Дверца в канализацию

Так что Бреннана я заметила, рано или поздно.

Но не одного – в компании с белобрысой девчонкой почти одного с Бреннаном роста в короткой джинсовой юбке и с красными, как панцирь рака, губами. Я отсюда видела эти ее ужасные губы. Удивительно, как только Бреннан не ослеп?

Я молча наблюдала за тем, как они движутся к подъезду (почему-то соседнему), держась за руки. Как останавливаются друг напротив друга. Я все ждала и ждала, пока произойдет хоть что-нибудь, но они принялись разговаривать, причем наверняка о всякой ненужной ерунде, а мое сердце в это время билось, как сумасшедшее.

Но ожидание мое в итоге было вознаграждено.

Сомнительной, конечно же, наградой.

Бреннан ее поцеловал. Спасибо, что не в ужасные красные губы – так, в щеку, перед этим плавно отведя назад прядь волос… Девчонка захихикала. И почти сразу скрылась за дверью подъезда.

А потом, как ни в чем не бывало, прекрасно зная, что какая-то там Эрика здесь и ждет его, Бреннан пошел в теперь уже правильную сторону. А я отпрыгнула от окна, напрочь забыв про Теодора и про то, что фикус нужно вернуть на место. Сердце билось, щеки пылали, дышать стало тяжело – это были очень странные ощущения, прежде я ничего подобного я не испытывала.

Хотя, анализируя ситуацию позже, я поняла, что ничего такого сверхъестественного не произошло. Если не считать выдуманной мной же любви. Мы с Бреннаном виделись лишь единожды, совсем не знали друг друга, а я далеко не красотка и не стану ей, даже если накрашу губы красной помадой.

Так почему же я вдруг подумала, что имею право влюбляться?

Существует ли вообще такое право, которое позволяет любить?

Но тогда, тем не менее жарким, чем все остальные, летним днем, чувствовала я себя и в самом деле неважно. А из кухни как раз вышла мама, решив меня проведать. И застала она свою единственную дочь именно в таком состоянии – а я списала все на то, что мне совсем поплохело от жары. Пожалуй, я уже тогда начала скрывать от мамы некоторые детали своей глупой жизни.

В общем, к тому времени, как Бреннан оказался дома, я уже заседала на кухне в окружении трех женщин, хлопочущих надо мной, как над цыпленком. Да так никуда и не пошла, несмотря на многократно подаваемые Бреннаном знаки. А очень скоро мы с мамой уехали, и уже у себя в комнате я вдоволь наревелась над своими разбитыми чувствами и даже вырвала из дневника разрисованные сердечками листы.

В следующий раз мама поехала к Джонсоном без меня.

С тех самых пор я с Бреннаном встречи не искала. И надеялась никогда не оказаться даже вблизи квартиры, где он жил. Почему-то мне оказалось, что я слишком огорчусь, увидев тот самый подъезд.

Но Теодор у Джонсонов в самом деле классный, и я бы многое отдала, чтобы у меня был такой кот. Но в нашем доме лучше не иметь никаких пушистых животных – у папы на них давняя аллергия, и я сама видела, как он чихает, едва только вблизи появляется кошечка или собачка (приходится пить таблетки). И я даже смирилась с тем, что у нас никогда не будет животных, до того самого момента, пока сама судьба не подкинула мне шанс.

Этой зимой, на одном из совместных ужинов, после которых мы все разбегаемся по своим комнатам, я предложила родителям завести улитку. Несколькими часами раннее, в школе, ко мне подошла сама Джил. И вполне мирно спросила, не нужна ли мне улитка – сообщила, что у ее Ивы недавно появились детки. Я тогда даже переспросила: «У Ивы?». И оказалось, что Джил тоже смотрит «Красноглазых сов». Это заставило меня уважать Джил чуть больше, и в то же время я почувствовала ревность к сериалу, который так сильно люблю. А ещё вдруг подумала, что мы с Джил даже могли бы подружиться, если бы она не была такой противной. Но уже через мгновение эта мысль меня покинула. С такими, как я, обычно не дружат такие, как Джил.

