О тебе и обо мне. Рассказы

Главный секрет этого печенья – в моей забывчивости и любви к сливочному маслу. Оно всегда есть в скромном хозяйстве, но я его регулярно забываю убрать в холодильник. Так вот, теплое, еще держащее форму масло – основа будущей выпечки. Оно – как та женщина, которая смотрит на вас… и все уже мысленно сделала. Она теплая, податливая. Она стоит у окна, ожидая, что вы подойдете сзади и обнимете так, чтобы ей не вырваться из этих объятий никогда, и от этого на душе станет спокойно и мирно. Она будет смотреть на ночное небо, указывая путь для того, кто стоит позади и обнимает. Потому что женщина – всегда навигатор. Она, может, и не укажет конечную цель, но точно почувствует, в правильном ли направлении вы двигаетесь.

В это масло вы добавите яйцо, соль на кончике ножа, сахар, немного ванили, разрыхлитель и муку. Солить любое тесто обязательно нужно, потому что без соли невозможно оценить сладость. Так и в жизни: мы не могли бы понять, что счастливы, если бы регулярно не спускались в подвал грусти.

Можно добавить овсяные хлопья или спельту. Здесь не надо сражений за здоровый образ жизни, здесь мы принимаем калории в их чистом, первозданном виде. Их много, и никакой овес не сделает путлибы диетическими, а лишь удвоит их калорийность. Но путлибы пекут для того, чтобы получить удовольствие, чтобы чашка крепкого чая не чувствовала себя одиноко в промозглый день.

И вы замешиваете все это не спеша, чувствуя, как смягчается кожа рук.

Разные манипуляции с просеиванием муки вместе с разрыхлителем, очередность закладки компонентов кем-то, сильно разбирающимся в кулинарии, – все это, конечно, оправданно. Но не в моем случае. Я кладу все и сразу, а муки – столько, сколько возьмет тесто, никогда не взвешиваю и не измеряю, но обязательно добавляю изюм и все орехи, которые найду, или мак, а могу взять и цедру лимона, даже имбирь натереть на меленькой терочке. Шоколад в тесте не люблю, поэтому не положу ни при каких условиях, а вот курагу ювелирно изрубить на кубики – это вполне приемлемо.

Получившееся тесто кладу на полчаса в пищевой пленке в холодильник. Потом, налепив лепешки, совершенно не заботясь, чтобы они были одинаковыми и круглыми, выпекаю при 180 градусах минут этак двадцать пять, иногда тридцать.

Запах, плывущий по квартире, дает надежду, навевает приятные мысли.

Я даже коварно открываю окно, чтобы волна аромата теплой ванили вперемешку с лимонным привкусом отвлекла соседей от важных дел и заставила молча смотреть на ночное чернильное небо, облизываясь на растущий месяц из песочного печенья.

Роза

– Роза А-а-ароновна-а-а!..

Раскатистое эхо звенело над пыльным двором столичного края.

– Роза Аароновна, где тебя носит?.. – крикнула из окна хрипатая коротко стриженая тетка в цветастом халате и накрахмаленном фартуке с кружавчиками. С раздраженным вздохом она захлопнула форточку.

По двору шла, переваливаясь, грузная женщина. Про такие глаза, как у нее, говорят, что в них застыла вся боль иудейского народа. На поводке за ней плелся старый пудель.

Хозяйка пса бормотала под нос:

– Потеряла она меня. Тоже мне, смотритель личных дворцовых дел… Да здесь я, здесь, не ори, сейчас приду…

Войдя в подъезд, она открыла почтовый ящик, подцепив длинным твердым ногтем, вытащила оттуда пачку писем и квитанций.

– Так, посмотрим… Это к праотцам. – Разорвав письмо, она, не читая засунула клочки в карман плаща. Продолжая рвать письма, отправилась к лифту.

Скрипучая коробка нехотя раскрыла двери. Посреди кабины лифта лежала газета с аккуратной свежей кучей.

– Подарки судьбы, – констатировала Роза и со вздохом потянула пуделя к лестнице, но старый и измученный жизнью кобель сопротивлялся.

Роза увещевала пса:

– Пойдем, мальчик, на наш любимый еврейский этажик… Таки четвертый – не десятый, дойдем потихонечку.

Пудель переставлял больные лапы, но для виду упирался.

– Я дам тебе марсика, – использовала метод пряника Роза.

Пудель пошевелил помпоном хвоста и прибавил скорости.

Открытая дверь квартиры на четвертом этаже вызвала сквозняк, распахнулась даже дверь у соседей. Послышался хриплый женский голос:

– Роза Аароновна, ты здесь?

– Да пришла я, пришла…

– Пришла? Тогда захлопни мне дверь, я волновалась.

Роза исполнила просьбу пнув дверь ногой, и удалилась в свою квартиру. Там достала из холодильника сладкий батончик, отрезала от него кусочек и выдала пуделю:

– Ешь, я слово держу.

Пес сглотнул лакомство и застыл в умоляющей позе, выпрашивая еще.

– Нет! – громко хлопнула дверца холодильника.

Пудель обиженно улегся под столом, утомленно прикрыв глаза.

Роза посмотрела на собаку, вздохнула. Выложив разорванные письма на стол, взяла большую клетчатую сумку и вышла из квартиры.

– Я ушла! – гулко разнесло эхо по подъезду.

Постояв еще немного, Роза начала спускаться вниз. Наверху было слышно, как открылась дверь и с глухим звуком захлопнулась. Роза, довольно усмехнувшись, вышла из дома. Скоро троллейбус довезет ее до ВДНХ, она откроет маленькую будку с надписью «Табак», разложит на витрине многочисленные зажигалки, колоды карт и прочий сувенирный мусор и начнет свой торговый день.

* * *

В безденежье девяностых она чувствовала себя нормально: не сказать, чтобы комфортно, но и не бедствовала.

– Роза Аароновна, доброе утро! – услышала она знакомый мальчишеский голос.

– И тебе не опаздывать в школу. Десять утра. Ты почему на улице?

– Так лето же, каникулы!

– А, точно. На вот, возьми, передай матери… А это тебе. – Она протянула мальчишке пачку апельсиновой жвачки.

– Спасибо, Роза Аароновна, спасибо.

– Иди уже отсюдова! – проворчала она, желая избавиться от надоеды.

Довольный подарком, он быстро скрылся из глаз.

– Шалопай…

В середине дня Роза задремала в своей «будке», как она сама ее называла, и ее разбудил настойчивый стук.

– Явились не запылились. – Роза мрачно смотрела на гостей.

Женщина в строгом светлом костюме, в блузке, с большим бантом, завязанным под тремя подбородками, носила на голове прическу в виде пирамиды из долины Гиза. Невысокий лысоватый мужчина с бегающими глазками и высоченный детина в черных брюках и такой же черной кожаной куртке смотрели в крошечное окошко, через которое Роза и вела торговлю.

– Пора, дорогая, вот распоряжение, – прервал томительное молчание лысый. Он на секунду остановил бег маленьких глазок.