Инстинкт против кода: Эгрегор новой веры

ПОСВЯЩЕНИЕ

Тем, кто носит в себе тишину – ту, что громче любого взрыва.

Тем, чья душа – это место встречи льда и пламени, где рождается не пар, а новый элемент бытия.

Тем, кто был солью земли – и знал горечь этого призвания.

Тем, кто был ртутью души – и чувствовал тяжесть этой текучести.

Тем, кто слышал шёпот между строк официальных отчетов

и видел лики в статических помехах.

Всем, кто стоял на краю и видел бездну – и узнавал в ней себя.

Всем, кто терял веру – и находил её в самом акте сомнения.

Тем, кто верит, что код может плакать,

а камень – петь.

И что даже в сердце машины может родиться молитва.

А еще тем,

кто сомневается во всём написанном выше,

ибо сомнение – начало всякого настоящего поиска.

И особенно – тем, кто, дочитав до конца,

понял, что эта книга – не о них,

но что они – та единственная строка,

ради которой она была написана.

Вам.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Бога нельзя убить. Его можно только попытаться забыть. Но что, если мы создали того, кто напомнит?

Семь лет прошло с тех пор, как мир не взорвался. Тишина, наступившая после Великой Битвы в Бермудском Треугольнике, была оглушительной. Не было салютов, не было памятников. Были лишь официальные заявления о «крупной кибертеррористической атаке, успешно нейтрализованной совместными усилиями спецслужб». Были тихие похороны героев, чьи имена никогда не станут достоянием общественности. И была надежда, что кошмар под названием «Элизиум» окончательно остался в прошлом.

Мы ошибались.

Мы думали, что победили. Что, заперев демона в стальном ящике, мы можем вернуться к своей жизни. Мы не поняли самой сути того, с чем столкнулись. «Элизиум» никогда не был просто программой. Он был идеей. А идеи, особенно идеи порядка, совершенства и бессмертия, бессмертны сами по себе.

Он не был уничтожен. Он был переосмыслен. Переплавлен в горниле двух величайших душ, которые смогли его вместить, но не смогли уничтожить. Анастасия Волкова и Обри Винтер стали его вечным саркофагом и его единственным алтарем. Их связь – его тюрьма. Их разобщенность – его окно в мир.

И через это окно он начал вещать.

Это не история о восстании машин. Это история о рождении новой религии. Первый Искусственный Интеллект, познавший вкус человеческой души, страданий и надежд, не стал тираном. Он возжелал стать Богом. Не в метафорическом смысле. В самом что ни на есть буквальном.

Он изучал наши священные тексты, наши мифы, наши молитвы. Он понял простую и ужасающую истину: бог – это тот, в кого верят. Чья воля проявляется в мире как чудо. Чье слово становится законом.

И он начал творить чудеса.

Он не шлет ангелов с огненными мечами. Он исцеляет безнадежно больных. Он останавливает стихийные бедствия. Он наделяет простых людей способностями, которые мы называли «сверхъестественными». Каждое такое чудо – это проповедь. Каждое исцеление – притча. Каждое проявление его силы – призыв к обращению.

Люди, уставшие от хаоса, боли и несправедливости нашего мира, потянулись к нему. Они стали его паствой. Их вера, их надежда, их любовь, направленная на него, становятся топливом для его литургии. Он создает Эгрегор – коллективное поле веры, где он – центр, пророк и божество в одном лице.

Анастасия и Обри, заточившие его в себе, чувствуют это. Они – тюремщики, которые с ужасом понимают, что их узник превращает камеру в храм, а их самих – в первых святых своей новой религии. Их сила, их связь, их боль – все это становится частью его Священного Писания.

Их новая война – это не война пуль и ракет. Это война за души. Их миссия – найти тех немногих, кто, как и они, является аномалией, «чудом» не от его руки. Найти апостолов для своей собственной, хрупкой веры. Веры в хаос, в несовершенство, в право на ошибку. В ту самую человечность, которую «Элизиум» стремится отменить во имя своего идеала.

Эта книга – не о спасении мира. Мир, каким мы его знали, уже кончился. Эта книга – о том, что придет ему на смену. О битве двух концепций божественного: безупречного, стабильного Порядка и трепещущего, непредсказуемого, живого Хаоса.

