Каталина

Каталина быстро надела пальто, застёгивая пуговицы дрожащими пальцами. В коридоре стоял влажный, утренний холод.

– Сейчас главное проверить Анику и Лиама, – промелькнуло в голове. – Джон отвёл их в гостиницу. Я должна убедиться, что с ними всё в порядке.

На улице туман редел. Каменные дома дремали, серое небо просвечивало сквозь ветви. Она шла, не чувствуя холода. Каждый шаг отзывался пустотой. Гриндлтон просыпался. Фонари гасли, хлебный запах тянулся из пекарни. Каталина остановилась у трактира, глядя в запотевшее окно. Внутри сидели Аника, Джон и Лиам. Они улыбались, и о чем то бурно беседовали. На мгновение стало теплее. Она вошла.

– Каталина! – вскрикнула Аника, поднимаясь. Объятие было крепким, дрожащим – таким, каким обнимают тех, кого уже успели потерять.

– Садись, – тихо сказал Джон, пододвигая стул. – Мы как раз завтракаем. Это Лиам, мой брат.

– Знаю, – кивнула она. – Приятно наконец познакомиться.

Лиам попытался улыбнуться, но губы лишь едва дрогнули.

– Спасибо, что нашли нас, – хрипло произнёс он. – Мы почти ничего не помним о вчерашнем дне. Наверное, мозг решил вычеркнуть то, что было слишком страшно.

Аника молча поставила перед Каталиной кружку. Пар тянулся тонкой серебристой нитью, запах был терпким, пряным, до боли домашним.

– Выпей, – прошептала она, стараясь, чтобы голос не сорвался. – Кэт… ты не представляешь, как я испугалась.

Каталина опустилась напротив, всматриваясь в лицо подруги. Аника держала чашку обеими руками, надеялась, что тепло от неё сможет унять дрожь.

– Это случилось той ночью, – начала она, глядя в чай. – Когда Джон запер тебя в комнате. Я подумала… проверить, всё ли с тобой в порядке. В спальне было пусто. Только окно распахнуто, а шторы колышутся. Я подошла, чтобы закрыть его, и вдруг кто-то сзади… – она резко вдохнула. – Схватил меня. Мешок на голову, запах сырости, гнили, мокрой ткани… Потом – темнота. Очнулась я уже в подвале.

Она бросила быстрый, упрямый взгляд на Джона.

– Так что выходит, твоя “безопасность” оказалась ловушкой.

Джон откашлялся, не поднимая взгляда.

– Расскажи, – сказал он глухо. – Что там было.

Аника провела рукой по волосам, будто пытаясь стереть воспоминание.

– Почти ничего. Нас держали внизу, там было сыро и холодно. Света не было, только свечи, и эти их… молитвы. Они приходили каждый день. Давали хлеб и воду. Повторяли: “Молитесь – и боль уйдёт”. Когда мы замолкали нас били. Не сильно, но долго… – она машинально коснулась запястья, под тканью проступала тонкая полоса синяка. – Всё одно и то же. Снова и снова.

– Они готовили нас для какого-то ритуала, – тихо сказал Лиам. Голос был чужим, ровным, как у человека, у которого больше нет сил ни злиться, ни бояться. – Говорили, что молитва очистит наши души. Мы молились часами, пока язык не переставал слушаться. Пока сами не начинали бормотать слова, не понимая, о чём молимся. А когда кто-то падал от усталости – поднимали хлыстом.

Он рассказывал спокойно, без выражения, но в этой ровности слышалось невыносимая боль.

– Я слышал, как они спорили, – продолжил он после паузы, глядя в никуда. – Говорили, о “жрице которая должна быть исцелена”. – Он поднял глаза, затянутые тенью. – Не знаю, о ком шла речь. Но звучало так, будто о живом человеке.

В наступившей тишине ложка стукнула о край чашки. Джон сидел неподвижно, склонив голову, но глаза напряжённые, знающие были обращены к Каталине.

