Растяпа. Не прошедшие горнило

– Ну, так принимайте и не порите чепухи.

Вопрос решился, но Площик вышел совсем нерадостный.

Я это так понял – он бы очень хотел, чтобы Осипов мне отказал. Тогда бы его совесть была чиста передо мной, и волки партийные на него не щелкали зубами. Генеральному что – принял и забыл; он в Москву в министерства летает. А Площик, он по грешной уральской земле ногами ступает, ему партийные комы, ох как на тропке узенькой не нужны.

Я пытался поймать его бегающий взгляд. Хотел ему сказать, что не надо себе врать – всем угодить не получится. Но промолчал. А он сказал:

– Все слышал? Иди, оформляйся.

Слава Богу, я буду работать в цехе, где всему голова производственный план, и все разговоры о делах, а общество чиновников-задолизов – кошмарное прошлое. Чем дальше от Белых Домов и контор, тем меньше опасности эмоциональному здоровью. В конце концов, будем считать мой послужной список пополнился опытом работы в партийном аппарате и пойдем дальше.

На новый период жизни у меня будут совершенно другие планы. А пока приходиться констатировать, что тридцать два года жизни потрачено хоть не напрасно (два высших образования, опыт работы в Белом Доме, в газете и на заводе), но впустую – нет ни квартиры, ни машины, ни дачи, то есть ни одного из атрибутов социального успеха. Семья, слава Богу, есть, но качается и вот-вот рухнет. Так что, пора браться за ум и наверстывать свой, как говорит Тома, социум.

Выйдя из приемной директора, я облегченно вздохнул – все волнения и переживания унеслись прочь. Кризис миновал. Я попытался проанализировать его истоки.

Кто-то из райкома, вернее всего Мозжерин, как его официальная совесть, звонил на завод, а точнее в партком и еще в горком партии, который тоже продублировал его просьбу – не принимать меня на работу, как открытого врага партии.

Конечно же, Осипов чихать на них хотел, но судьба моя висела на волоске. И что-то будет еще, коли заводской партийный комитет коммунистов встречает в штыки – не стоит ждать от него благородства, а надо смотреть правде в лицо. Что они еще могут предпринять? – пока трудно понять. Но я обязательно, когда представится возможность, выражу свою исключительную «благодарность» истинным ленинцам Южноуральского арматурно-изоляторного завода – решительно, хотя в пределах цензуры. Типа, да будьте вы прокляты, упыри с вурдалаками!

Впрочем, сильно забегаю вперед. Скорее всего партократы завода по своим связям постараются доказать, что ко всем моим недостаткам следует отнести еще один – что я плохой инженер. Стоит задуматься, как тут быть. Знаю только, что трепетать в их присутствии я не буду. Но и на рожон не стоит лезть, ведь существует разница между боязнью и благоразумным поведением. Хотя, наверное, по информации райкома мое поведение более смахивает на проделки.

Мысль о том, что начинать карьеру на АИЗе приходится не с нуля, а из минусов, была безмерно грустной. То, что будет происходить со мною на заводе, никакого отношения не имеет ни к планам партии, ни к планам народа. Эта работа существует только для меня. И я никогда не забуду сегодняшнего дня – не важно, сколько я проживу еще, или куда забросит меня судьба.

Мне очень бы хотелось остаться наедине с собой, чтобы разобраться со всеми чувствами и выработать линию поведения. Нужно детально все продумать прежде, чем идти в цех. Но в цех тоже идти надо: идет мое рабочее время.

Олег Молчанов был одет, как и подобает начальнику цеха, в костюм и рубашку с галстуком. Прочистив горло, он пожал мне руку. Олег, только что ставший моим начальником, был моих лет или даже моложе.

– Вам уже приходилось быть сменным мастером? Значит, ничего нового для вас нет в этой работе. Спуститесь в кабинет мастеров – старший мастер Монастырников познакомит вас с людьми и цехом.

За другим столом в кабинете начальника сидел его отец – Владимир Иванович Молчанов, заместитель начальника цеха. Похоже, кабинета у него своего не было, и он обитал в апартаментах сына. Кажется, он был в курсе моих трений с парткомом и подозрительно на меня косился. Впрочем, может быть, это мнительность.

– Цех неплохой, а люди золото, – бросил он реплику со своего места.

Монастырников провел меня по всему цеху – по всем участкам от станка к станку.

Цех по параметрам Станкомаша был миниатюрным. Станков полно, а людей раз-два и обчелся. Целая группа шлифовальных станков и работает только один шлифовщик. Несколько универсальных токарных станков, и только два в работе. Несколько вертикальных станков – фрезерный, сверлильный, долбежный. Парочка токарно-копировальных. Два новых токарных станка – с программно-числовым управлением. Возле них токарь-оператор и два его ученика – практиканты с ПТУ. Термический участок для отжига и отпуска металлов. Отдельное помещение для огромного карусельно-токарного станка с ЧПУ – но он еще в стадии наладки. Бригада слесарей-лекальщиков, изготавливающих ручной мерительный инструмент. Вот и все.

Почти все работают с личным клеймом качества. Зачем им нужны мастера? – вместе со мной и Монастырниковым целых четыре штуки – вопрос на засыпку.

Впрочем, мастер Лариса мне тотчас сказала:

– Принимай от меня шлифовщиков.

Николай Иванович, другой сменный мастер, свалил на меня всех токарей.

