Рахит

Может, в упоении этой победой Мишка давал мне теперь поддержку – встал на пути мрачного, алчущего крови Шиляя и смело глянул ему в глаза:

– Только попробуй.

Андрей взвесил все «за» и «против», плюнул в мою сторону и отступил. Так закончилась моя старая дружба и началась новая. Хотя не совсем точно сказал – с Шиляем мы ещё зимой разбежались, а с Мишкой давно (сколько помню себя) знакомы и дружим. Только после этого случая отношения наши стали ещё тесней.

Мальчишкам нужны наставники. Не отцы – этого нельзя, то не смей! – а старшие ребята, в отношениях с которыми узаконены правила: пошли со мной, делай как я, попробуй лучше моего. Так и получилось – окончив начальную школу, входили мы в подростковую жизнь, имея свой собственный пример подражания.

Кока Жвакин остался на второй год и откололся от нас. Да ему кроме братьев никто и не нужен.

Толян Калмыков, задружив с Пеней, пристрастился к куреву и воровству. Крал деньги дома, в магазине с прилавка, шоколадки с витрины. Собирал «бычки» на остановках. Вобщем катился вниз. Отец пытался его воспитывать. Центром их дома была большая русская печь, а вокруг неё три комнаты и кухня, сообщающиеся дверями. Борис Борисович и в минуты воспитания не изменял сибаритским привычкам.

– Так, – объявлял он. – Сейчас я тебя выпорю.

Вставал и начал освобождать ремень из брюк. Толька занимал исходную позицию, и начиналась потеха. Рыбак бегал по комнатам вокруг печи с криками:

– Папочка, не надо! Больше не буду!

Бориска ликовал на печи – забирался, чтобы под ноги или горячую руку не попасть. Женщины – мать и бабка – забивались в угол и переживали за наказуемого, боясь гнева главы семьи. Отец и сын наматывали круги. Правила были справедливыми – иногда, умаявшись, Борис Борисыч отступал, другой раз Тольке не везло. Однажды мне не посчастливилось явиться к другу в такую минуту. Увидав открытую дверь, Рыбак решил сжульничать – ринулся на свободу. Меня сшиб на пороге, а потом и ремень прошёлся по спине – пока Борис Борисыч разобрался….

Рыжен тянулся за Шиляем. Только Андрей после неприятности с отцом становился день ото дня всё хуже – пристрастился к куреву, спиртному, запустил школьные дела. Словом, погружался в пучину грехов и тянул за собой Рыжена.

Ну, а мне исключительно повезло с наставником – Мишка Мамаев был и остаётся правильным человеком. Он никогда не учил меня драться – он учил меня мужеству и справедливости.

Крылышко жёлтого трубача

Мстящий – всегда судья в собственном деле,

а в этом случае трудно не потребовать больше, чем следует.

( М. де Пюизье)

1

Каждому возрасту, говорят, свои увлечения, но улица вносит поправки.

Прошёл в кинотеатре фильм «Три мушкетёра» – добротный красочный французский фильм с Милен де Монжо в роли миледи, и наши ребята, в неё влюбившись, вооружились самодельными шпагами. Что из этого получилось, я уже повествовал. А получилось то, что пятнадцатилетний Виктор Ческидов проколол мне, дошколёнку, щёку своей ржавой проволокой. А вы говорите – возраст. Любви все возрасты покорны, а увлечениям – тем более.

Вслед за шпагами пришла страсть к рогаткам. Вся улица, от мала до велика, вооружилась незатейливым изобретением необремененного интеллектом ума человеческого и набросилась на воробьёв, скворцов, синичек и прочую пернатую живность, будто злее врага во всей природе не удалось сыскать. Они (воробушки), оправдывались стрелки, вишню клюют – после них только косточки на ветках висят.

Мне было жаль крылатых пернатых, и потому рогатки не делал. А самая лучшая была у Витьки Ческидова – настоящий «оленебой». Исполнением завидным, а главное Чесян вёл на ней зарубками счёт трофеям. Сначала штукам, потом десяткам, потом.… Дошёл бы и до сотен. Совсем умолкли бы без птичьего гомона сады наши, только шелест от поедающих листья гусениц, да Коля Томшин вмешался – отобрал рогатку у чемпиона убийц.

Чесян губы надул:

– На чужое позарился…. От зависти ты это, Петрович….

Томшин говорит:

– Смотри.

Выкопал яму на пограничной меже (огороды по соседству были), положил туда рогатку и стеклом прикрыл. Ческид утром приходит, смотрит, вечером смотрит: лежит его любимица, как экспонат в оружейном музее – не зарится на неё Коля Томшин. И успокоился.