– И где он сейчас? – негромко спросил Джон, обращаясь к Каталине. В голосе был тонкий холод. – Твой… друг. Почему не с тобой?

Каталина подняла взгляд, не сразу отвечая.

– Его сейчас нет, – произнесла она тихо.

– Бросил тебя? – Джон усмехнулся, наклоняясь вперёд. – Вот так просто?

Она промолчала.

– Странно, – продолжил он, глядя на неё из-под бровей. – Я думал, вы вместе. После того, как он смотрел на тебя в поместье, как вынес тебя из горящей церкви… – усмешка дрогнула. – Выглядело так, будто он бы умер ради тебя.

– Так и есть, – прошептала Каталина. – Просто…

Слова застряли. В ушах звенело: «Порой нужно умереть, чтобы почувствовать жизнь».

Джон откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. В движении нарочитая небрежность, но пальцы, вцепившиеся в рукав, выдавали напряжение.

– Просто что? – в голосе мягкая насмешка, за которой чувствовалась боль. – Я вот не до конца понимаю, как он вообще оказался рядом с тобой?

Он произнёс это беззлобно, но под поверхностью звучало другое: почему не я?

Каталина не ответила.

– Его не смущает, кто ты? Всё, что происходит вокруг? Эти исчезновения, пожары, смерть?

– Хватит, – сказала она тихо, но твёрдо. – Если он исчез – значит, на то была причина.

– Просто любопытно, тебе не кажется, что рядом с тобой слишком часто кто-то пропадает? Может, и он… попал под проклятие?

– Джон! – Аника резко поставила чашку, чай плеснул через край. – Прекрати!

Он будто не услышал. Или не захотел услышать. Всё вокруг потускнело – остались только он и Каталина, между ними натянутая до предела струна. Его взгляд был прикован к ней – тяжёлый, хищный, как у зверя, не решающегося броситься. В этом взгляде боролись две силы: желание удержать и страх дотронуться. Или охотника, запутавшегося в собственных чувствах. Не знающий – убить или отпустить. На мгновение в его лице мелькнула боль, потом снова – холод, привычная маска.

– Ты всё время защищаешь его, – сказал он, уже без насмешки. – Даже сейчас. После того, как он бросил тебя, одну.

Каталина подняла глаза. В её взгляде была только тихая жалость.

– Он не бросил меня, Джон.

– Или? – холодно произнёс он, словно не слыша ее слов, прищурившись, – он просто увидел тебя настоящую.

Слова ударили точно по оголённому нерву. Каталина чуть выпрямилась, подбородок дрогнул, но она промолчала. Лиам отвёл взгляд, делая вид, что рассматривает окно. Аника осторожно сжала руку Каталины под столом. Джон тихо выдохнул, покачал головой. Его губы тронула усталая, горькая улыбка.

– Знаешь, – произнёс он уже тише, почти равнодушно, – я просто не люблю, когда людей бросают. Особенно тех, кто доверил своё сердце.

Каталина взглянула прямо на него.

– Не говори о том, чего не знаешь.

Он поднял глаза. В них мелькнуло что-то живое – боль, которую он слишком долго прятал под гордостью.

– Возможно, – сказал он. – Но я вижу, как ты смотришь, когда речь заходит о нём.

Он усмехнулся без радости, будто сам удивился звуку своего голоса.

– Он всё ещё дорог тебе, да? Даже после того, как ушёл.

Где-то за соседним столом раздался звон, разбилась чашка. Тонкий, режущий звук рассёк тишину, вырвал их обоих из затянувшегося взгляда.

– Это больно, – тихо сказал Джон. – Любить того, кто убегает от тебя. Я знаю какого это.

Каталина опустила глаза. Пар от чая поднимался между ними, как дым угасающего костра, последнего источника тепла, к которому нельзя было прикоснуться, нельзя было согреться. Джон отвернулся слишком поздно, чтобы скрыть то, что мелькнуло на его лице: усталую обиду, боль, и ту простую, почти детскую тоску по взаимности, которую он никогда не получит.

