая.

Сразу открыла мне туалет. Ну да, есть тут такая фигня стрёмная: самому просто так нельзя, а то мало ли что. В толчке захлебнёшься. Ну и надо просить воспитателя, чтоб он открыл, ждал, пока ты всё сделаешь, и закрыл на замечательный ключик, который носит в кармашке. Ключ от всех дверей – тупо ручка дверная, без которой все двери превращаются в стены.

Ну и сидишь ты, думаешь: блин, она ждёт, а у меня не лезет, а надо, а от этого всё ещё больше сжимается. Замкнутый круг. Буквально.

Потом меня тыкали иглами, брали кровь на анализы, мазки и прочую хрень. Чувствовала себя подопытной. Ну и по тому, как тебя лечат, тоже иногда кажется, что на тебе ставят эксперименты.

Подбор таблеток – отдельная история. Мне как-то дали треш какой-то, начались спазмы, удушье, онемение. Вкололи что-то – тогда отпустило. А то я уж с жизнью прощалась.

В отличие от многих в Четырнадцатом, я вроде как хочу жить. Просто бывают моменты, когда накрывает, но я не думаю выпиливаться. Просто иногда перебарщиваю. А мама с папой не верят.

Даже когда мне накладывали швы на руках, я ничего такого не собиралась. Просто физическая боль отвлекает от внутренней.

Потихоньку дурики выползали из карцеров. Зигота вышагивала на своих длинных ногах, тонких, как усы таракана. Ползла к круглому столу. Там уже сидели две девочки и пацан. Я их не разглядывала. Когда вижу кого-нибудь нового, вообще не могу на него смотреть. Меня как куполом накрывает. Отвожу глаза, всё как в тумане. Потом уже привыкаю, осваиваюсь, и вроде как возвращаюсь. Ну прям реально начинаю чувствовать тело, слышать, видеть. А не быть где-то со стороны.

Деперсонализация, дереализация. Дебилизация.

Я села за стол, потом проматывала в голове эту плёнку, всё вспоминала. А в моменте меня будто и не было. С камерой стояла.

– Привет. Я Лиза.

– Привет! Я Маша!

Я знакомилась, как угорелая. Чтобы никто не понял, что тебе страшно, надо везде высовываться самой, активничать и шутить. Тогда точно никто не догадается, может, и ты.

Потом я уже разглядела, что у Лизы были рыжие кудри, водянистые глаза и веснушки. Она была такой стереотипной Лизой, которую представляешь. По крайней мере, я именно такой «Лизу» и вижу.

Вторую девочку звали Ланой. Так-то она Светка, но имя её ей не нравилось. Меня тоже моё вымораживало, но адекватной альтернативы я не придумала. Мэри? Мари? Ну это как срать среди поля и говорить, что ты в пяти звёздах. Так я и осталась Машей среди Лан, Таш и Рин.

А пацан просто молчал, пока я его не растормошила. Как зовут, чего такой грустный и прочая мерзость, которая меня саму раздражает. Бывают же состояния, когда не хочешь, чтоб трогали. А тебе начинают: что молчишь? Чего тухлишь? Так и хочется спросить: чё не отвалишь?

Но он вроде взбодрился, представился Веней. Подошла Зигота, до этого всё по окнам ошивалась, приставала к воспитательнице. Эта была куда хуже Гали. Сушёная, с неполучившейся быть выбеленной башкой и красной помадой. Её жёлтые волосёнки были убраны крабиком с отвалившимся зубцом. Помада вечно отпечатывалась на таких же, как волосёнки, зубах и растекалась в морщины.

Назвать её совсем уж прям старой я не могла, но вот эти морщины были явно видны. Видимо она так часто сжимала губы в куриную жопку, что они проявились раньше гусиных лапок.

Короче, на лице была какая-то птицеферма, а в голове – птичий помёт. Когда у меня была истерика в прошлую госпитализацию, она просто говорила: «Ну чего ты плачешь?». Я, понятное дело, не успокаивалась, и она стала орать. Мадам, вы как там, вообще? Мы, так-то, в психушке. Тут детишки с проблемами. Аллё!

В общем, она производила впечатление беспросветно тупой заблудившейся дуры, которая перепутала дурку и сад. Надо детишек построить, высадить на горшки, раздать им соски.

Ну и та моя истерика перешла в паническую атаку, и только после этого мадам догадалась вызвать врача.

С тех пор я её ненавижу. К счастью, скоро переведут в общее отделение, и она исчезнет с радаров. А вот, что не увижу и Галю, это, конечно же, жаль. Но иногда она, бывало, приходит. Так, повидать своих, как она говорит, птенцов.

Опять мы о птичках.

– Я с вами. Окей же? – Зигота смотрела на стол, а не на кого-то конкретно. Наверно, ей должен ответить был стол, но ответила Лиза.

Конечно же, разрешила. Она-то Зиготу не знала. Будь моя воля, я её бы послала. Ну бесила она меня! Как говорится, друг моего врага – мой враг.

Мы играли в Монополию, было даже немножечко весело. Веня скупал все заводы, Зигота с позором проигрывала. Не помогал ей ещё волшебный символ Гарика Потного. Остальные боролись за вторые места, и тут воспиталка меня оборвала. Я только собиралась прикупить электростанцию.

– Мария, к тебе родители.

Я обернулась, мама с папой в бахилах уже сидели на стульях. Первым делом я к ним рванула, но не успела и сдвинуться, как вспомнила вчерашнее поведение папы, так что притормозила.

Мама привезла бутерброды с форелью, папа – кучу домашки.

– Вот, Маш, смотри…

И он листал мои грёбаные учебники, вонявшие школой. Понаклеил листочки с номерами заданий и датами сдачи.

– Я всё понимаю, но ЕГЭ надо сдавать, так что хоть по чуть-чуть, но делай.

Бутерброды с форелью я обожаю. Мама обычно кладёт в них лимонный майонез и листья салата. Но на этот раз они были безвкусными. Только привкус домашки и батиного занудства.

– Ты, жуй, Машенька, не торопись, – мама осторожно коснулась моей головы. Я отдёрнулась. – Яичко хочешь?

Я съела всё, хоть аппетит и оказался испорчен. Назадавали столько, что я в обычных обстоятельствах бы и не сделала. А тут… но папа сказал, что всё сам проверит. Придёт забирать выполненное ДЗ и заставит доделывать, если что-то не так.

Он думает, что образование – это самое главное. Что без образования – никуда.

Его брат закончил какое-то ПТУ и живёт на вилле в Сочи. У моих родителей пять вышек на двоих, и мы живём в двушке за МКАДом.