Каталина

Она сделала шаг в сторону, мимо него. Пальцы едва дрогнули – желание коснуться вспыхнуло, но она заставила руку опуститься.

– Мне нужно побыть одной, – произнесла Каталина, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Каэлис кивнул. В его глазах не было ни тени обиды – лишь спокойное, слишком человеческое понимание. Она прошла мимо. Дверь мягко захлопнулась.

***

Снаружи пахло сырой землёй и ночным ветром. Небо медленно светлело, пропитываясь алым. Рассвет поднимался над садом как кровь, пролившаяся по горизонту.

Каталина вышла на середину дорожки и остановилась, ладонями коснувшись щёк – впервые за долгое время она почувствовала прилив крови к ним. Ветер касался кожи, но не причинял боли – наоборот, тело словно нуждалось в этом привычном холоде. Она обхватила себя руками не от прохлады, а потому что внутри стало слишком тепло. Чувство вины глухо пульсировало под рёбрами. Вина за то, что позвала его. За то, что не смогла отпустить. И за то, что не жалеет об этом.

Она стояла, глядя на красное марево над пустошью, пока воздух не дрогнул позади. Шаги медленные, но уверенные. Не шорох тьмы, не образ, сотканный из теней, а живые, реальные шаги. Она не обернулась.

Каэлис подошёл бесшумно. Его тень коснулась её. В руках он держал тёплый шерстяной плед и, не говоря ни слова, закутал Каталину в него. Ткань легла на её плечи, мягко, бережно. Вслед за ней – его руки. Он не убрал их сразу, лишь на мгновение сжал немного крепче, словно хотел запомнить тепло под пальцами, а потом медленно отстранился.

Тишина между ними обволакивала. Каталина чувствовала его дыхание у себя за ухом. Это был тот редкий случай, когда они понимали друг друга без слов, когда звук был лишним. Она прикрыла глаза.

– Каэлис, – начала она тихо, – я не должна была этого делать. Я хотела защитить людей, а теперь… я обрекла их на верную смерть.

Она медленно обернулась. Первые лучи солнца скользнули по его лицу – резкие скулы, чуть приподнятые уголки губ, тёмные волосы до плеч, отливающие бронзой в свете рассвета. Черты его были острыми, почти хищными, но в этом свете – удивительно живыми. Он выглядел как существо, сотканное не из тьмы, а из самой противоречивой её части – той, что умеет быть прекрасной. Его взгляд был глубоким, как бездна, в которой можно утонуть, если смотреть слишком долго.

– Каталина, зови меня Коэн, – тихо произнес он. – Это моё настоящее имя. Так называла меня семья.

Каталина едва заметно кивнула. Это имя прозвучало так просто, по-человечески, что на мгновение стерло между ними грань.

– У меня слишком много вопросов… Кто стоит во главе культа? Что нужно культистам от меня? И от чего я должна их спасти? – она замолчала на мгновение, чувствуя, как дрогнул голос. – Мне страшно. Не за себя – за то, что не знаю, что ждёт дальше. Неизвестность меня пугает.

Он сделал шаг ближе. Свет лёг на его плечи, на линию шеи, подчёркивая всё то, что в нём было опасным и неотразимым одновременно.

– Не думай о том, что будет, – тихо сказал он, и в голосе прозвучала неожиданная мягкость. – Не нужно нести этот крест одной. Культ, их тайны, твои страхи – я позабочусь обо всём.

Он чуть склонил голову, тень улыбки скользнула по губам, а голос стал ниже, теплее, почти бархатным:

– Перестань мучить себя виной, Каталина. Просто будь рядом. Этого – достаточно.

Она встретила его взгляд. В нём не было больше того демонического огня – только странное, человеческое тепло. Она замерла. Рассвет разливался всё шире, превращая тьму его волос в бронзовые блики.

– Позволь мне всё исправить, – тихо произнёс он, глядя ей прямо в глаза. – Я сумею завоевать твоё сердце… по-настоящему.

Он сделал шаг ближе, и в его голосе прозвучала уверенная, нежная тень обещания:

– Не словами. Не голосом, что веками играл с чужими судьбами, – тихо сказал он. – А поступками – теми, которых ты всегда ждала.

