Дикарь с другой планеты

Мой костюм остался на мне. В этот раз оборотень ограничился одной штаниной, которая теперь была безнадежно испорчена. Наложив вонючую смесь, а поверх нее лист какого-то растения, он стянул ткань, насколько это было возможно, и закрепил все это теми самыми дощечками с веревкой.

Похоже, накладывать шину на перелом для него не впервой. Довольный своей работой мужчина снова грозит мне пальцем и разворачивается к выходу, в этот раз, чтобы притащить прочную, обструганную от сучков ветку.

– Спасибо, но не стоило…

На разговоры мой хмурый спаситель совсем не настроен. Уверенным движением руки он поднимает меня за шкирку, как какого-то котенка, и тут же возвращает обратно.

Прикинул мой рост? Ясно.

Прочная ветка, в обхвате не тоньше моего запястья, с легкостью ломается в мужских руках, а меня от этого хруста передергивает.

Я же своими глазами видела, в какого мохнатого монстра он умеет превращаться, но все время забываю, что передо мной оборотень. Прежде я и не знала, что они действительно существуют. Надо с ним как-то поосторожнее что ли. Он ведь и меня так же просто может разорвать на части, стоит ему только захотеть.

Снова проситься в туалет мне не приходится. Получив «костыль» в руки, и шину с лечебной жижей редкой вонючести, проход на волю оказывается для меня открыт.

Лишь на время, естественно.

Дикарь шагает первым, прихватив с собой топор. Я, то прыгая, то хромая, следую за ним. Мы оказываемся в лесу у подножия горы. Я щурюсь – глаза с непривычки слепит яркий свет. В этой галактике своя звезда, по многим параметрам похожая на Солнце. Возможно поэтому с первого взгляда окружающая нас природа очень напоминает земную.

Совсем рядом бежит река – тут же подмечаю я. Если ее придерживаться, теоретически можно добраться до корабля. Знать бы еще в какую сторону идти, вверх или вниз по течению?

Я останавливаюсь, чтобы осмотреться по сторонам. А вот и они – самые что ни на есть подходящие кусты! Только стоит мне посмотреть в их сторону, дикарь тут же оборачивается, недовольно подпирая кулаками бока, еще и рычит что-то грозно на своем.

– Да ладно, – тяжело вздыхаю, разводя руками. – Неужели ты думаешь, что у меня выйдет удрать вот с этим? – показываю на свою ногу, на которую и наступить-то нормально не могу. – Всего пара минут. Только отвернись, пожалуйста.

То, что он не понял ни слова – это факт, но моя живая мимика пришлась весьма кстати. Показав незамысловатым жестом, что он следит за мной, мужчина берется за топор и начинает рубить дрова.

«Все-таки есть Бог на свете», – с облегчением выдыхаю я, направляясь к заветным кустам. Как же мало порой надо для счастья. Отпустил справить нужду в одиночестве, принес из реки ведро воды, чтобы я могла умыться, и на том спасибо. Выходит, не совсем и зверь.

Такая уж у меня натура – во всем и всегда подмечать что-то позитивное. Обычно это качество неплохо меня выручало. Но в этот раз радовалась я рано.

3 глава

В пещере разгорелся костер. Забросив в котелок с водой нечто похожее на крупу, дикарь варит кашу. Запах от варева исходит не особо аппетитный, но от одной мысли о еде желудок начинает издавать призывные урчащие звуки.

Взгляд темных глаз отрывается от костра, перемещаясь на мое лицо. Я смущаюсь от того, как он меня рассматривает, внимательно, цепко, подмечая каждую деталь. При этом жутко раздражает, что скупой на эмоции дикарь ничего не говорит. Пусть на разных языках, но при желании мы наверняка могли бы наладить хоть какой-то контакт. Вместо этого между нами устанавливается неловкое затянувшееся молчание, а стоит ему пошевелиться, я всякий раз невольно дергаюсь.

Помешивая свое варево, он снова хмурится, словно вспоминает о чем-то неприятном. Здоровый и по идее неуклюжий, как медведь. Но, нет. Чем больше я к нему присматриваюсь, тем больше замечаю, что каждое его движение выверено до миллиметра. А еще у дикаря отличная реакция – достаточно было понаблюдать, как он рубит дрова и одной левой ловит на лету насекомых.

Резко поднявшись в полный рост, он снова приближается ко мне. Сердце ускоряет ход, но мужчина всего лишь протягивает миску с едой и некое подобие ложки, выточенной из дерева.

– Спасибо, – звучит робко, будто мышь пропищала.

Сама не знаю, зачем вообще с ним говорю. С невозмутимым выражением лица мужчина разворачивается и возвращается к костру. Но мне так спокойнее, время от времени слышать хотя бы собственный голос, который заглушает стук испуганного сердца.

Теперь дикарь накладывает еды и себе, только в разы больше. Устраиваясь на пне, он наворачивает свое варево с таким аппетитом, словно там не вонючая каша на воде, а звездочки космостарс с теплым молоком из моего детства.

Ага, если бы! Помечтать не вредно. А пока я успокаиваю себя тем, что он ест из того же котелка, а значит, еда съедобна.

Получив свою порцию, я стараюсь не приглядываться к содержимому миски. Старой, металлической, местами помятой, но чистой, это я заметила сразу. Еще один плюсик в пользу аборигена.

«Есть жизненно необходимо, причем вкус пищи не важен, важен ее состав», – первое правило курса выживания, который преподавали в звездной академии. Как сейчас помню, сдала его на отлично.

