Танцующая с Ауте
Черты Зимнего искажаются в маске чистейшей ярости, уши откидываются назад. Я вжимаюсь в пол, безуспешно пытаясь прикрыться крыльями.
– Убирайся в Бездну со своей философией, taka mitari, val Atero! Месть ничего не повернет вспять, но она утоляет боль, и этого достаточно!
Раниэль-Атеро просто смотрит на Зимнего, и ярость исчезает, поглощенная неземным спокойствием. Так вода, пролитая в пустыне, втягивается в песок, не оставляя и следа. Но сможет ли песок поглотить океан?
– Утоляет боль? Вот как? – Теперь уже в голосе отчима позванивают далекие нотки гнева. – И что, много боли ты утолил, глядя на ее смерть? – Отчим кивает туда, где среди черных простыней и запаха цветов угасает золотоволосая жрица. – Доставляет ли это тебе удовольствие? Наслаждение достаточное, что стоило являться сюда смотреть на дело своих рук?
Я удивленно поднимаю голову. Дело его рук? Разве убийца – не Нуору-тор?
Зимний отводит глаза.
– Ответь на вопрос, traidos valma! – Незнакомые слова давно забытого языка хлещут спокойной властностью. – Исцеляют ли ее страдания твою боль?
– Нет.
Фиалковые глаза вновь встречаются с темно-синими, но в них нет ни сомнения, ни стыда.
– Но страдания людей исцелят.
– Ты уверен?
Голос Раниэля-Атеро тих и глух. Из них обоих будто выпустили весь гнев, все чувства. Осталась лишь усталость. Древние смотрят друг на друга, и я понимаю, что когда-то эти двое были очень близки. Только настоящая любовь может превратиться в такое горькое сожаление. Печаль, сожаление, нежность… Что Учитель имел в виду, когда говорил, что Зимний ответствен за смерть Эвруору?
– Да, я уверен.
Раниэль-Атеро безнадежно качает ушами. Зимний говорит тихо, страстно, будто для него очень важно быть понятым:
– Драйоне была всем для меня, всем, понимаешь? Впервые за тысячелетия встретить женщину и не бояться ее потерять. Не просто еще одна ученица, еще одна бабочка-однодневка из бесконечного ряда ей подобных, мимолетно пригревшаяся на твоей груди, чтобы назавтра исчезнуть навсегда. Жена. Спутница жизни. Друг до скончания Вечности. А они отобрали ее. Убили. Уничтожили ее и даже не поняли этого, походя, случайно, бездумно. Они должны ответить, должны заплатить. Я прослежу за этим.
– И попутно уничтожишь… сколько еще ты уничтожишь таких, как она? Единственных? Особенных? Бесконечно дорогих для кого-то? Скольких ты затопчешь походя, случайно и бездумно?
Молчание длится бесконечно долго. Затем:
– Скажите, val Atero, takari Raniel, только скажите честно. Если бы тогда, во время Эпидемии, ваша ученица немного опоздала… Если бы она совсем чуть-чуть опоздала и не успела спасти Даратею, если бы вы потеряли вашу жену… Вам бы было дело до того, кого вы уничтожите, стремясь отомстить?
И снова молчание. Вязкое, плотное, тягучее. Молчание нависает над нами неподъемными глыбами, давит на грудь, не дает вздохнуть.
Ответ Раниэля-Атеро столь тих, что его почти невозможно услышать:
– Нет.
Затем громче:
– Нет. Но если ты получишь то, что хочешь, я рано или поздно потеряю Даратею. Сам ведь знаешь, что такое практика эль-э-ин. Обязательно возникнет ситуация, когда ей придется пожертвовать собой. Пожертвовать ребенком, который, возможно, будет моим. И даю тебе свое слово, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы не допустить этого.