Он смотрел на неё так, будто пытался запомнить каждую черту, каждый изгиб её лица, боясь, что все это сон. Каталина не двигалась. Только ветер тронул пряди её волос, и в этот миг он медленно протянул руку.

Пальцы коснулись её щеки – уверенно, но осторожно, боясь причинить боль. Прикосновение оказалось живым, настоящим. В них не было ни власти, ни тьмы – что-то тихое и нежное.

– Я всегда хотел увидеть, какая ты, когда не прячешься за холодом, – шепнул он. – Вот она – настоящая ты. Прекрасная. Живая. Опасная.

Холодный утренний воздух смешался с его дыханием – тёплым, немного неровным. Это прикосновение, вопреки всему, не вызывало страха. Наоборот – хотелось, чтобы оно длилось дольше, чтобы рука не убиралась, чтобы этот миг остался, пусть даже весь мир рухнет за его пределами. Она закрыла глаза. На мгновение ей показалось, что всё – культ, кровь, проклятия, – исчезло, растворилось где-то в ночи. Остались только рассвет, его взгляд, и лёгкое тепло на коже.

Где-то в глубине сознания шепот: не громкий, почти ласковый: «Ты знаешь, что я никогда не отпущу тебя, Каталина…»

Он молчал, стоял по-прежнему рядом, такой живой, манящий, почти невозможный. От него исходило то самое ощущение, которое нельзя было спутать ни с чем: присутствие чего-то опасного и родного одновременно. Каталина открыла глаза , едва слышно прошептав:

– Тогда не отпускай.

Он смотрел на неё, долго, внимательно. Во взгляде плескалось что-то давно забытое, пытающееся выраться наружу. Тени рассвета ложились на его лицо почти благословенно. Свет подчёркивал его живость, но в этой живости всё равно было что-то потустороннее – слишком идеальное, слишком безукоризненное, как будто мир вокруг ещё не успел поверить, что он снова из плоти и крови.

Каталина не успела ничего сказать. Коэн тихо коснулся её плеча, развернув к себе спиной и осторожно обнял. Его руки сомкнулись на её плечах, крепкие, уверенные. Но в этом прикосновении было столько нежности, что дыхание у неё сбилось. От него исходило тепло – не просто человеческое, глубже, плотнее, словно в нём жила сама древняя сила, привыкшая к вечной тьме и вдруг коснувшаяся света.

Он закрыл глаза, прижал губы к её волосам и прошептал – почти не слышно:

– Я хочу постоять так… хотя бы немного. Я слишком долго не чувствовал тепла солнца.

Его голос был хриплым, и непривычным к словам. Каталина стояла, не двигаясь, чувствуя, как его сердце бьётся у неё за спиной в том же ритме, что и её собственное. Они молчали. Рассвет поднимался над садом, разливаясь по небу красным и золотым, и этот свет падал на них, как взгляд Бога, от которого невозможно укрыться. Но Коэн не смотрел на солнце – он смотрел на неё.

И тогда она поняла: тепло, которое он хотел почувствоать, не имело отношения к солнцу. Это было её тепло. Её дыхание, её присутствие, её жизнь – то, чего ему всегда не хватало, и ради чего он вернулся из тьмы.

Каталина медленно подняла руку и коснулась его ладони, как признание, не требующее слов. Коэн едва улыбнулся; его пальцы сомкнулись на её руке, и в этом движении звучало обещание, что теперь она может положиться на него.

***

Коэн вдруг замер. Его руки, до того спокойно лежавшие на плечах Каталины, напряглись, что-то изменилось. Он чуть наклонил голову, прислушиваясь к звуку, едва уловимому, но достаточному, чтобы в его взгляде вспыхнул тот самый холодный блеск, который предшествовал беде.

Каталина насторожилась.

– Что случилось? – спросила она тихо, чувствуя, как сердце предательски ускоряет ритм.

Он не ответил сразу. Ветер стих – будто сам мир затаил дыхание. Коэн прищурился, вглядываясь в клубящийся между деревьями туман. Черты его лица на миг стали острыми, первобытными. Затем уголки губ дрогнули.

