Танцующая с Ауте

– Наставник, мы обсуждали этот вопрос так часто, что повторять старые аргументы у меня нет ни малейшего желания. Не пытайтесь считать эль-ин одной из переменных развития человеческой цивилизации. Мы не подчиняемся социальным законам. По определению.

– И тем не менее, Анита. Ты здесь. Ты… гм, Антея. И ты определенно уже начала основательную перетряску местного общества. Хочешь убедить меня, что все это пойдет людям во вред? Я слишком хорошо тебя знаю, девочка.

– Шарен, да послушайте же вы, наконец! Я – чужая! Я – не человек! Вы НИЧЕГО обо мне не знаете!

Опять иронично заломленная бровь. Аут-те, ну откуда на мою голову взялся этот самоуверенный осел? Если бы еще он был не так вызывающе прав…

– Ну объясни мне, идиоту, в чем ты другая? Чем, кроме крыльев, отличаешься от девчонки, которая публично обозвала декана заплесневелым шовинистом?

Огорченно потираю лоб рукой, безуспешно пытаясь найти давно исчезнувший имплантант. Замечаю, что господин профессор точно зачарованный следит за движениями золотистых когтей. Идея озаряет внезапно. Расширить глаза, прижать уши, немного дикости в позе. Сен-образ охотящегося хищника. Блеснуть клыками в голодной, торжествующей улыбке.

Человек лишь слегка подается назад.

– Впечатляюще. Но неубедительно.

Вот она, школа настоящего политика. Ни с чем не спутаешь.

Испускаю длинный обреченный выдох. Нет, легким путем здесь не пройти.

– Хорошо, профессор, вы сами напросились.

На минуту замолкаю, хочу скомпоновать аргументы так, чтобы Шарен понял все, а наблюдающие за нами лишние уши лишь еще больше запутались. Раздраженно ловлю себя на мысли, что хотела бы видеть на месте Шарена Аррека с его даром Ощущающего Истину и неистощимой невозмутимостью.

– Уже довольно давно, когда я только начала свое исследование, мне случилось побывать в зале с древними манускриптами времен еще Земли Изначальной. Разумеется, подлинников студентам не давали, но с электронными копиями вполне можно было работать. Так вот, один из старшекурсников вел себя очень странно – ерзал на стуле, хихикал и в конце концов был выставлен из библиотеки. Будучи беспардонным существом, я не поленилась догнать нарушителя и расспросить его, что же такого смешного было в документе. Знаете, что он читал? Есть такая древняя классификация животных, приписываемая кем-то по имени Боргес китайской энциклопедии под названием «Небесная империя благодетельных знаний». Приведу вам цитату: «Все животные делятся на:

а) принадлежащих Императору,

б) набальзамированных,

в) прирученных,

г) сосунков,

д) сирен,

е) сказочных,

ж) бродячих собак,

з) включенных в эту классификацию,

и) бегающих как сумасшедшие,

к) неисчисляемых,

л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти,

м) и прочих,

н) только что разбивших кувшин,

о) похожих издали на мух…»

– Я вижу, вы улыбаетесь, профессор? Такая естественная реакция на подобную белиберду! А вот я, я никак не могла взять в толк, что же здесь смешного. Это ведь прекрасная, всеобъемлющая, построенная по всем законам логики классификация. Несколько дней я размышляла, медитировала, танцевала, пытаясь найти спрятанный парадокс. И я его нашла. И рассмеялась. И смеялась, не переставая, еще несколько недель, всякий раз, когда кто-нибудь протягивал руку и говорил: «Это – собака» или «У кошки длинный хвост». Я хохотала до упаду, вчитываясь в научные трактаты и подкрепленные так называемыми фактами теории. А знаете почему? Потому что классификация, разделяющая собак и кошек, в основе своей столь же нелепа, как и приведенная мной древнекитайская. На каких основаниях вы выделяете главные, а на каких – незначительные признаки? Задумайтесь, профессор. Вот три животных. Большая овчарка, маленькая декоративная болонка и домашняя кошка. Как определить, какие из них более схожи? Собаки, потому что они относятся к семейству собачьих? Болонка и кошка, потому что они маленькие? Любой современный человек, дитя доминирующей цивилизации Ойкумены, скажет – собаки, и будет совершенно прав, исходя из биологических критериев. Если поискать, можно найти народы, которые поставят рядом маленьких животных, и будут столь же правы. Чем определяется этот выбор? Многим, но назовем эту группу неким набором… не стереотипов, а, пожалуй, смыслообразователей. Что-то, гораздо более глубокое, нежели язык, но в то же время с ним связанное. Лишенный этого «нечто» человек будет видеть мир так, как видит его младенец, – однородным пятном непонятных раздражителей. И лишь значительно позднее, образно говоря, проходя через особую смыслообразующую призму, вещи обретают подлинное значение, предметы – форму, а мысли… ну, мысли становятся мыслями. Это, конечно, очень упрощенно, но вы согласны, что такая точка зрения не лишена права на существование?