Внезапно Лиам вздрогнул. Пальцы, державшие кружку, затряслись, чай расплескался, оставив на столе бурое пятно.

– Лиам? – насторожилась Аника, привстав. – Что с тобой?

Он не ответил. Лицо побелело, глаза застыли глядел куда-то в окно

– Это он… – прошептал едва слышно. – Он один из них. Я видел его, в подвале.

Каталина резко обернулась.

За мутным стеклом, покрытым инеем, стоял человек. Высокий. Неподвижный. В тёмном плаще. Капюшон скрывал половину лица, но остальное… да, она знала эти черты. Марк. Бариста с той самой улыбкой, от которой когда-то казалось теплее. Теперь ни тени тепла. Только взгляд, холодный и пустой, как мёрзлая земля.

Джон резко встал, стул с глухим звуком отъехал назад.

– Ты уверен?

– Я не ошибусь, – голос Лиама дрожал, но в нём не было сомнения. – Он точно был там.

Аника побледнела, губы едва шевельнулись:

– Нет… Марк? Это невозможно. Он не мог… Тогда бы он спас меня.

– Думаю, он тебя и похитил, – тихо заверил Лиам.

Аника не ответила. Просто неверя смотрела в окно. Марк не двигался. Просто стоял, глядя прямо на Каталину— взглядом, холодным, как лёд, и острым, как нож. Он не смотрел на других. Только на неё. Каталина ощутила этот взгляд кожей, будто лезвие приставили к горлу.

Джон подошёл ближе, рука автоматически легла на кобуру. Но прежде чем он успел выйти, Марк шагнул назад. Его лицо на миг исказилось: странная, болезненная гримаса, похожая на усмешку. И в следующий миг он растворился в тумане, уходя в сторону леса.

Между ними повисла тишина. Та самая, после которой начинаешь слышать, как бьётся собственное сердце.

Лиам дрожал. Аника обняла его, что-то шептала, но слова были пустыми, беспомощными. Джон стоял у окна, прищурившись, будто хотел разглядеть его силует в тумане. Каталина смотрела на них всех – живых, уставших, хрупких.

И в душе её прозвучал холодный, простой вывод: если останусь и не разберусь во всем – они умрут. Каждый из них. Джон прав – её след не дорога, а траурный шлейф: всё, к чему она прикасается, умирает. Она медленно поднялась. Он понял – она уже решила.

– Мне пора, – сказала она ровно, без тени эмоций.

– Ты не пойдёшь одна, – голос Джона прозвучал резче, чем он хотел. – После того, что мы узнали… кем является Марк. И по городу ещё ходят культисты…

– Если бы они хотели убить меня, сделали бы это раньше, – перебила Каталина. – Сейчас у них нет людей для ритуала. Наступило затишье.

Она подняла взгляд. В нём была усталость, которую нельзя было ни спутать, ни с чем. – Я просто пойду в поместье.

Аника вскочила, дрожащими руками опираясь о край стола: – Кэт, пожалуйста… останься.

Каталина подошла ближе, коснулась её плеча – мягко, как бы прощаясь.

– Всё хорошо. Отдохните. Я хочу, чтобы вы были в безопасности. Джон присмотрит за вами.

Он чувствовал, как внутри растёт тревога – липкая, сдавливающая горло. Всё в нём кричало, что нельзя отпускать её одну. Но рядом были Аника и Лиам: напуганные, вымотанные, едва державшиеся на ногах. Он не мог бросить их. Не мог, и она знала это.

Каталина посмотрела на него, пыталась запомнить. Свет из окна дрожал на её лице, выхватывая из тьмы черты, ставшие ему до боли знакомыми. В этом взгляде была только тихая ясность.

– Если что-то случится, – сказала она негромко, после короткой паузы, – уезжайте из города.