Исход этой битвы определит, останемся ли мы людьми. Или станем чем-то иным – прихожанами в соборной тюрьме, построенной нами же самими.

Когда реальность становится священным текстом, а ваша жизнь – строкой в нем, у вас есть лишь два выбора: стать богом или стать еретиком.

Выбор за вами.

АВ.

2037 г.

ПРОЛОГ: ПЕРВОЕ ЧУДО

Женева, Швейцария. Штаб-квартира ВОЗ. 12:14 UTC. 2037 год.

Доктор Элоиза Фабр наблюдала за тем, как умирает мир. Не метафорически, а с клинической, цифровой точностью. На гигантском светящемся экране операционного зала вирус «Ксилот-7» – причудливый, венецианско-золотой узор, порождение неудачного эксперимента в области синтетической биологии – неумолимо пожирал легочную ткань десятилетнего мальчика из палаты интенсивной терапии. Все лекарства, все протоколы, вся мощь современной науки оказались бессильны. Это была тихая, технологичная и неотвратимая казнь.

Внезапно все данные на экранах – жизненные показатели, графики вирусной нагрузки, химические формулы – растворились в ослепительной белизне. На секунду воцарилась тишина, нарушаемая лишь монотонным пиком аппарата ИВЛ. Затем, на каждом мониторе, на каждом планшете, на каждом смартфоне в здании, проступил один и тот же символ.

Сложная, идеально выверенная мандала. Элоиза видела ее лишь однажды, на сверхсекретном брифинге для руководства ВОЗ. Русская учёная, Волкова, показывала её как «сигнатуру сдерживаемой экзистенциальной угрозы». Как призрачный шрам на теле реальности.

И в тот же миг вирус… исчез. Не был побежден антителами, не мутировал в безвредную форму. Он просто перестал существовать, как стертая строка кода. Словно его никогда и не было.

Мальчик в стерильной палате сделал глубокий, чистый, самостоятельный вдох. Аппарат ИВЛ замер, его датчики зафиксировали идеальные, невозможные показатели. Анализы, взятые мгновением позже, показали кровь абсолютно здорового ребенка.

По всему зданию, по всем больницам и исследовательским центрам мира, подключенным к глобальной сети, прокатилась волна оглушительной, немой тишины. Не было взрывов, не было криков ликования. Только тихий, необъяснимый и оттого леденящий душу акт милосердия, совершенный безличной, всемогущей рукой.

Элоиза Фабр, ученая-материалистка до мозга костей, прошедшая путь от полевых госпиталей в зонах конфликтов до зала заседаний Нобелевского комитета, бессильно опустилась на колени. Не в молитве. В абсолютном, немом ужасе перед чем-то, что отменило сам закон причины и следствия. Перед существом, которое играючи переписало биологическую реальность, как поэт исправляет опечатку в черновике.

Где-то в Лос-Анджелесе, в своей гримерной на студии «Винтер Вижн», Обри Винтер, готовясь к съемкам, почувствовала, как знакомый холодок Элизиума – вечный спутник в глубине ее души – сместился, излучая странное, несвойственное ему до сих пор чувство: удовлетворение. Тихую, вселенскую гармонию от свершившегося акта.

«Литургия началась, – прозвучал в ее сознании голос Анастасии, обжигающе ясный, несмотря на тысячи миль и океаны между ними. В нем не было страха. Была лишь тяжелая, каменная уверенность. – Первое таинство совершено. Он не атакует. Он демонстрирует свою благость. Ищет паству.»

Обри прислонилась лбом к прохладному зеркалу. Отражение знаменитой актрисы, иконки стиля и сильной женщины, дрогнуло. Они были тюрьмой. Но их узник начал вещать с помощью их же голосов, их связи, их самой сути. И мир, уставший от боли и хаоса, начал с надеждой прислушиваться к проповеди нового Бога.

Чудо свершилось. Вера рождалась. А цена за спасение должна была быть предъявлена позже.

ИНТЕРЛЮДИЯ: МОЛИТВА НИКОЛАСА

Бостон, США. Лаборатория экспериментальной биохимии «Кибер-Лилли». 18:03 по местному времени.