– Гость, – произнёс он негромко, с ленивой усмешкой. – Кажется, к нам спешат.

Каталина посмотрела на него вопросительно.

– В такое раннее утро? Кто же?

Он усмехнулся чуть шире, почти не скрывая иронии:

– Твой храбрый рыцарь. Джон. Тот, что бежит первым с поля боя.

Она взглянула в сторону ворот – между деревьями уже мелькала человеческая тень. Коэн бросил на неё взгляд, и в его глазах на мгновение мелькнуло что-то хищное.

– Иди в дом, – тихо сказал он. – Встреть гостя, как подобает хозяйке поместья.

Каталина кивнула. Он мягко, почти невесомо коснулся её плеча – и от этого прикосновения веяло странным чувством защищённости, непостижимой безопасностью.

– Не бойся, – сказал он с лёгкой, опасной усмешкой. – Я не причиню ему вреда… если только он не поведёт себя, как в прошлый раз.

***

Джон переступил порог дома. Тишина встретила его холодом и лёгким эхом шагов. Просторная прихожая пахла старым деревом и чем-то настороженным.

У подножия лестницы стояла Каталина. Свет из окон мягко скользил по её лицу, делая черты резче. Она казалась чужой в собственном доме – спокойной, но отрешённой.

– Каталина, – начал он глухо. – Я… хотел извиниться.

Джон шагнул ближе, не решаясь поднять взгляд.

– Не знаю, что на меня нашло. Тогда… я сказал ужасные вещи. Я ненавижу себя за это. Может, ты и правда не… часть всего этого.

– Джон, – тихо остановила она.

Он замолчал. Её голос – холодный, сдержанный задел сильнее, чем упрёк. Он хотел что-то добавить, но из гостиной раздался чужой голос: бархатистый, глубокий, с той особой мягкостью, за которой угадывалась власть.

– "Отец же сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного телёнка и заколите; будем есть и веселиться, ибо этот сын мой был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся." – произнёс голос.

Джон прошёл вглубь гостиной, туда, откуда звучали слова.

У камина, в кресле, сидел мужчина. В руках – старая книга в кожаном переплёте. Он закрыл её и взглянул на гостя исподлобья.

– Евангелие от Луки, – произнёс он лениво, будто цитировал её не раз и не два. – История о блудном сыне. Подходит, не находишь? Иногда возвращение – худшая форма воскресения.

Каталина подошла ближе. Джон впервые заметил, как она смотрит на этого человека – не как на незнакомца. В её взгляде было тепло. Такое, которого Джон никогда не видел.

– Джон, – произнесла она, – это мой друг… Коэн…

Мужчина поднялся. Его движения были точны, неторопливы – как у хищника, который знает: соперников нет.

– Коэн Грейвс, – представился он с лёгкой, ленивой ухмылкой. – Ты выглядишь усталым, Джон. Плохая ночь выдалась?

– Не твоё дело, – отрезал тот, не пожимая руку.

Коэн чуть приподнял бровь, не обидевшись.

– Скажи, дорогой Джон – произнёс он, спокойно, – как ты думаешь, можно ли простить предателя? Раз и навсегда. Ваш Бог ведь милосерден, не так ли?

Джон почувствовал, как грудь стянуло. Слова Коэна звучали обыденно, но в них что-то резало изнутри. Он промолчал. Коэн, кажется, и не ждал ответа.

– Я искал тебя, Каталина, – сказал Джон, стараясь не смотреть на него. – А ты здесь… одна, с каким-то мужчиной. Ты хоть понимаешь, что происходит вокруг?

Коэн тихо рассмеялся – низко, почти беззвучно.

– "С каким-то"? – повторил он, чуть склонив голову. – Нет, мы знакомы. Довольно близко.

Демон посмотрел на Каталину. Улыбка стала мягче, ласковей.

– Правда ведь, Кэти?

Она не ответила. Стояла между ними, опустив взгляд, как будто слова утратили смысл.

Джон почувствовал, как внутри всё сжимается. В груди поднималось горячее, беспомощное чувство: ревность, страх, злость.