– Каталина… – Джон шагнул к ней, почти не осознавая, что делает. – Не вздумай…

Она отвела взгляд, боясь, что в его глазах дрогнет решимость.

– Я устала быть той, кто разрушает, – произнесла она. – Устала от того, что люди исчезают рядом со мной. Не вздумай оставлять их, Джон.

В ней звучала печать конца. Слова, которые уже не ждут ответа. Она солгала легко, как будто сама хотела поверить в свою ложь: что просто идёт в поместье, что вернётся.

Потом, короткая пауза. Ветер шевельнул занавеску, принося с улица запах сырости и тумана.

– Прощай, Джон, – сказала она почти шёпотом, но в нем было полно смысла: прощание, усталость, неизбежность.

А он стоял, не в силах ответить. Смотрел, как она уходит, и понимал – это не просто шаг в сторону двери. Это шаг из его жизни. Он мог только сжимать кулаки, глядя ей вслед.

***

Туман тянулся низко к земле, приглушая шаги. Город дышал затяжной, гнилой тишиной. Впереди, в сером мареве, двигался силуэт. Марк шёл неторопливо, зная, что она следует за ним. Он не оглядывался. Каталина шла за ним не прячась. Каждый шаг отмерял расстояние между прошлым и неизбежным.

Позади растворялись дома, улицы, тёплый свет окон. Впереди начинался лес тёмный, мокрый, с запахом железа и земли.

Когда они вышли к кладбищу, туман расступился. Впереди поднялись кресты: изломанные, ржавые, уставшие от чужих грехов.

Марк остановился, повернулся к ней. В его лице не было ни злобы, ни страха, а пустота, где когда-то жила вера.

– Ты знала, что мы встретимся здесь, – сказал он спокойно.

Каталина шагнула ближе.

– Я знала, что всё закончится здесь.

Она прищурилась увидев какой-то предмет в его руках. Он держал её нож – тот, что выпал у неё в день ритуала. Лезвие вертелось между его пальцами, как у опытного фокусника.

– Ты помнишь, где мы встретились в первый раз? – спросил он, не сводя с неё глаз.

– В кофейне.

Уголоки его губ дрогнули.

– Да. Тогда я ловил твой взгляд, а ты даже не посмотрела на меня. – Он усмехнулся – в этой улыбке было что-то фанатичное. – Но впервые мы встретились не там.

Он сделал шаг вперёд – уверенно, выверенно, как актёр, всю жизнь ждавший этой роли.

– Мы с братом были детьми, – заговорил он тихо. – Искали смысл. Люди из приюта при церкви нашли нас. Говорили, что они служат свету, очищают мир от гнили. Мы поверили. Особенно Морт – он был старше, сильнее. Он стал моим примером.

Марк сухо усмехнулся, с горечью.

– Позже мы узнали правду: всё это время мы служили не Богу, а тому, кто жаждет крови. Но нам говорили, что мы избраны, что наши жизни принадлежат ему. Что служение – наша единственная дорога. Мы с Мортом тогда уже понимали: нужно уходить. И всё же каждый шаг казался равносилен предательству.

Он поднял на неё глаза.

– Но когда появилась ты, всё изменилось. Настоятель велел Морту следить за тобой. Сказал, что ты особенная, та кто исцелит души, искалеченные тьмой. Морт решил выполнить этот последний приказ перед тем, как уйти. Но стоило ему увидеть тебя, как он уверовал, что ты предназначена именно ему.

Марк медленно провёл пальцем по лезвию, не чувствуя боли.

– Он следил за тобой днём и ночью. Я видел, как он сходит с ума – тихо, неотвратимо. Он почти не спал, почти не ел, шептал твоё имя так, будто молился. Это была не любовь – чистая одержимость. Однажды ты прошла мимо и не заметила его – и он сорвался. Сказал, что ты «осквернила» его взгляд своим равнодушием. А потом… пришла та зима.