И в том, как это было произнесено, слышалась пугающая, нет, ужасающая решимость. Он придавал значение каждому слову. Ни перед чем. Для существа такого возраста и такой силы это могло означать… Скажите лучше, чего это НЕ могло бы означать?
Белоснежный воин чуть склоняет уши в понимании.
– Я не позволю так просто убить себя, val. И даже если вы сумеете убрать меня, остается Нуору. Ее не остановить.
Лицо Раниэля-Атеро вдруг становится пустым. Страшным.
– Нуору, Пламенеющее Крыло… Зимний, как ты мог…
Шипение, сорвавшееся с бледных губ, скорее напоминает змеиное. Клыки сверкают даже на фоне абсолютной белизны его лица.
– Не говори мне о том, что я смог и смел! Кто ты такой, чтобы судить? Сколько твоих детей погибло на алтаре туауте?
Они еще о чем-то говорят, но я уже не слышу.
Меня точно ударили по голове, жестко и больно. Понимание пришло резко, грубо, все детали головоломки совместились в единое целое. Калейдоскоп изменил рисунок, и мир окрасился новыми цветами.
* * *«За каждым женским решением стоит не утруждающий себя маскировкой мужчина».
* * *«… Кое-кто воспользовался ее болью, чтобы достичь своих собственных целей, умело подталкивая к последнему краю…»
* * *«Единственное состояние, в котором можно спровоцировать Ту-Истощение – последняя стадия беременности».
* * *Ауте Многоликая, леди Бесконечности…
Чтобы атаковать Хранительницу, леди Нуору-тор должна сама ожидать ребенка. Девочку. Ребенка, которого она, без сомнения, сожжет в туауте, как только займет освободившееся после матери место. Этакая первая ласточка грядущей кровавой бани. Но сама бы она до такого не додумалась, Ауте, ни одна дочь до такого не додумается. Кто-то же должен был аккуратно заронить идею, проработать все детали исполнения. Кто-то должен был стать отцом в конце концов. Кто-то, достаточно древний, чтобы не обращать внимания на мелочи, вроде обязательных, закрепленных в генофонде моральных установок. Кто-то, настолько погруженный в собственную боль, что проклясть весь остальной мир и приложить усилия, дабы проклятие сбылось, для него лишь облегчение и боль.
…в мудрости твоей, защити неразумных детей твоих от самих себя…
В глазах темнеет, мир погружается в неразборчивый, фоновый шум. Точка обозрения медленно перемещается вверх – должно быть, я поднимаюсь на ноги. Рывок – я приблизилась к ним на шаг. Еще рывок – окружающий мир вновь меняется, перспектива чуть искажается, две фигуры оказываются еще на шаг ближе.
…в милосердии твоем, прими их, какие есть, и не дай им сотворить ужас больший, нежели способны они выдержать, не допусти…
Я оказываюсь между ними, спиной к Раниэлю-Атеро, глаза впились в несколько озадаченного этим вмешательством Ледяного лорда. Учитель испускает сен-образ, нечто среднее между «О, я безмозглый идиот!!!» и «Антея, девочка, пожалуйста, успокойся». Его рука замирает над моим плечом, не решаясь прикоснуться. Игнорирую. Сейчас для меня есть только Зимний, синева его силы, серебро его крыльев.
Тень изумления сменяется яростью. Бледные пальцы сжимаются на рукояти меча, губы напрягаются, готовясь произнести ритуальный вызов на дуэль. Отчетливо понимаю, что никогда еще не была так близка к смерти, как в этот момент. Причем в его ненависти нет ничего личного, ничего, направленного против Антеи Дернул. Гнев Древнего вызван моими глазами, многоцветием камня, сияющего во лбу, запахом ночи и гор в моих волосах. Что бы там ни сотворили со мной мама и Эвруору, Зимний вычислил это мгновенно и его реакция однозначна: «Убить!»