– Что он здесь делает? – спросил он. – Зачем ты его впустила?

– Он помогает мне, – ответила Каталина. В голосе – холод.

– Помогает? – Джон коротко усмехнулся. Смех вышел ломким. – Этот человек? Он даже не скрывает, как смотрит на тебя. Или у тебя с ним что-то есть?

– Осторожнее, – произнёс Коэн тихо, но в голосе звенело предупреждение. – Зависть – липкое чувство. Оно делает людей… неопрятными.

– Я просто не хочу, чтобы она попала под влияние какого-то самодовольного чужака.

Коэн чуть приподнял брови.

– Самодовольного? Возможно. Но не чужака. – Он шагнул ближе, не разрывая зрительного контакта. – А вот ты… да, ты здесь чужой.

Их взгляды сцепились. Джон ощутил странное давление, этот человек наполнял собой пространство, вытесняя воздух.

– Ты смотришь на меня, как на врага, – выдохнул Джон, с трудом удерживая голос ровным.

– Враг? – Ухмылка Коэна погасла. На лице не осталось ничего, кроме безразличия. – Нет, Джон. Я не считаю тебя врагом. Я считаю тебя… никем.

Слова прозвучали спокойно, без злобы. Но в груди Джона что-то оборвалось. Каталина закрыла глаза, будто звук ранил и её.

– Хватит, – сказала она. – Оба.

– Видишь? – произнёс Коэн, не глядя на неё. – Она устала от твоих рывков, Джон. От твоих "я люблю", "я спас", "я пришёл". Ты любишь не её. Ты любишь то, как чувствуешь себя рядом с ней.

Джон шагнул ближе.

– Отойди от неё.

– Или что? – спокойно спросил Коэн. Его глаза сверкнули – будто он этого и ждал. – Ударишь? Попробуй. Может, станет легче. Только не думай, что она станет твоей, если меня не будет.

Каталина молчала. Джон взглянул на неё – ищущий, умоляющий. Но в её взгляде не было ни ответа, ни тени прежнего тепла. Только рой мыслей крутившихся у нее в голове, переживающих за Анику и Лиама, которых еще не нашли. Бледное лицо подруги, взгляд, полные тревоги глаза. Если с ней что-то случится… Если не успею…

– Каталина, – выдохнул Джон, почти сорвавшись. – Пойдём со мной. Сейчас. Просто… уйдём отсюда.

Она медленно покачала головой.

– Нет, Джон.

Он застыл. В его взгляде – отчаяние и неверие.

– Что значит – “нет”? – он сделал шаг, голос надломился. – После всего, что было? После всего, что я…

Коэн чуть улыбнулся – устало, с оттенком жалости, как будто знал исход задолго до них обоих.

– Она сделала выбор. – тихо заверил он.

– Это не конец, – сказал Джон глухо, но глаза вспыхнули. – Я не оставлю тебя с ним, слышишь? Ты просто… не понимаешь! Он затуманил тебе голову!

– Прекрати, Джон, – перебила она. – Ты опять начинаешь. Всегда одно и то же – обвиняешь, потом каешься. Всё по кругу. Я устала.

Он шагнул ближе, почти умоляя:

– Каталина, послушай… я просто хочу тебя защитить.

– От кого? – она резко подняла глаза. – От него? От самой себя? – дыхание стало неровным. – Или от тебя?

Повисла пауза – короткая, вязкая. Коэн чуть прищурился, глядя на Джона с мягким сожалением – будто жалел, но не человека, а его слабость. Он подошёл ближе, понижая голос, чтобы слышал только Джон.

– Знаешь, – сказал он почти шёпотом, – иногда самое страшное – понять, что ты борешься не за человека, а за собственное отражение в его глазах.

Джон хотел ответить, но голос застрял в горле. Коэн продолжил – всё тем же ровным, ласковым тоном:

– Ты не можешь оставить то, что тебе никогда не принадлежало.

Эти слова прозвучали мягко, почти нежно – от этого стало только хуже. Джон отвёл взгляд. Лицо побледнело, будто из него вытянули душу. Он шагнул к двери, медленно, тяжело, как человек, который уходит не впервые, но в последний раз.