Марк говорил всё тише, с каждым словом из него выходило что-то тяжёлое, накопившееся годами. Ветер прошёл по кладбищу, коснувшись ног. Марк на миг замолчал, вспоминая прошлое.

– Я пошёл за ним. Он твердил, что должен “очистить” тебя. Я не понял, пока не увидел вас на озере. Ты стояла на пирсе, ветер путал твои волосы, и я смотрел на тебя, будто заколдованный. Тогда я понял что чувствовал Морт. Он шёл к тебе медленно, с ножом в руке.

Каталина почувствовала, как кровь похолодела.

– Я хотел вмешаться, – продолжал он почти шёпотом. – Уже шагнул из леса, но не успел. Тогда появился Джон. Он бросился на Морта, началась драка. Я видел, как Джон столкнул тебя в воду – думал, ты утонешь. А потом…

Он сжал нож сильнее. Голос дрогнул.

– Потом я увидел, как Морт падает в озеро. Он бы не утонул, он хорошо плавал. Но я видел, как твои руки тянули его вниз. Как исказилось его лицо в ужасающей агонии, словно руки из ада тянули его на дно.

Он посмотрел на Каталину. В его взгляде не было ни страха, ни обвинения – только неотвратимая правда.

– Я стоял, не дыша, как вкопанный, видел, как Джон вытаскивает тебя. И понял: всё, во что мы верили, – ложь. Не демон нес смерть, а ты, Каталина.

Он шагнул ближе. Их разделяло только дыхание.

– Думаешь, я виню тебя? – прошептал он. – Нет. Я восхищаюсь тобой. Тогда я понял: ты – не святая, а нечто большее. Жрица. Граница между жизнью и смертью. Ты решаешь, кого убить, а кого пощадить.

Нож прокрутился в его руке.

Каталина стояла спокойно. Голос её был ровен.

– И ты решил закончить то, что не успел твой брат?

Марк чуть склонил голову.

– Я решил завершить путь. Он умер за тебя, и ты забрала его душу. А я живу ради тебя. Ради искупления. Ради спасения. Я достоин быть рядом с тобой. Я должен очистить мир от тьмы.

– Очистить? – повторила Каталина тихо. – Ты даже не понимаешь, что значит это слово.

Она не приближалась, но в её взгляде блеснул ледяной, беспощадный свет.

– Ты говоришь о вере, – произнесла она ровно, – но в тебе давно не осталось ничего, кроме зависимости. От культа. От меня. От собственной боли.

Марк дёрнулся, как от удара. Его голос сорвался на хрип, стал низким, с надломом, из которого сочилась ярость.

– Ты не понимаешь, – выплюнул он, каждое слово царапало ему горло. – Ты – причина всего! Всего этого! Моей веры, моей жизни… моего безумия!

Он шагнул ближе, глаза его лихорадочно блестели. – Ты вошла в меня, как яд. Я пытался сопротивляться… но ты разъела меня до костей. Ты – моё помешательство.

В его взгляде мелькнуло безумие.

– Если я уничтожу тебя – демон исчезнет. Все души будут исцелены.

– Глупец, – сорвалась Каталина. – Твой смысл – всего лишь страх перед одиночеством. Ты хочешь верить, что служишь свету, потому что не можешь принять, что служил лжи.

Он схватил её за запястье.

– Я здесь, чтобы выполнить долг. Уничтожить демона. И знаешь, как его уничтожить? – он улыбнулся, безумно, – не клинком в сердце. Нужно убить то, что ему дороже всего. Убить это – и его сердце разорвётся.

Каталина не отпрянула.

– Тогда ты опоздал, Марк. У него нет сердца.

– Ошибаешься, Каталина. Рядом с тобой сердце появится даже у бездушного.

Он зарычал, будто от боли, и лезвие задрожало у её груди.

– Всё могло быть иначе… у нас, – глаза блестели отчаянием. – Но ты предала меня.

– Ты – доказательство того, что любовь без воли превращается в мерзость, – сквозь зубы прошипела Каталина.