Но мне, если честно, наплевать, что он думает. Наплевать, что он планирует. Меня несет на волнах чистой ярости, какой я не испытывала даже после смерти Иннеллина. Весь организм, все мое существо оказалось подчинено одной эмоции, и существо это сейчас очень недовольно.
Рычание зарождается не в горле – где-то в районе желудка, вибрирующими волнами поднимается наверх, вырывается наружу, заполняет все вокруг. Раниэль-Атеро шарахается назад, держа на весу сведенную судорогой руку, Зимний останавливается на середине ритуального вызова, в голубизне его глаз, в этом бездонном море гнева и боли, появляется слабая искра искреннего недоумения.
– ЭТО ТВОЯ ДОЧЬ!
Я все вложила в этот сен-образ.
Ловлю его последнее дыхание, откидываюсь назад и, как ни страшусь этого, все же успеваю увидеть, как тускнеют полночные глаза, как жизнь уходит из имплантанта, превращая его в обычный черный камень.
(Иннеллин, любимый…)
«Ты маленькая, безмозглая дура! Ты убиваешь не только своего ребенка, ты убиваешь ЕГО ребенка!»
(Папа, как же ты был прав.)
«Я не пущу тебя».
(Аррек, ну почему ты не хочешь понять, что уже ничего нельзя сделать?)
На фоне этой полночной темноты особенно ярко полыхает золотое зарево: точно отрицая смерть и слабость, ее волосы непослушным живым каскадом разбегаются по простыням, окутывают тающее болью тело, мерцают собственным, непонятно откуда взявшимся светом.
(Хранительница Эвруору-тор, как же так?)
(Виор, не плачь так, девочка.)
(Мама, что же ты делаешь?)
* * *Все, все, что накопилось во мне за последние пять лет, все, что зрело подспудно, не допускаемое не то что в сознание, даже во сны, – все это выплеснулось единым потоком, спаянное в неразделимый клубок гнева. Камень между бровей вспыхивает острой болью, по телу от его многоцветной пульсации прокатывается крупная дрожь. Океан энергии, безбрежный океан силы, знания, памяти, поднимается на поверхность насильно вживленного в меня древнего минерала, заливает мое сознание, захлестывает все вокруг изменчивым потоком. Сила чуждая, и в то же время моя, более моя, чем это возможно описать словами. Спутанный комок эмоций подхватывается этой силой, мгновенно структурируется в сен-образ огромной сложности, наливается энергией, резкостью, точностью…
…и швыряется в стоящего передо мной эль-ин.
Лишь мгновение спустя понимаю, что это смертельный удар. Что от такого не спастись, не закрыться, что ТАКОЙ сен-образ просто размажет по стенке любого, оказавшегося на пути. Тонким-тонким слоем.
И совершенно ничего по этому поводу не чувствую. Это белобрысое чудовище там, напротив, хладнокровно спланировало смерть своей собственной дочери. А также матери своей дочери и ее матери тоже. И все это – через ужас туауте. Плевать, что он – один из Древнейших, что он уникален, прекрасен, великолепен. Плевать, что он друг моего наставника. Плевать, что он дышать не может под грузом своей боли. Сейчас я хочу его смерти. Я очень-очень этого хочу.
Время остановилось. Медленно-медленно, со скоростью мысли, сен-образ летит к белоснежной фигуре. Медленно-медленно выгибаются вперед его крылья, образуя непроницаемый щит, подобного которому я еще не встречала. Куда уж там Вероятностным потугам дараев.
Ломкий звон бьющегося стекла – сен-образ встречается с его щитом. Время срывается с цепи, пространство темнеет. Сияющая белизной фигура даже не дрогнула, лишь голова его откидывается назад, как от пощечины.
Три удара сердца. Медленно-медленно Древний поворачивает ко мне бледное лицо. Поднимает руку, проводит ею по длинному, глубокому порезу, украшающему правую щеку. Неверяще смотрит на окрашенные алым пальцы.
Красная кровь на белой щеке. Золотые волосы на черноте простынь. Синие-синие глаза.