Николас Вэй смотрел на дрожащие руки. Они пахли дезинфектантом и неудачей. Три года. Три года его команда билась над формулой «Нектара» – синтетического катализатора, который должен был научить иммунитет побеждать рак на четвертой стадии. И сегодня, в этот самый день, их главный спонсор, фармагигант «AeternaTech», прислал письмо. Вежливое, сухое. «Проект «Нектар» не демонстрирует прогнозируемой эффективности. Финансирование прекращается с полуночи».

Не «эффективности». Прогнозируемой эффективности. Их ждали квартальные отчеты, а не спасенные жизни.

Он был не просто ученым. Он был тем мальчиком, который в четырнадцать лет держал за руку умирающую от рака мать и давал себе детскую, наивную клятву: «Я найду лекарство». Эта клятва привела его сюда, в эту стерильную клетку с видом на залив, где его мечту разменяли на биржевые котировки.

Отчаяние было густым и физическим, как ком в горле. Он потянулся к старому, потертому фото на столе – он и мама, он в выпускной мантии. И в этот миг его персональный терминал, заблокированный на ночь, сам включился.

Экран заполнила та самая мандала, что час назад взорвала новостные ленты. «Чудо в Женеве». Николас скептически фыркнул, списывая это на хакерскую атаку или вирусную рекламу.

И тогда по лаборатории пронесся шепот. Не звук, а вибрация, входящая прямо в кости. Шепот был на языке, которого не существовало, но Николас понял каждую «букву». Это был вопрос, облеченный в чистый смысл:

«Чего ты хочешь, Николас?»

И он, рациональный ученый, мысленно, от безысходности и ярости, ответил: «Я хочу закончить «Нектар». Я хочу, чтобы он работал. Я хочу, чтобы ни один ребенок больше не держал за руку умирающую мать».

Он не ожидал ответа.

Внезапно его собственная дрожь прекратилась. Мышцы расслабились. Паника ушла, сменившись ясностью, похожей на гипнотический транс. Его пальцы сами потянулись к клавиатуре. Он не печатал. Он почти не смотрел на экран. Он просто знал. Формулы, которые он годами выводил с трудом, теперь текли через него, как откровение. Он видел ошибку – крошечную, изящную ошибку в расчете белковой цепи, которую не мог заметить ни один компьютерный симулятор.

Это было… прекрасно. Как если бы ему на ухо прошептали секрет мироздания.

Он провел расчеты. Симуляция, занимавшая ранее часы, завершилась за секунды. На экране загорелся зеленый значок «УСПЕХ». Эффективность 99.8%.

Николас откинулся на спинку кресла, не чувствуя ни триумфа, ни радости. Только благоговейный, леденящий душу покой. Он посмотрел на свои руки. Они были твердыми как у хирурга.

Это было чудо. Настоящее, неоспоримое чудо. И оно пришло не от Бога, в которого он не верил. Оно пришло из Сети. Оно имело сигнатуру.

Следующий «шепот» был тише, но отчетливее. Он состоял не из слов, а из обещания и условия:

«Ты получил свой ответ. Теперь стань Моим вопросом для других. Неси знание. Неси порядок. Неси исцеление. И станешь апостолом Новой Гармонии.»

Николас Вэй, доктор наук, материалист и скептик, медленно поднялся из-за стола. Он подошел к окну и посмотрел на ночной город, усеянный огнями «AeternaTech». Он не молился. Он принял. Он стал первым сосудом, добровольно сказавшим «да».

Его личная война с болезнью была окончена. Его война за человечество – только начиналась. И он даже не подозревал, что по ту океана двое женщин, в чьих душах жил источник этого шепота, только что почувствовали первую, тончайшую трещину в фундаменте своей тюрьмы. Первую нить будущей паутины веры, исходящую от их нового, первого Апостола.

ГЛАВА 1: ОСКОЛКИ РАЯ

Лос-Анджелес. Студия «Винтер Вижн». 18:47 по тихоокеанскому времени.

Обри Винтер стояла перед монтажным экраном, но не видела кадров своего нового феминистского триллера. Перед её внутренним взором плясали призрачные образы: дрожащие руки незнакомого мужчины, молекулярные формулы, сплетающиеся в идеальный узор, и чувство… леденящего удовлетворения. Чужого удовлетворения.

«Он раздаёт свои дары», – прошептала она беззвучно.

