Высоченный кузнец Михаил Грицай на самый кончик ёлки водрузил рубиновую звезду.
– Без этой вершинки – раскосматится.
И засипел широкой грудью.
– Я жду, – напомнила о себе моя старшая сестра. – За вихры тебя тащить? Могу.
– Ты сама-то зайди, – пригласил её хозяин. – Да на ёлку полюбуйся. У вас такая?
– Не-а. Мы вообще не ставили.
– Вы вечером вместе с Толиком приходите, – пригласила Люда Грицай.
– Ладно. Пошли, – теребила меня сестра.
Михаил Давыдович покачал головой, усмехнувшись:
– Думаю, всё думаю, старость пришла, уж и в землю пора, да что-то не хочется. Вот я и говорю иной раз, куда люди спешат – торопятся, будто бегом бегя дольше прожить можно.
С сестрой спорить бесполезно – я оделся и побежал домой.
Дома было чисто, тепло и уютно, словом, как перед праздником.
Я поел и забрался на широкую родительскую кровать. Вскоре подкрался сон.
…У меня были крылья – огромные, сильные. Я парил высоко над землёй. Подо мной растелилась незнакомая равнина, виднелись вдали горы. Зорко оглядывая безмерные пространства, я увидел берег чудесной реки. Захотелось искупаться. Приземлившись, почувствовал неясную угрозу. Дёрнул с бедра меч и, очертя голову, бросился навстречу неведомой опасности. Подо мной уже резвый скакун, белый плащ вьётся за моими плечами. А со всех сторон, из-за каждого куста, пригорка или валуна в меня направлены стрелы бьющих без промаха луков. Неведомые стрелки. Кто они? Сколько их?…
Проснулся от яркого света в комнате – Люся читала книгу, притулившись к столу.
Было невыразимо приятно нежиться под тёплым одеялом.
Сестра не заметила моего пробуждения и продолжала неторопливо шелестеть страницами. Должно быть, интересная книга. Но куда ей до моего сна!
– Диковинный сон мне приснился.
– Силён ты дрыхнуть. Что ночью будешь делать?
– В гости пойду.
– Ага, иди. Давно уже пора, да как бы не поздно было – на дворе-то уж темно.
Я бросился к окну, и сердце моё защемила обида.
– Проводи, – наспех, кое-как одевшись, захныкал я.
– Отвянь, – дёрнула плечом сестра.
– Я боюсь – там темно.
– Боишься – не ходи.
– Ага, с тобой сидеть останусь.
– Ну, иди… Я посмотрю, как ты вернёшься, если ещё дойдёшь.
И я пошёл, хотя очень боялся ходить по тёмной улице. Ледяной червячок страха осязаемо шевелился где-то на дне моего сознания. Но улица не была такой страшной, какой казалась из окна. В разрывах облаков мерцали звёзды. Луна где-то блудила, и её матовый свет мягко стелился по окрестности. Снег весело и звонко хрустел под валенками. Мороза не чувствовалось, хотя, конечно, он был – не лето же.
Чёрный пёс вынырнул откуда-то на дорогу, покосился на меня, сел и завыл, уткнувшись мордой в небо.
С отчаянным воплем я бросился вперёд – собака с визгом от меня. Мелькнул забор, и я с разбегу ткнулся в калитку грицаевских ворот. Никто меня не преследовал, никто не гнался за мной. Калитка подалась вовнутрь двора, когда я потянул за верёвочку щеколды. Все окна были черны, лишь гирляндою светилась ёлка. Поднялся на крыльцо, прошёл веранду, толкнул дверь. Ни души, ни звука.
– Есть, кто дома? – прозвучало мольбой.
– Кто там? – Люда откуда-то из глубины комнат.
– Это я, – сказал я.
– А, Толя, – с улыбкой на губах показалась Люда. – С Наступающим!
– Говорили, ёлка будет.
– Проснулся! Так была уже. Ребятишки были – попели, поплясали, получили подарки и разошлись. Ты где был?
Слёзы сами собой побежали по моим щекам.
Люда покачала головой и вытерла мне нос полотенцем.
– Подожди, я тебя сейчас угощу. Там должно что-то остаться.
– Садись, – позвала она меня за стол, – да разденься ты.
Через минуту я уже уплетал какие-то сладости, запивая их компотом, а Люда сидела на диване, погрузив локоть в подушку, подперев щёку рукой, и ладонью поглаживала голое колено.
– Очень жаль, что тебя не было – детвора так уморительно веселилась.
Ей захотелось меня утешить, но как это сделать она не знала. Ей было шестнадцать лет, и она испытывала ко мне материнские чувства. Наверняка.
– А где все?
– К Батеневым пошли.
Не компот, а настоящий нектар! Я потягивал его с наслаждением. И торт, и печенье с выпечкой – я ещё не всё испробовал. А конфет, какая куча! Мне хотелось остаться, но обида и неловкость не проходили. Заявил, что ухожу.
Людмиле было скучно одной сидеть дома.
– Подожди. Идём, чего-то покажу.
Жуя на ходу, протопал следом за ней в тёмноту спальни. Люда быстро освободилась от платья, а шёлковую сорочку обеими руками лихо вздёрнула на самую голову. Это было непостижимо, таинственно и захватывающе интересно. Сейчас мы будем целоваться и ляжем в кровать, подумал я.