Я в тысячный раз отвлеклась, но, в общем-то, все обстояло так, что я готова была взять улитку прямо сейчас даже несмотря на то, что с собой ее у Джил не было. Желательно мальчика, чтобы я назвала его Бердом. На это Джил сказала, что у улиток есть волшебное свойство – ты сам можешь выбрать, мальчики они или девочки, и это вдохновило меня ещё больше. Я сказала, что предупрежу родителей и сразу же сообщу об этом Джил – например, в «Фейсбуке». И мы договоримся, когда Джил отдаст мне Берда. Так что мы разошлись, вполне довольные друг другом. И домой я мчалась, точно у меня за спиной были крылья для ускорения. Даже новую серию «Красноглазых сов» смотрела без должного внимания, потому что все мои мысли были заняты улиткой.

Я ждала ужина, чтобы одновременно сообщить радостную новость и папе, и маме. Мне эта новость виделась настолько важной, что говорить о ней вне ужина казалось мне настоящей грубостью.

Однако, когда я ее произнесла, никто не разделил со мной воодушевления.

Папа лишь вздохнул, зато мама ещё полчаса говорила о том, какая это ответственность, и что она не хочет ухаживать за улиткой вместо меня, и что даже для ухода за улиткой нужны деньги, и что я ещё слишком маленькая (хотя через месяц мне исполнилось одиннадцать), и все в таком духе, произнесенное уставшим маминым голосом. Я держалась изо всех сил, но, когда мы разошлись по комнатам, все-таки расплакалась. И написала Джил, чтобы она отдала моего Берда кому-нибудь другому. Уже потом, в школе, Джил немного надо мной посмеялась, но быстро утратила интерес, видя, что я никак на нее не реагирую.

У нас до сих пор не появилось ни одного зверенка, как бы мне этого не хотелось. Да и больше никто не предлагал мне кого-нибудь отдать. Хотя я бы все равно не согласилась. Мама ясно дала мне понять, что не хочет заводить никаких живых существ (кроме кактусов, разве что). Однажды я даже подумала, что папина аллергия была всего лишь очередной отговоркой. И тут же устыдилась. Мы не выбираем, с какими болячками нам родиться, ведь так?

Со всеми этими ответвлениями я совсем забыла, о чем начала рассказывать.

Надеюсь, я не пропустила ничего важного, но, в общем-то, в магазин мы все-таки поехали. Я решила, что день достаточно длинный (он же без школы), а потому я успею сделать и то, что обязана, и то, что хочу. До чего меня жизнь довела! Раньше я воспринимала субботние поездки в магазин как самое радостное событие каждой недели. Кроме тех четырех неделей в году, когда был день рождения у меня или родителей и Рождество. Зато тем утром мое настроение начало портиться уже в машине, и, если когда-то я могла рассказывать о чем-то всю дорогу, то теперь молчала, глядя в окно.

Ехали мы к центру.

В нашем тихом райончике был всего лишь один супермаркет, и тот крошечный, не развернуться. То есть, конечно, это не мешало мне покупать в нем всякую ерунду, ну, например, шоколадки, мармеладки и (летом) мороженое. Но вот закупиться по-нормальному, так, чтобы ещё неделю жить и не думать о том, где взять еду, там было невозможно.

Поэтому мы и ездили в центр.

В дороге к тому же обнаружилось, что, прежде чем отправиться за продуктами, мы заедем в строительный магазин, самый большой в нашем городке, куда спокойно можно уместить две, а то и три моих школы вместе с удвоенными – или утроенными – учениками и учителями. Надо было купить обои – папа наконец-то (мама просила об этом еще года четыре назад) решил доделать ремонт в небольшой комнате-складе нашего дома, в которую никто никогда даже и не заглядывал.