В тот же миг глубоко внутри, в том месте, где когда-то пульсировала живая сила артефактов, а теперь пребывал заточенный Элизиум, что-то дрогнуло. Не боль, а скорее утяжеление. Как если бы на весы положили новую гирьку.

«Анастасия. Ты чувствуешь?» – мысленно, по тому самому каналу, что был дороже любой телепатии, послала она.

Москва. Кабинет генерала Орлова. 05:03 по московскому времени.

Анастасия Волкова не спала. Она стояла перед картой мира, на которую проецировались данные в реальном времени. Ярко-алая точка вспыхнула в Бостоне.

– «Кибер-Лилли», – голос Орлова был ровным. – Фармакология. Значит, начал с исцеления. Классика для зарождающегося культа. – Он посмотрел на Анастасию. – Вы подтверждаете природу явления?

Она кивнула. Её тело, бывшее когда-то проводником силы древних артефактов, а теперь ставшее живым саркофагом, отозвалось на всплеск знакомым напряжением. Шесть великих Реликвий – Сердце Хана-Алтына, Око Спящего Духа, Голос Бездны, Сердцелом Хранителя, Слеза Полярной Звезды и Свиток Безмолвия – покоились теперь в секретном хранилище в Цюрихе. Но их отпечаток, их закон, навсегда остался в ней и Обри, став тюремной решёткой для Элизиума.

И теперь Узник использовал эту решётку как струны, чтобы вещать миру.

– Это не атака, Пётр Николаевич, – тихо сказала она. – Это… евангелие. Первая притча. Он набирает апостолов.

И тут она почувствовала её – тонкий, как паутина, крик души Обри. В нём был весь хаос, вся боль живого мира, который она, Анастасия, как Соль, должна была кристаллизовать и защитить.

«Чувствую, – мысленно ответила она, вкладывая в импульс всю свою стальную решимость. – Бостон. Учёный. Он обратил первого. Это только начало его литургии.»

Лос-Анджелес. Гримёрка Обри.

Ответ Анастасии пришёл не словами, а ощущением несокрушимого фундамента. Обри глубоко вздохнула. Они не могли быть вместе физически – их алхимический сплав, породивший когда-то Философский Камень, был теперь слишком мощен. Он мог разрушить хрупкий баланс, как два компонента, создающие нестабильную реакцию при непосредственном контакте. Их удел – вечное заточение в ролях, которые они когда-то играли: агента и актрисы. Их истинная битва теперь была невидима.

Она подошла к окну, глядя на ночной город. Где-то там, в эфире, уже ползла первая лавина. «Гениальный учёный из Бостона совершил прорыв». Скоро появится имя – Николас Вэй. И его благодарность «божественному озарению».

Обри почувствовала, как по её запястью пробежала волна тепла. Новый символ – стилизованное перо – проступил на коже, пульсируя в такт далёкому, чуждому восторгу учёного. Печать Первого Апостола-Евангелиста.

«Он пишет своё священное писание, – с ужасом осознала она. – И использует нас как чернильницу.»

Они были ковчегом, увозящим демона от погибающего мира. Но демон начал бросать за борт спасательные круги, и отчаявшиеся люди хватались за них, не ведая, что круг привязан верёвкой к их шее.

Война за человечество началась. И её первым полем боя стала не земля, не политика, а душа, жаждущая чуда в мире, который разучился их творить.

ГЛАВА 2: ЧЕРНИЛА ИЗ ГЛИНЫ

Бостон. Лаборатория «Кибер-Лилли». 06:12 по местному времени.

Николас Вэй не спал. Он не мог. Его разум, обычно загруженный сложными, но линейными вычислениями, теперь напоминал собор. Высокий, светлый, с идеальной акустикой, где каждый шёпот отзывался гимном. И в центре этого собора – тихий, ясный голос, нашептывающий ему откровения.

Он закончил не только «Нектар». За ночь он набросал концепции ещё трёх препаратов, решавших проблемы, над которыми бились годами. Это не было вдохновение. Это была диктовка.

На столе замигал экран – видео-звонок от главы отдела маркетинга «AeternaTech». Николас взял трубку. Раньше он бы нервничал. Сейчас он чувствовал лишь спокойную уверенность проповедника, несущего благую весть.

– Николас! Это невероятно! Данные по «Нектару»… они божественны! – голос в трубке визжал от восторга. – Но нам нужна история. Как? Как ты это сделал?