Потом пришла мода на огнестрельное оружие. Пугачи, поджеги, самопалы загрохотали на бугорских улицах – того и гляди, людская прольётся кровь. Мильтоны на «бобике» катаются – вдруг выскочат, окружат и шасть по карманам. Найдут «пушку» – к себе волокут. Так боролись. А нам романтики в кровь добавляли или – как его? – адреналину. Впрочем, и это увлечение прошло мимо моих симпатий.

Отец так и сказал:

– Баловство всё это и хулиганство. Хочешь из настоящего ружья пострелять – на охоту поедем и постреляешь.

Сказал и слово сдержал. Мог ли я своё нарушить? Пообещал, в руки не возьму – и не брал. Курьёзный даже случай приключился с этой принципиальностью – а мог бы стать трагическим. Короче, дело было так. Однажды мой старший друг и наставник Мишка Мамаев объявил:

– Всё, больше в эти штуки не играю. Хочешь, подарю?

«Этими штуками» были два поджега и самопал. Причем, поджег один был выполнен в старинном стиле – ну, с такой массивной ручкой, как у пиратов, которые за поясами их таскали. У Мишки батяня – профессиональный столяр, и друг мой с его инструментами давно на «ты». «Пистоль» этот Мишаня вырезал из берёзовой коряги. А потом ствол и прочее «присобачил». Вообщем, отменная получилась штука – музейный экспонат.

На его предложение я пожал плечами – как хочешь. Он принёс, подаёт. Я, помня обещание отцу, кивнул:

– Положи на лавку.

Положил Мишка, ушёл – они лежат. Отец увидел, нахмурился:

– Мы, кажется, договорились.

Я, плечами пожав:

– Не моё – Мамайчика.

Мама:

– Вот я их в печке сожгу.

Отец:

– Смотри аккуратнее – они могут быть заряжены.

Маму это остановило. Отца что-то отвлекло. А они лежат на видном месте. Тут Рыжен ко мне прискакал – домашнее задание списать. На него иногда это находило – желание немножко поучиться. После его визита пистолеты пропали. Но я об этом ещё не знал. Вдруг под вечер прибегает мамаша Рыженкова:

– Ах, Боже-святы! Ваш Толька чуть моего сыночка глазика не лишил.

Этот придурок стащил оставленное без присмотра оружие и стал в стволах ковыряться. Доковырялся – пыжом в лоб, а пламенем начисто брови с ресницами смахнуло. Хорошо, что в стволе пули не было. А я думаю – поделом. И отец так же считал – отправил соседку восвояси:

– Верно говорят – на вору шапка горит.

Была мода на воздушных змеев. И опять Витька Чесян отличился – его бумажный летун, размалёванный под нахальную рожу, забирался под облака и там торчал даже при самом слабом ветре. С ним вообще никаких проблем не было. Лежит Витёк на травке и пальчиком бечевку подёргивает, чтобы хвостатая бестия совсем не уснул в заоблачных высях. Мне такого не сделать. Отец – на все руки мастер – пытался помочь. Но и его детище поднималось в воздух, если только я бежал, натягивая бечеву, во всю прыть навстречу ветру. А то вдруг вильнёт хвостом и носом в землю – тоже мне, пикирующий бомбардировщик. Короче, когда я у Чесяна выменял чемпиона всех воздушных змеев на какую-то ерунду, их полёты были уж не в моде – ни зрителей, ни помощников на поляне. Да и лето кончилось.

А в новом – другие увлечения.

У Калмыкова Борис Борисыча была будка рыбачья для подлёдного лова. Лето она коротала на берегу водохранилища, а с ледоставом использовалась по назначению. Однажды привёзли её и поставили в саду, а Толька с Борькой перебрались на лето туда жить. Ну, жить, не жить – ночевали там. И каждый считал за счастье составить им компанию. Тогда и случилось новое поветрие – в садах ли, в огородах все ринулись строить будки и оборудовать их для ночлега. Не в почёте стала ночёвка под крышей дома в кроватях на белых простынях. Куда как лучше – на и под старым трепьём, в цикадном гомоне с комариным припевом. Зато свобода – ни тебе родительского надзора: «Сына, домой!», ни сестриных наездов: «Ноги мыл?».

Я будку не строил – перебирался летом на чердак сарая. А вот друг мой Мишка сколотил в саду – с дверью, печкою, окном. Я там частенько ночевал, потому что вдвоём вдвое веселее. И совсем не скучно стало в наших самодельных домиках, когда провели огородами проводную связь.