Он не погиб, но он ощутил этот образ. Он прочувствовал, пережил, прострадал все, чем я в него швырнула. И даже не пошатнулся.
…милосердная госпожа наша, прости нам все, что в слепоте нашей делаем мы идущим по Ту рядом с нами…
Судорожно дышит Раниэль-Атеро.
Пальцы Зимнего пачкают кровью белоснежную рукоять меча. Свист извлекаемой из ножен стали.
Океан чувств вновь поднимается во мне, запах белоснежных цветов ударяет в ноздри. Бесконечно изменчивые глаза встречаются с льдисто-фиалковыми, и в них лишь пустота. Непонятно как оказавшаяся в моей руке кинжал-аакра поднимается в ритуальной позиции. Еще одна, точно такая же, сжимаемая бледными пальцами невообразимо древнего существа, очерчивает плавную окружность. Раниэль-Атеро напрягается за моим плечом несокрушимой скалой, его силы, до сих пор сдерживаемые тысячелетним самоконтролем, разливаются в воздухе холодной темнотой открытого космоса.
Три удара сердца. Три бесконечных, безумно долгих удара сердца.
Что-то меняется в фиалковых глазах. Какое-то чувство, не боль, и не гнев, и даже не удивление, мелькает на лице, чтобы тут же исчезнуть.
Плавным, невыносимо грациозным движением Зимний опускается на одно колено. Голова склонена. Крылья отведены назад. Обнаженное оружие ложится к моим ногам.
Поза подчинения.
Одним слитным движением преодолеваю расстояние между нами, прикасаюсь к его лбу, пачкая пальцы в крови, отшатываюсь.
– Убирайся. Вон отсюда, сейчас же, пока я еще могу себя контролировать.
Сама не узнаю собственный сдавленный хрип. Зимнего точно ветром сдуло. Впрочем, скорее всего, так оно и есть. Я настолько выбита из колеи, что даже не замечаю, как силы имплантанта оставляют меня, как исчезает давящее присутствие Раниэля-Атеро. Стою, не зная, куда девать аакру.
По социальным законам эль-ин, я гораздо выше Зимнего. Женщина, наследница второго по старшинству клана, вене… Но чтобы Первый клинок Эль-онн склонился перед сопливой девчонкой? Да он с Хранительницей Эвруору ограничивался в лучшем случае вежливым наклоном ушей! Что же все-таки здесь только что произошло?
Машинально слизываю кровь с пальцев. Электрическая волна энергии ударяет в язык, пронзает насквозь все тело. Аут-те. Отправляю все приобретенное в нескольких каплях древнейшей крови знание в глубины подсознания. Позже разберусь.
– Антея? – Голос Раниэля-Атеро звучит несколько неуверенно. Мои плечи напрягаюгся, медленно поворачиваюсь к нему.
На его лице написано некоторое беспокойство.
– Малыш, ты в порядке?
Отвожу руку и смачно, со всей силы впечатываю кулак в эти безупречные черты. Его голова откидывается назад, совсем как у Зимнего несколькими минутами раньше. Губы разбиты в кровь, тонкая алая дорожка сбегает вниз по подбородку. Пинаю его ногой в лодыжку и, когда лишенное опоры тело падает на колени, еще раз бью в лицо. Все происходящее кажется далеким, нереальным. Это я – Я! – сейчас избиваю существо, которое всегда считала равным Богу. И это происходит на пороге дома, где умирает Великая Хранительница. Бред.
Впиваюсь пальцами в его подбородок, поднимаю лицо и стараюсь встретиться взглядом с этими синими-синими глазами. Голос мой пугающе спокоен, слишком спокоен.
– Что вы со мной сделали?
Молчание.
Еще один удар.
– Что я теперь?
Молчание.