Давай, Дана, это всего лишь белки, жиры и углеводы, запас калорий. Вспоминаю строчки из памятки, только все бесполезно. Мой организм отказывается принимать эту горьковатую склизкую дрянь, которая провоцирует лишь рвотные рефлексы. Что делать в таких случаях, в той самой памятке не говорилось ни слова.

Я пытаюсь сдержаться, заставляю себя прожевать и проглотить неизвестную субстанцию, но она так мерзко хрустит на зубах и рвется обратно. Пока меня не вырвало, я выплевываю ее на пол и совершаю самую грубую ошибку – присматриваюсь к содержимому миски.

Вот же черт! Никакая это не каша, как мне сперва показалось, а какие-то мерзкие белые червяки или личинки, только предварительно засушенные.

Живот тут же скручивает, а меня действительно начинает тошнить, хоть особо и нечем. Дикарь откладывает пустую миску в сторону и продолжает спокойно наблюдать за тем, как меня выворачивает наизнанку от его варева.

Да уж. Если выберусь с этой «гостеприимной» планеты, обязательно дополню гребаную памятку примером из личного опыта. Но сперва разберусь с Милли, если Рон еще не сделал этого за меня, и накормлю «лучшую подругу» червяками.

Ведро с водой, попавшееся под руку, оказывается весьма кстати. Делаю несколько глотков и умываю лицо, постепенно приходя в себя. Какое-то время я так и сижу на полу, облокотившись о каменную стену, и восстанавливаю дыхание.

Резко поднявшись, дикарь смотрит на меня так, словно что-то решил в своей голове, и этот его взгляд мне совсем не нравится. В несколько шагов мужчина преодолевает расстояние между нами, а я буквально вжимаюсь в стену, обхватив колени ладонями.

– Нет! Нет! Пожалуйста… – вырывается от ужаса, когда он подхватывает меня за шкирку и грубо оттаскивает на несколько метров, поближе к костру. При этом дышит тяжело, яростно, отчего мне становится еще страшнее. – За что ты так со мной?! За то, что мне не понравилась твоя еда? – пытаюсь брыкаться, но куда я против такого здоровяка – жалкая хромоногая букашка.

Он действует быстро и решительно. Пока по моим щекам катятся бестолковые слезы, запястье обжигает холодом. Я дергаю рукой, но металл сдерживает движение, больно врезаясь в кожу. Только теперь я начинаю соображать, что меня, словно дворового пса, пристегнули на цепь к монолитной каменной стене пещеры. От осознания этого мне действительно становится дурно.

Подхватив одну из шкур с кровати, дикарь бросает ее к моим ногам, и тут же разворачивается на выход.

– Вернись! Ты не можешь так со мной поступить! Меня будут искать! – зачем-то кричу ему вслед, зная, что он ничего не поймет, а шансы найти меня с учетом исходных данных близки к нулю.

* * *

Проклятая цепь не поддается. Я дергаю ее, пытаюсь сделать рычаг из полена, что есть мочи бью по месту, где она крепится к каменной стене. В итоге деревяшка разваливается на части, а я с ужасом смотрю на свои руки, сплошь покрытые занозами.

Выдернуть кисть из захвата тоже не получается. Дотянувшись до миски с остатками каши и подцепив ее пальцем ноги, я обмазываю запястье склизким варевом из червяков, хоть для чего-то оно сгодится. Превозмогая боль, снова дергаю руку. Не выходит.

На то, чтобы намеренно раздробить кости, и высвободиться из плена, я не решаюсь, но в какой-то момент серьезно задумываюсь об этом. Пока не заживет нога в крайних мерах нет смысла – все равно не смогу убежать.

Прошла уже пара часов, или больше. Когда сидишь на одном месте, прикованная цепью, а вокруг абсолютно ничего не происходит, быстро теряешь счет времени.

Все, что мне остается, так это корить себя за то, что не сумела проглотить гадкую кашу. В конце концов, он поделился со мной своей едой. Да, я не хотела, чтобы меня стошнило. Только со стороны это выглядело так, как выглядело. Кто знает, может, по понятиям дикаря это равносильно оскорблению, а он оставил меня здесь в качестве наказания? Ведь именно так и поступают с новыми питомцами, которых пытаются приручить?

Осознать свое положение жутко, думать о будущем – еще страшнее.

Кутаясь в шкуру, которая осталась в моем распоряжении, я чутко прислушиваюсь к звукам, доносящимся снаружи. Ветер воет громче, жалобнее. Или мне это только кажется? Небо сотрясают раскаты грома. От входа в пещеру тянет холодом, окатывая мое и без того дрожащее тело.

От голода меня клонит в сон, только я боюсь уснуть. Пока горит костер, здесь хотя бы относительно тепло и светло. Но огонь нужно поддерживать, и я тянусь к очередному полену, с грустью наблюдая, как уменьшается заготовленная кучка.

А что, если он и вовсе не вернется? Эта мысль пугает больше всего. Я упорно гоню ее от себя прочь, продолжая цепляться за соломинку. Но стоит представить, какая мучительная смерть меня ждет, если я и дальше останусь прикованной в этой пещере, глаза застилают слезы.

Протягиваю руки к костру, разглядывая собственные пальцы, покрытые ссадинами. А ведь не отправься я на это задание, сейчас бы уже вовсю готовилась к помолвке. Представляю, какое Рон приготовил для меня обручальное кольцо. Вот только дождется ли оно свою хозяйку?

От обиды на судьбу или собственную глупость я резко дергаю рукой. Напоминая о себе, оковы врезаются в запястье. Я уже не плачу, взвываю, почти как Бруклин когда-то. В горле встает ком отчаяния, а я с трудом могу продышаться.