Мэтр психологии осторожно кивает, слишком опытный слушатель, чтобы прерывать меня замечаниями, которых у него, без сомнения, вагон и маленькая тележка. Ладно, идем дальше.

– Теперь вернемся к эль-ин. Вы спрашивали меня, в чем принципиальная разница между нами и людьми? Затрудняюсь ответить. Но я совершенно точно знаю, что у эль-ин начисто отсутствует подобная смыслообразующая призма. Есть намек на язык, есть очень жесткая социальная структура, не меняющиеся тысячелетиями ритуалы, но это – внешнее. Нет и никогда не было ничего общего для всего народа эль-ин, что позволяло бы нам считать себя существующими в рамках подобной единой… э-э… ментальной?.. Ауте, пять лет изучаю этот бред и все еще путаюсь в терминах! Ладно, о чем это я? Да, придание смысла окружающему хаосу, преобразование его в некоторую систему отношений. У нас нет воспринимаемых с детства стереотипов. Каждое новое может быть совершенно независимо от предыдущих. Если рядом собралось несколько эль-ин, они прикладывают старания, чтобы возможным стал процесс общения, но факт остается фактом – каждое новое мгновение мы вынуждены заново строить наше восприятие мира, заново формировать отражение окружающей действительности. Поэтому каждое мгновение – уникально и неповторимо, поэтому мы ценим не жизнь как таковую, а каждое ее мгновение, поэтому убийство считается для нас столь отвратительным. Смерть – часть жизни, смерть прекрасна, смерть – удивительное переживание, которое ни в коем случае нельзя пропустить. Но насильственно сократить жизнь хоть на одно мгновение означает убить это самое мгновение, убить ту вселенную, которая возникла бы в этот миг в чужом разуме. Для нас живое существо – это не одно конкретное существо, а миллионы, миллиарды миров, которые рождаются и умирают в этом существе каждую секунду времени.

Делаю еще один глоток из стакана.

– Это только одно из различий. Перечень различий можно продолжать бесконечно, я их столько нашла за последние пять лет…

Задумчиво разглядываю ярко-желтую жидкость на свет.

– Важно то, что очень скоро эти различия, нет, не исчезнут, но станут практически незаметны. Мы сознательно запихнем себя в рамки вашего мировосприятия, мы втиснем себя в вашу призму смыслообразования, мы будем смеяться над древнекитайской классификацией. Но это не сделает нас людьми, поверьте. Я – эль-ин. Ей я и останусь. И ни вы, ни арры, ни даже моя семья не смогут предугадать, каким будет мой следующий ход, если я сама этого не позволю. Я буду послушной и предсказуемой, но, ради сохранения собственного рассудка, не пытайтесь меня просчитать!

Он молчит целую минуту, внимательно меня оглядывая. Отдает салют поднятым бокалом и склоняет голову.

– Зачем ты мне все это рассказала, Анита?

– Вы мне поможете?

– Что я должен делать?

– Нужна третья сторона, нейтральный посредник, уважаемый всеми и никому не подконтрольный. И достаточно компетентный, чтобы помочь нам ужиться и не передраться.

Он отводит глаза.

– Вы даете мне больше кредитов, чем я заслуживаю, миледи.

Молчание.

– И я совсем не хочу возвращаться в большую политику иначе, чем в роли наблюдателя.

Молчание.

– И моя беспристрастность несколько сомнительна.

Молчание.

Он делает мученический вздох.

– Да, Анита, я помогу тебе.

Радостно улыбаюсь, не без труда подавив желание броситься ему на шею или закружиться в танце по комнате.

– Значит, я могу отправляться улаживать домашние неприятности, оставив здешнее «болото» на вас?