В бессильной ярости отталкиваю его от себя, бросаюсь в одну сторону, в другую. Замираю на месте, продолжая глядеть ему прямо в глаза. Фигура Учителя все так же коленопреклоненна и так же спокойна.
– Значит, еще одна ученица. Еще одна бабочка-однодневка в бесконечном ряду ей подобных. Одна из тех, кого можно вырастить, научить, а затем смотреть, как они умирают, утонченно смакуя свои благородные страдания.
Молчание.
– Сколько их было? Сколько было у тебя таких учениц? Я? Виор? Юные создания, глупые, неразумные. Такие, с кем можно не считаться? Кем можно манипулировать, управлять, как вздумается вашей древнейшей светлости, кем можно и пожертвовать, если ситуация будет того требовать?
Молчание.
– Сколько твоих детей погибло на алтаре туауте? Сколько, val Atero, takari Raniel!
Он вздрагивает. Реакция наконец-то.
– Неужели мы значим для вас так мало? Неужели можно вот так, походя, уничтожить три жизни, осквернить самое святое? Вот так глупо, ради мести!
Мой голос, спокойный, ясный голос, предательски срывается. Стена дома перед глазами расплывается, ноги подкашиваются. Раниэль-Атеро вдруг оказывается рядом, его руки подхватывают мое оседающее тело, прижимают мою голову к своему плечу. Какой дурацкий жест. Аррек тоже все время делает это именно так. Может, мужчины перед очередной инкарнацией проходят краткий курс «Как обращаться с падающей к твоим ногам дамой»? С них станется.
Издаю яростный, высокий крик, выпускаю когти. Бьюсь пойманным зверенышем, кусаясь, царапаясь. С тем же успехом можно было бы сражаться с горой. Да нет, с горой проще, на ней бы хоть царапины остались, а на этом все заживает едва ли не быстрее, чем я успеваю наносить удары. Сражаться с океаном – такая аналогия будет точнее.
Наконец затихаю в его руках. Древний ниже меня, но почему-то всегда кажется таким большим, таким надежным. До крови закусываю губу, сотрясаясь от раздирающих изнутри противоречивых эмоций.
Самое мерзкое даже не в том, что я вовсе не сержусь на Учителя, а в том, что он это прекрасно понимает. Я просто воспользовалась первым подвернувшимся под руку, чтобы сорвать гнев, боль, чтобы избавиться от отвратительного знания, что никто ни в чем не виноват.
Все здесь в какой-то степени жертвы, а в какой-то палачи. Мерзко.
Он шепчет, волны выдыхаемых прямо в кожу звуков проносятся по телу успокаивающими теплыми волнами:
– Вы значите для меня все, малыш. Все. Ты и твоя мама – для вас я сделаю все.
Напрягаюсь, чтобы тут же расслабиться под его успокаивающими прикосновениями.
– Ashhe, ashshsh-sh-e. Тише, малыш. Valina a moi. Все будет хорошо.
– Valina – это ученик?
– Да. А val – учитель. Тише. Все будет хорошо.
И почему им всем так нравится слово «тише»?
Если он ожидал, что я разревусь на его плече, жалобно хлюпая носом и бормоча что-нибудь бессмысленно-детское, то был серьезно разочарован. С минуту остаюсь неподвижна под защитой его рук и крыльев, затем отстраняюсь, выскальзываю на волю.
– Надо лететь. Совет, должно быть, уже собрался в Шеррн-онн.
Он хочет что-то сказать, но затем просто кивает на человеческий манер. Мудрый, мудрый Древний. Срываемся со злополучной террасы и устремляемся ввысь, туда, где свободно парят бесчисленные ветры Эль-онн. Оборачиваюсь, бросая последний взгляд на растворяющийся в облаках онн.
Хранительница Эвруору уходит, и вместе с ней уходит целая эпоха. Эпоха безудержной радости, свободной любви и кровавых поединков. Что же придет на смену этому странному времени?
Прощайте, Эва.
Прощайте.