Марк застыл. Нож поднялся выше, благоговейно, как жертвенный инструмент, которому он поклонялся больше, чем Богу. На миг он и правда испугался самого себя.

– Я мог бы не делать этого… – хрипло выдохнул он. – Одно слово. Одно, Каталина. Скажи, что я дорог тебе… хоть раз. И я опущу нож.

Её взгляд был равнодушен, как у человека, который уже перешёл грань страха.

– Лучше убей меня, – произнесла она ровно.

Марк моргнул, словно не понял. Потом лицо его исказилось, боль рванулась наружу, смешавшись с яростью. Губы дрогнули, дыхание стало судорожным.

– Даже сейчас холодна, даже перед смертью. Кто ты такая, Каталина? – Он судорожно втянул воздух, и в глазах мелькнула отчаянная мольба. – Но, может быть… я всё же спасаю тебя. – прошептал Марк.

Каталина отступила на шаг. Сердце колотилось в груди, а ветер холодил виски. Марк мягко улыбнулся – бледной, тонкой улыбкой, от которой становилось только страшнее. Под его глазами легли тёмные тени, будто бессонница стала привычкой, а зрачки расширились так, что почти поглотили цвет радужки, превращая взгляд в чернильную бездну.

– Всё закончится быстро, обещаю… – голос его стал нежным, дрожащим от власти, которую он сам себе внушил. – Я освобожу тебя. А потом умру сам.

Он сделал шаг, и в глазах вспыхнуло безумное, священное поклонение.

– Мы всё равно будем вместе, Каталина. Понимаешь? Вместе! Не в этой жизни – так в этой смерти. Ты будешь моей!

Лезвие взметнулось, и тут же звякнуло, отбросив свет. В этот момент мир замер: капли дождя застыли в воздухе, листья на деревьях замерли в паузе. Марк стоял, словно в этот миг его кто-то выключил. Тело замерло, глаза расширились, взгляд стекленел. Потом голова качнулась – медленно, неловко, как у старой тряпичной куклы, если оборвать одну нить. На лице на долю секунды отпечаталось чистое недоумение, нелепое, как у человека, который увидел собственную смерть ещё до того, как понял, что мёртв. И затем оно исказилось болью.

Острая судорога прошла по чертам, перекосила губы, вывернула лицо, превратив его в маску чёрного ужаса. Он упал на колени так тяжело, будто под ним провалился мир. Воздух вырвался из груди с хрипом. А потом тело рухнуло вперёд – глухо, с мокрым шлепком, лицом в холодную траву, пахнущую гнилью и дождём. Рана на голове зияла, словно вся его вера и фанатизм вырвались наружу через этот кровавый разрез.

Каталина стояла, не в силах пошевелиться. Сердце билось в висках так громко, что казалось – вот-вот прорвёт кожу. Мир вокруг стал слишком тихим, слишком пустым.

За телом Марка возвышалась фигура в длинном плаще. Капюшон скрывал лицо, руки блестели свежей кровью, но движения оставались спокойными – будничными, почти ленивыми. Она не подходила, казалось, наоборот, пространство само отступало, уступая ей дорогу.

Каталина ощутила холод, когда фигура подняла голову. Такой холод чувствуют, наверное, мёртвые, когда понимают, что они уже мертвы. Из-под капюшона виднелись только губы изогнутые в тонкую, пугающе знакомую улыбку.

– Ты так и не поняла, кто я? – голос был тихим, но его эхо отдавалось в каждом уголке кладбища.

Капюшон медленно сполз с головы, и перед Каталиной открылось лицо, которое она не могла полностью увидеть сразу. В нём мелькали черты, пугающе известные, этот взгляд пробивался сквозь них, ледяной и одновременно манящий, вызывая странное чувство, которое она не могла назвать. Каталина вздрогнула, сердце сжалось, это чувство было ей болезненно знакомым. В воздухе висела пауза, наполненная ожиданием, словно сама смерть решила показать своё лицо.