И да, если в прежние времена я бы могла этому обрадоваться, то теперь лишь разнервничалась ещё больше. Это ведь отнимет так много времени! Зная папину любовь ко всяким инструментам, краскам, плиткам и всему прочему (когда-то он даже хотел становиться дизайнером) и мамину придирчивость (до сих пор помню, как мы три часа подряд выбирали дверную ручку), несложно догадаться, что это отнимет у нас полдня.

Кажется, я дышала слишком громко, потому что мама даже спросила:

– Эрика, все в порядке? Ты сегодня молчаливая.

Конечно же, все было не в порядке. Но не могла же я сказать об этом маме?.. Три дня назад уже сказала, но что-то она не разделила моих восторгов.

Но и слишком нагло солгать я не смогла. Поэтому ответила просто:

– Не знаю. – И зачем-то добавила: – Весна.

Если учесть, что даже в нашем районе снег таял с каждым днем все сильнее, лужи увеличивались и походили на растущих амеб (а нам в школе рассказывали про амеб), а кое-где начинали уже подсыхать, то в оживленной части города весна царила настоящая. Тут и без того было снега гораздо меньше, чем у нас, хотя бы потому, что специальные службы увозили его в неведомую даль. А сейчас так вообще – почти никакого снега. Зато солнце светит яркое, бликует в окнах домов.

Я родилась через две недели после начала весны.

Поэтому, пожалуй, я имею полное право называть весну «своей».

Так вот, моя весна почти полностью уже завладела моим городом, и это, несмотря ни на что, заставляло меня испытывать радость. Как будто я в самом деле была цветком, который восхищается появлению солнца и склоняет голову в его направлении.

Ехали мы как никогда долго, но все же приехали. Строительный магазин высился среди довольно невысоких домиков и совсем не вписывался в окружающую его обстановку. Вся парковка была заставлена машинами, и мы еле нашли место, чтобы приткнуться. Как будто всем вдруг резко захотелось заняться ремонтом. Вот делать людям нечего, честное слово…

Я нацепила свою любимую шапку и вслед за мамой, которая никогда не носит шапки, вылезла из машины. Потянулась, разминая застывшие мышцы. Из машины появился папа, подошел к нам, посмотрел сверху-вниз. Он у меня высокий, мой папа, и даже выше мамы на полторы головы, а что уж обо мне говорить… Папа улыбнулся и спросил:

– Отправляемся?

Вообще-то раньше мне нравилось, когда папа так делал. Эти его слова бодрили и вселяли дух приключений. Даже если мы шли всего лишь купить обои. Но сегодня они разозлили меня ещё больше. Так и хотелось поинтересоваться, не мог ли он спросить это раньше, когда мы еще не сели в машину. Может, и не пришлось бы тратить двадцать минут времени на поездку сюда (и столько же на то, чтобы приехать обратно).

Нет, на самом деле, я люблю папу.

Но, скорее, издалека.

С понедельника по пятницу папа рано утром, пока я еще сплю, уходит на работу. Возвращается к ужину – а у нас поздний ужин, он начинается не раньше восьми часов вечера. Те пятнадцать минут, когда мы ужинаем – единственное время (не считая субботних поездок за покупками), в которое я могу пообщаться с папой. И то большую его часть мы едим. А потом папа уходит отдыхать. Иногда я пытаюсь достучаться до него после, но ничего порядочного не выходит.

А по воскресеньям у папы тренировки по автокроссу – я, кажется, это уже упоминала. Возвращается он ещё позже и даже не ужинает.

Да, я люблю папу.

И прекрасно понимаю, что основной доход нашей семьи – это то, что он зарабатывает. И что ему тоже нужен отдых, поэтому он и пропадает на своем автокроссе. И что он старается изо всех сил и иногда даже находит время на то, чтобы попасть на наш школьный концерт, например.

Но все равно все это немного грустно.

Хотя не зря говорят, что человек ко всему привыкает.

Вот и я. Привыкла, что его почти никогда нет.