ГЛАВА 21
Крутой разворот на кончике крыла, стремительное пикирование, крылья мягко гасят скорость. Прибыли.
Шеррн-онн – не просто обиталище первого из кланов. Хранящие, если смотреть объективно, далеко не самый многочисленный и не самый сильный клан Эль-онн, их Дом мог бы быть и поскромнее. Но Шеррн-онн – это еще и центр общественной жизни эль-ин, то, что люди назвали бы столицей. Сотни раскидистых деревьев величаво плывут в кристально чистом воздухе, сплетаясь ветвями и корнями, образуя живой, неповторимый, вечно меняющийся рисунок. Где-то там, в глубине, есть источник энергии, не уступающий по мощности небольшому солнцу, в полых стволах скрываются запасы самых различных веществ и живых тканей, от банальнейшей воды до уникальной коллекции генетического материала. Не говоря уже об информации и магических артефактах. В истории эль-ин бывали времена, когда весь народ собирался в этом самодостаточном городе-замке и тысячелетия проводил внутри, отражая непрерывные атаки со всех сторон. Если и есть место, которое можно назвать сердцем Эль-ин, то оно здесь, в Шеррн-онн.
Беззвучно приземляемся на одну из дальних террас, тщательно складываем крылья. Меня вдруг ни с того ни с сего начинает волновать состояние моей прически и количество дыр на одежде. Разгуливать растрепанной по Шеррн-онн – это одно, а вот заявиться сюда некрасивой…
Раниэль-Атеро повелительным жестом останавливает мои жалкие потуги, несколькими отточенными заклинаниями приводит все в порядок. По коже вдруг начинают струиться живые, пронизанные золотом и цветом узоры. Выгибаю шею, пытаясь рассмотреть, что он там нафантазировал. Штаны, выданные мне в Эйхарроне, стали гораздо короче и плотно охватывают бедра, демонстрируя все до последней косточки, все изгибы тела. Строгая золотистая курточка превратилась в коротенький топ, едва прикрывающий грудь и не оставляющий практически никакого места фантазии. По моему собственному глубокому убеждению, мое тело не настолько хорошо, чтобы выставлять его напоказ, особенно после изматывающих приключений последних дней, но в исполнении Раниэля-Атеро наряд смотрится очень даже ничего. А я в нем кажусь почти хорошенькой.
По белоснежной коже, присущей истинным Теям, струятся, текут, переливаются всеми оттенками золота живые драконы. Намек на мое смешанное происхождение? На высокое положение, которое я занимаю среди представителей других рас Эль-онн, в особенности среди выходцев с Ауте? Странно. Обычно Раниэль-Атеро умудряется изящно игнорировать факт, что я вообще-то не его дочь. Если сейчас он решил столь утрированно этот факт подчеркнуть, значит, на то имеются чертовски веские причины.
Учитель обходит вокруг меня, досадливо морщится. Взмах руки – и ткань одежды полностью меняет свою текстуру. Теперь это уже не тусклое золото, а то же изменчивое многоцветие, что переливается у меня во лбу. При ближайшем рассмотрении обнаруживаю, что ту же расцветку приняли глаза оплетающих плечи драконов и даже моя верная аакра. Алебастр, золото и изменчивость. Слишком броско. Ловлю себя на мысли, что мне будет недоставать классической утонченности жемчужно-серого.
Раниэль-Атеро отступает на пару шагов, окидывает меня взглядом художника, довольного новорожденным шедевром. Воздух сгущается вокруг, образуя изогнутое зеркало, и я замираю, удивленно рассматривая странное, незнакомое существо в его глубине. Высокая, дивная, сильная. Волшебная. Да, именно волшебная. Когда отчим умудрился применить глемуар так, что я не заметила?