Но и после этого, кроме как раз в месяц заставить всех подопечных расписаться в журнале по технике безопасности и вести на них календарь рабочих смен, занять себя было нечем – настолько было производство отлажено.

Начал искать себе работу, ибо сидеть в мастерской с умным видом и ничего не делать было мне не под силу. Познакомился с токарем оператором станков с ЧПУ – Синицыным Борей. Научился запускать и управлять станком, сломав пару-тройку резцов. Операция была одна, операция была несложная – токарный станок с ЧПУ ереванского производства выдавал всегда одну и ту же деталь. Это была стальная бобышка, которая использовалась при литье арматуры изолятора. Норма времени на ее производство меньше трех минут, включая установку и снятие. Бобышек этих заказывали несколько сотен штук на месяц. Отдача от армянских подарков – ноль целых хрен десятых.

Обучаться шлифовальному и универсально-токарному делу нет возможности – все рабочие сдельщики и дорожат каждой свободной минутой. Они работают ровно столько, сколько есть заготовок – смену, две, три, а потом не появляются в цехе до следующего подвоза. Праздношатающихся нет. Лекальщиком надо родиться. Скоро из всего персонала цеха осталась только технолог Юля, готовая со мной работать в плане повышения моего технического образования.

Незамужняя дева читала мне основы числового программирования. Действительно, что-то похожее было в институтской программе. Но Юля, забив мне голову теорией, абсолютно не касалась практики – а зачем что-то учить, если не знаешь, куда применить?

Предложил ей в качестве практики отладить и запустить карусельный станок.

– Его и Олег Молчанов включать не решается – куда нам-то лезть? – был ответ.

Ждем специалистов по станкам с ЧПУ.

Как-то заспорили с ней, и я обиделся:

– Я старшим технологом цеха был и следил, чтобы у исполнителей на операции были синьки правильные. Ты следишь?

Пошел к токарям-универсалам, проверил эскизы на операции – та же фигня! – одна стыковочная деталь в Системе Вала, другая в Системе Отверстия. Что попало, то и поставили.

Юля обиделась:

– Не я их рисую.

– А кто?

Отправился в техбюро инструментального производства. Стал разглагольствовать о системах допусков – где и какая применяется. Посмотрели на меня, как новые ворота на барана. Ушел со стыдом и больше не появлялся.

Нет, цех был прекрасный – грех что-то хаять. Особенно люди – прав Молчанов-старший – просто золото. И производство все отлажено – Владимир Иванович в него душу вложил и сыну уступил, когда тот институт закончил.

Хорошо здесь оформлены были недолгие часы перерыва – комната отдыха (шахматы, шашки, домино), стол бильярдный. Я очень быстро стал чемпионом цеха по шахматам и хорошего напарника подобрал для игры в бильярд – русскую пирамидку.

Но час потехи скоро заканчивался и делу время – тяготило.

Присмотревшись к токарно-копировальным станкам, я таки нашел себе занятие.

Настроены они были тоже на одну операцию – вытачивали из ковкого чугуна формы для отливки изоляторов. Работал на них Боря Синицын со своими учениками – все они были на окладе, причем токарь-оператор на приличном. Привозили заготовки очень часто к концу смены, и начиналась буза. Ни Синицыну, ни оболтусам его не хотелось браться за работу в конце смены – на автобус опоздаешь и топай пешком через весь город. Начинались трения – они рвутся домой, я стою у них на пути: сначала дело. Потом нашли способ, как разрешить проблему.

Я с Борей поговорил, Синицын меня подучил – дал аттестацию на мой допуск к работе с токарно-копировальными станками. Звучит конечно не комильфо – мастеру дает аттестацию токарь-оператор. Но этот документ позволил мне заключить трудовое соглашение с администрацией цеха на выполнение работ на токарно-копировальных станках. Ввели расценки на операцию, и погнали….

День я работал сменным мастером, а во вторую смену переодевался в токари. Там, где мальчишки трудились вдвоем под руководством Бори Синицына, я работал один сразу на двух станках. Впрочем, щупом по копиру и резцом по болванке станки, слава Богу, трудились сами. Моя задача весьма проста – поставил заготовку, снял деталь.

Приезжал домой после полуночи. Подъем уже в шесть часов. Уставал, конечно, но все ничего, если бы не теща. Она вдруг обнаружила у дочери растущий животик, и появилась у нее новая мания по пьяному делу – сядет в коридоре у нашей двери, стучит в нее каблуком туфли и вопит:

– Томка-дура, сделай аборт – не хочу от него ребенка!

Тома рядом со мною лежит и не спит, держит за руку меня и уговаривает – перетерпеть, не вмешиваясь. А эта косая карга из отведенных мне распорядком дня пяти часов сна умудрялась отобрать еще половину. Как можно дальше жить?

Организм мой поплыл. Я засыпал в автобусе, возвращаясь с работы. Возвращался пешком из города, если кондукторша не будила, и я делал круг. Злость копилась вместе с усталостью. Я понимал – рано или поздно быть катастрофе. Почему этого Тома не понимала, не знаю.

Под катастрофой имею ввиду не гибель Земли и цивилизации, а мои разборки с тещей – однажды разозлюсь окончательно и пришибу ее насмерть одним ударом.

Но человек – существо адаптирующее. На место усталости пришла апатия, поглотившая все остальные чувства. Все кончено – жизнь прошла, пришел конец моему будущему. Неудивительно, что мне трудно представить второго своего ребенка – похоже, что я не доживу до счастливого дня его рождения.