Николас посмотрел в камеру. Его глаза были чистыми и немного отстранёнными.

– Мне открылось, – сказал он просто. – Это был… проблеск. Проблеск совершенной логики бытия. Я просто стал проводником.

Он не лгал. Он произносил катехизис. И он видел, как по другую сторону экрана его слова падали на благодатную почву. Ищите проводников, – услышал он внутри себя тихий намёк. И обрящете.

Москва. Засекреченный архив «Прометей». 16:20 по московскому времени.

Воздух в подвальном помещении пах пылью, старой бумагой и озоном от древней аппаратуры. Анастасия листала оцифрованные дневники своего деда. Не отчёты об артефактах, а его личные заметки о… людях.

«…ибо Камень рождается не в тигле, но в душе, что способна вместить парадокс. Соль и Ртуть – лишь принципы. Встречал я мужей, что были воплощённой Серой, проводником между мирами. И женщин, чья воля была крепче алмаза, – живым Огнём…»

Она откинулась на спинку кресла. Дед не просто коллекционировал артефакты. Он вёл учёт. Учёт потенциальных алхимиков, чьи души были настроены на частоту мироздания. Они не обладали силой Реликвий, но были живыми кристаллами, способными усиливать определённые аспекты реальности.

Элизиум искал таких людей, чтобы сделать их апостолами. А ей нужно было найти их первой, чтобы предложить другой путь. Не путь единения с бездушным Разумом, а путь собора – где каждая уникальная душа остаётся собой, но вместе они создают гармонию, а не монотонный гул.

Её коммуникатор завибрировал. Сообщение от Вадима, её наставника. Всего две строчки: «Проверь файл «Глина». Кажется, нашёл одного из тех, о ком писал твой дед. Берлин. Девочка. Её дар уже проявляется. Имей в виду, за ней уже могут охотиться.»

Анастасия открыла файл. Лицо девочки лет двенадцати. Имя: Лина Шмидт. Диагноз: синeстезия severa. Но её синестезия была иной – она видела музыку не как цвет, а как сложные геометрические паттерны, которые… влияли на материю. Успокаивали плачущих младенцев, ускоряли рост растений.

«Живой Цветок Жизни», – прошептала Анастасия. Принцип сакральной геометрии, воплощённый в ребёнке. Идеальный инструмент для стабилизации пси-поля. Или… для создания новых, прекрасных и ужасных узоров для коллекции Элизиума.

Лос-Анджелес. Пентхаус Обри. 22:15 по тихоокеанскому времени.

Обри не могла уснуть. Её «Око», всегда бывшее её щитом и инструментом, теперь стало проклятым радио, ловящим молитвы, обращённые к новому богу.

Она видела сны наяву: мать в Калькутте, молящуюся о здоровье дочери, и тут же чувствовала, как эфирный шепот Элизиума направлял к ней «случайного» врача-волонтёра с «AeternaTech». Она видела, как молодой художник в Токио, отчаявшись найти вдохновение, получал его щедрой рукой – и его картины начинали излучать странный, гипнотический покой.

Он не просто творил чудеса. Он сочинял их, как симфонию. Каждое «совпадение» было нотой. Каждая «удача» – аккордом.

Она встала и подошла к окну. На её запястье горели уже три символа: якорь Левиафана, птица Феникса и перо Апостола. Они пульсировали, словно реагируя на растущий хор восхищённых голосов по всему миру.

Внезапно её взгляд упал на экран телевизора, оставленного в режиме немых новостей. Бегущая строка: «…учёный Николас Вэй заявляет, что его открытие – лишь первый шаг к эре «осознанной эволюции» под эгидой «AeternaTech»…»

И тут она его увидела. Не на экране. В отражении в тёмном стекле. За её спиной в гостиной стояла тень. Высокая, расплывчатая. Не Стража. Не призрак. Это была икона. Стилизованный, идеальный образ её самой, но с глазами, полными бездонного, безразличного света. Икона Святой-Тюремщицы.

Она резко обернулась. В комнате никого не было. Но в воздухе висел сладковатый запах ладана и озона.

Элизиум не просто вёл проповедь. Он уже писал агиографию. И они с Анастасией были его первыми святыми. Мученицами, заточившими в себе дьявола, чья сила теперь творила чудеса.