Поворачиваюсь к нему, и мое дыхание перехватывает где-то в горле. Раниэль-Атеро не стал особенно менять ни одежду, ни прическу, они у него и так всегда безупречны, но абстрактные узоры, асимметрично разбегающиеся от одной из бровей всеми оттенками синего, удивительно изменили его и без того прекрасное лицо. Потрясающе.
Сен-образ преклонения перед чужим мастерством награждается тенью улыбки и аристократическим наклоном ушей, одна рука протягивается ко мне в приглашающем жесте. Двумя стремительными тенями несемся в сплетении туннелей.
Воздух проникнут тревожным ожиданием и неопределенностью. Возбужденные сен-образы спешат доставить бесчисленные сообщения, передать приветственные улыбки или завуалированные оскорбления. Их хозяева переливаются всеми цветами радуги, а также теми, которых в человеческом спектре нет и быть не может. Волосы, кожа, крылья, глаза – самые невероятные сочетания расцветок, самые сногсшибательные стили. Удивительно, но это беспорядочное роение отнюдь не режет глаз, а, напротив, создает впечатление соразмерности, гармонии. То, что на первый взгляд кажется растревоженным муравейником, на самом деле пронизано скрытым смыслом и четко структурировано.
Стремительнейший поворот, вверх, буквально на палец разминуться с летящими тебе навстречу сизокрылыми заклинателями линии Бедар, еще один поворот, вперед по пустынному туннелю, глубже в недра онн. Наконец приземляемся в небольшой комнате, чем-то напоминающей малые гостиные Эйхаррона. Стук высоких каблучков – входят великолепнейшая Вииала и окутанная тенями и блеском алмазов Даратея. Мое тело вдруг само бросается вперед, расстояние исчезает, будто его и не было, и я нахожу себя в бережных объятиях Аррека. Знающая ухмылка мамы заставляет в смущении спрятать лицо. Ну да, я помню, я должна все еще дуться, но, во имя Ауте, как же мне хотелось, чтобы в течение последних часов он был рядом!
Отступаю, окидываю его взглядом. Кто-то определенно взял шефство над гардеробом человека, и, судя по всему, этим кем-то может быть лишь Вииала. Стиль, знаете ли, чувствуется. Все те же обтягивающие черные штаны и сияющая черным шелком свободная рубашка, но какова разница! Что-то в линии бедра, в полоске перламутровой кожи, выглядывающей из-под воротника, заставляет тело казаться более обнаженным, чем если бы на нем не было одежды вообще. Аррек всегда был потрясающе красив, но теперь в этой красоте появился какой-то неуловимо-чувственный, будоражащий оттенок, помимо воли пробуждающий грешные мысли в любом существе женского пола, случившемся рядом. Может, нам не стоило столь бездарно тратить недавнюю ночь на сон?
Судорожно сглатываю, поспешно отвожу глаза. Против воли к щекам приливает краска, и понимающий смех Вииалы совсем не помогает справиться со смущением.
Аррек мягко отстраняет меня на расстояние вытянутых рук, внимательно оглядывает. В стальных глазах с круглыми зрачками светится что-то странное, смесь потрясения с восхищением. Что такое? Разве он, Видящий Истину, не понимает, что это всего лишь глемуар, иллюзорное заклинание, наложенное отчимом? Человек осторожно, точно чего-то опасаясь, проводит кончиком пальца по моей ключице, по спине пригревшегося там дракона. Ящерица, которой вроде как полагается быть нарисованной, благодарно изгибается, прикрывая веками сияющие глазищи. Прикосновение посылает волны тепла, цвета крылатых созданий, оплетающих плечи, становятся на порядок интенсивней. Где-то в груди зарождается довольное кошачье ффр-р-р-р, всем телом подаюсь вслед за его рукой. Затем все-таки отступаю, вспомнив о важности момента.
Дарай осторожно потирает палец, точно он ощутил нечто большее, чем мое тепло. В принципе так оно и должно быть, с его-то по-аррски обостренной чувствительностью к прикосновениям.
