Растяпа. Почетный гость

– Вот ты худшая из всех баб, которых мне когда-либо доводилось видеть. И будь я на месте Георгия Ивановича, у меня бы и на десятую долю не достало его терпения. Как ты осмеливаешься кричать на хозяина дома, тебя приютившего? Ты не женщина! Ты не достойна даже член его в рот брать. Больше того – ты не годишься даже для уборки жилья, в котором живешь. Вместо того, чтобы днём и ночью благодарить человека, приютившего и кормящего тебя, ты ведешь себя как последняя стерва! Как смеешь ты поливать грязью моего друга детства? Как язык твой поворачивается утверждать, что он – подонок, баран и мертвечина? Я достаточно терпел тебя, теперь слушай сюда. Когда я в гостях у Георгия Ивановича – а бываю я крайне редко – веди себя тихо и неприметно. Иначе я здесь в последний раз. Я всё сказал…

После моей патетической речи в избушке деда Калмыка и бабки Калинихи, унаследованной Гошкой Балуевым, воцарилась тишина. Ленка голову опустила, чтобы не было видно её лица. Георгий Иванович испепелял её ненавидящим взглядом.

После паузы я откашлялся и добавил:

– Еще одно бранное слово в этих чертогах и ноги моей здесь больше не будет никогда. Я пошел, но готов вернуться с новой бутылкой, если вы мне пообещаете, что свары здесь прекратятся. Приду, загляну в окошко и, если увижу, что вы опять лаетесь, поверну назад…

Пошел домой. И за полночь уже, и выпито не мало – но очень мне захотелось хоть на одну ночь, хоть для кого-то стать ми-ро-твор-цем… мать иху ..! И ведь вернулся – минут через двадцать… в доме Балуева тишь и благодать.

Ленка встретила очаровательной улыбкой.

– Здорово ты, Анатолий, ко мне приложился, – восхитилась спившаяся дочь Евы, взглядом облизывая бутылку водки в моих руках. – Уважаю! Гоша, а можно я ему дам?

– Заткнись! – возразил мой друг детства.

– А что тут такого? Вы же друзья! Вот он водки принес и закуски… Думаешь, просто так? Да ни фига – он на меня запал.

Вот стерва! Тактику сменила, а прицел все тот же – скандал!

А стерва подсела ко мне – водрузила ладони на плечо, на них подбородок свой и зашептала мне в ухо достаточно громко, чтобы Гошка услышал.

– Миленький, хочешь меня?

Не надо было мне приходить. Бабы полны коварства – и такое можно было предвидеть.

– Ты просто напрашиваешься, сука, – тихо сказал Балуев, взял нож со стола и посмотрел на меня. – Ты, кстати, тоже.

Потом он поднялся с ножом в руке – почти ужасный в своей ревности.

– Ну-ка, расцепились… Быстро!

Ленка шмыгнула от меня. Я нахмурился на Гошку.

– Сядь и успокойся! Дурдом какой-то… Сядь, сказал! Иваныч, ты не баба, словами уговаривать не буду – так врежу, что мало не покажется.

Балуев сел и нож положил. Мне уже, к чертовой матери, все надоело.

– Так пьем или расходимся?

– Пьем-пьем, – прощебетала Ленка. – А ты оставайся у нас ночевать. Как этот старый козел вырубится, я тебе дам…

Можно сказать – на брудершафт! Мне и разливать расхотелось.

– Георгий Иванович, ты же хозяин – почему тара пуста?

Гошка разлил по стаканам. Сердито сказал, поднося свой к губам:

– Ты не мылься насчет перепихона – она раньше вырубится, а потом обоссытся.

Вот такие бывают пироги с котятами! А я, наверное, еще слишком молод, чтобы постигнуть все пределы человеческого идиотизма.

Но вернемся к делам коммерческим…

Смущала ли меня моя незаконная деятельность?

Абсолютно нет. Если дела идут успешно, и все участвующие в них довольны, то почему мне должно быть стыдно за результаты моих трудов? Я не был гражданином новой России, если бы игнорировал личные интересы – ибо уже считал себя стопроцентным «новым русским», похоронившим в душе все советское. И успехи мои объяснимы – просто никто этим раньше не занимался и не считал такое возможным. Состояния теперь зарабатывались воровством у государства и друг друга, а я занимался честной коммерцией, не допуская фискальные органы в свою бухгалтерию. Если налоговое ведомство не предусмотрело контроля за подобными действиями, то это скорее его беда, а не моя вина. Пока я выигрываю в единоборстве – что будет дальше, время покажет.

Занимаюсь оборотом товаров не для того, чтобы обворовывать общество, а чтобы собрать стартовый капитал. Потом открою свое дело – вполне легальное, с уплатой налогов. Какое? Пока не знаю, но думаю и приглядываюсь по этому поводу. Хочется замутить что-то такое, чтобы не было конкурентов. И Бог мне сулит удачу – я это явственно чувствую.

А время было совсем ненормальное. Денежная масса куда-то пропала. Видимо, премьер Гайдар её спрятал, обещая остановить инфляцию. Все деловые круги держали нос по ветру, предпочитая хранить капиталы в недвижимости или товарах, а не на банковских счетах. За реализацию долговых расписок брались только бандиты.

Да к тому же, инфляция была бешенной. Она-то и порождала недоверие к деньгам. И почему-то именно в этот период расцвело частное ростовщичество. Газеты запестрели объявлениями «Деньги в долг под небольшие проценты». Не знаю, на сколько этот бизнес легальным был, но один из участников процесса, хорошо знакомый мне человек, объяснил:

– Я ведь могу дать тебе деньги взаймы? Ничего нового в этом нет. Ну, а о том, когда и сколько ты мне вернешься, мы договариваемся между собой – причем тут государство?

Такая практика превратилась в процветающую отрасль деятельности настолько, что я задумался – в этом что-то есть позитивное. Как было бы здорово сидеть дома и писать книжки, а нуждающиеся в оборотных средствах или просто нуждающиеся в наличке мне звонили бы и приезжали… И упрашивали меня – мол, дай взаймы; обещаю вернуть тогда-то и вот столько.

У меня еще не было такой суммы, чтобы заняться ростовщической деятельностью, но задумки уже появились – стать увельским Гобсеком. И, возможно, они осуществились, если бы не жуткий случай с тем самым приятелем-растовщиком. Однажды он совершил ошибку и попал под отвратительную кучку алчных бандитов в какой-то финансовой афере. Эти волки до того запрессовали его, что горе-процентщик впал в отчаяние, а потом даже в панику. Петля на стропилах чердака собственного дома для него показалась единственным выходом.