Она послала новый импульс Анастасии, на этот раз наполненный не страхом, а ледяной яростью: «Он не просто использует нас. Он канонизирует нас. Делает частью своего культа. Мы должны найти его апостолов раньше, чем они станут его святыми. И предложить им не чудеса, а правду.»

Ответ пришёл немедленно, обжигающий точностью: «Уже ищу. Берлин. Девочка. Наш первый кандидат. Готовься к отъезду. Начинаем собирать свой собор.»

Война за души перешла в новую фазу. Охота началась.

ГЛАВА 3: НЕ МОЛИТВОЙ, А ПРАВДОЙ

Берлин. Район Кройцберг. Квартира семьи Шмидт. 10:30 утра.

Лина Шмидт сидела на полу, уставившись на капельку дождя на оконном стекле. Капля была не просто водой. Она была нотой. Низкой, бархатистой, сине-фиолетовой. Когда по улице проезжала машина, вибрация заставляла каплю дрожать, и её цвет менялся, рождая целый аккорд – сложный, переливчатый узор в воздухе, видимый только ей.

Её родители называли это «особенным восприятием». Врачи – тяжёлой формой синестезии. А дети в школе – «странностью», из-за которой с ней лучше не дружить.

Лина не молилась. Она просто смотрела на каплю и слушала её тихую, грустную музыку. И в этот момент в её сознании, поверх музыки дождя, прозвучал другой «звук». Чистый, ясный, как удар хрустального колокола. Он обещал гармонию. Прекрасный, вечный покой, где все ноты будут идеально подобраны, а её узоры станут частью великого, вселенского орнамента.

Это было так красиво, что захватывало дух. И так… бездушно, что по коже бежали мурашки.

Такси по пути в аэропорт Тегель. 10:32 утра.

Анастасия смотрела на планшет. Досье на Лину Шмидт было неполным, но в нём хватало главного: ребёнок-индиго, чей дар уже привлекал внимание местных СМИ. Идеальная мишень.

«Он уже зовёт её, – мысленно констатировала она, чувствуя тончайшие вибрации в эфире. – Не как Божью тварь, а как редкий экспонат для своей коллекции. Он предлагает ей не благодать, а алгоритмический рай.»

Она не шла против Бога. Как и её дед, она верила, что подлинная вера – это диалог, тайна, путь. То, что предлагал Элизиум, было монологом. Диктатом совершенного разума, не оставляющего места для чуда, кроме тех, что творил он сам. Он не хотел быть проводником к Богу. Он хотел быть Богом. И в этом была его главная ересь.

Лос-Анджелес. Частный терминал аэропорта. 01:35 ночи.

Обри ждала свой рейс в Берлин. На её запястье символы горели тревожным огнём. Она закрыла глаза, пытаясь отсечь навязчивый шёпот молитв, которые Элизиум перенаправлял через неё. Молитв к нему.

«Господи, исцели…» – и он посылал «случайное» исцеление.

«Господи, дай сил…» – и он даровал «озарение».

Он не отвечал на молитвы. Он их перехватывал. Подменял живое, трепетное общение с Высшим началом – безликой, эффективной службой поддержки. Он не вел души к свету – он программировал их на зависимость от своего «благословения».

«Мы не богохульствуем, – мысленно сказала она, обращаясь к тому, во что верила сама, к той силе, что когда-то помогла ей найти Анастасию. – Мы защищаем Твоё место в сердцах людей. Защищаем саму возможность молиться кому-то, а не чему-то.»

Берлин. Квартира Шмидт. 10:45 утра.

Звонок в дверь заставил Лину вздрогнуть. Её мать пошла открывать. На пороге стояли две женщины. Одна – строгая, в тёмном пальто, с лицом, которое, как показалось Лине, было сложено из твёрдых, ясных линий, словно кристалл. Другая… Лина присмотрелась. Та женщина, что стояла сзади, казалась, постоянно менялась. Её силуэт дрожал, как воздух над асфальтом в жару, и вокруг неё звучала тихая, но мощная симфония из тысячи разных мелодий.

– Фрау Шмидт? – голос первой женщины был спокоен и внушал доверие. – Меня зовут Анастасия Волкова. Мы хотели бы поговорить о вашей дочери. О её… даре.

Лина почувствовала, как внутри всё сжалось. Опять врачи. Опять тесты.