Как я стал Богом. Путь к себе

– Как что? Бардак! Их дежурить поставили, а они водку пьянствуют. Правильно вы шуганули этих айболитов. А как тут терпеть? Ну, поехали.

Дима пропустил полстакана одним глотком, а незнакомец нетвёрдой рукой поднёс свою порцию ко рту, не справился с губами, и водка потекла у него по шее. Пирожков сразу потерял к нему уважение.

– Что у тебя глотка дырявая? – возмутился он пропадающему добру.

Незнакомец виновато улыбнулся и поставил стакан.

– Ты в какой палате лежишь? – спросил Дима очень строго.

– Я в могиле лежал.

Диму это откровение не смутило.

– Для жмурика ты, однако, неплохо выглядишь.

Незнакомец опять поправил галстук, и тут Пирожков заметил под его узлом пробочку.

– Вон ты с чем…. Ну и топорная, скажу, работа, – Дима погрозил в пространство кулаком. – Я бы этих айболитов.

За его спиной послышался лёгкий шорох, а затем визгливый глас Ксенофонтовны, дежурной санитарки родильного отделения:

– Это ж надо – стекло разбили, врачей лупят…. А навоняли-то….

– Это что, – сказал Дима. – Садись за стол, тут вот покойник водкой угощает.

– Будет врать-то. Вот я вас шваброй.

– Это интересно, стоит посмотреть – шваброй мёртвого человека не каждый отважится.

Увлёкшись бранью, санитарка не обращала внимания на второго собутыльника. А он сидел, сгорбившись, втянув голову в плечи, пряча лицо от взоров.

Вдруг выпрямился, глянул неподвижными зрачками ввалившихся глаз:

– Мария Ксенофонтовна, вы не узнаёте меня?

Санитарка, ахнув, хлопнула себя по мощной груди в разрезе халата.

– Беда-то какая! – пролепетала она, пятясь к двери. – Действительно мертвяк, да ещё говорящий. И так на Репина похож Семёна Ильича.

– А это я и есть, – печально сказал покойник.

– Да ну вас с вашими шутками, – сказала Ксенофонтовна. – Я вот завтра главврачу всё расскажу.

Она скрылась в коридоре, не закрыв дверь, и оттуда донёсся её голос:

– Георгий Иванович, ну, как не стыдно….

– Никак хозяева вернулись, – засуетился Дима.

Он вытряхнул содержимое пепельницы на листок бумаги, смял его и сунул в корзину для мусора. Потом растянул штору по гардине, прикрывая разбитое стекло. От ветра, гулявшего за окном, лёгкая ткань вздулась пузырём.

– Ого, да их тут коллективчик, – раздался голос из коридора. – Жорик, поднимай мужиков в палатах, сейчас мы их уделаем.

– Послушайте, – незнакомец шагнул к двери. – Я тоже врач и хотел бы с вами поговорить. Я – Репин Семён Ильич, работал здесь главврачом, может, помните такового? Да погодите вы….

В ответ раздался топот удирающих ног.

Мертвец остановился в дверях, повернулся к Диме, развёл руками и виновато улыбнулся. Оскал получился похожим на отвратительную гримасу.

– Эй! – крикнул откуда-то издалека сбежавший Георгий. – Убирайся отсюда, не то я тебя, гада, собственными руками задушу.

– Ты смотри, какая сука пакостная, – вторил ему дружок из другого конца коридора.

– Я врач, – откликнулся мертвец. – Семён Ильич Репин.

У Георгия на это было своё мнение:

– Ты, засранец, клинический идиот.

Подал голос и его дружок:

– Что делать будем, Жора, дела-то хреноватые? Откуда эта нечисть завелась? Ты звонил в милицию?

– Звонил, да разве ж их дождёшься…. Эй, валите отсюда, пока целы.

– Я – ваш бывший главный врач, – устало сказал Семён Ильич.

– Ты, приятель – козёл, и мне сказки не рассказывай. Я сам твою,… тьфу!.. его, то есть, могилу видел. Верно, Жорик?

– Нас не проведёшь, – подтвердил Георгий. – Финита ля комедия, жмурик. Сейчас мы тебя отпрепарируем.

Дима Пирожков звучно потёр щетинистый подбородок и произнёс многозначительно:

– Да-а, положеньице.

Внезапно он хлопнул себя ладонью по лбу и расхохотался:

– Какой же я осёл! Как сразу не догадался? Отдай ты им этот пузырь.

Он перелил в пустую бутылку воду из графина и выставил её в коридор:

– Эй, пискарезы, забирайте своё пойло и отстаньте от человека!

Затащив Репина в ординаторскую, он захлопнул дверь и стал баррикадировать её.

– Всё, как всегда – сильный пожирает слабого. Но ты не бойся, Ильич, я тебя не выдам.

– Ишь, клизматёры, – пыхтел он, двигая тяжёлую мебель. – Казённый спирт выжрали, водку из передачи свистнули. Нет у людей ни стыда, ни совести. Докатилась, Ильич, Росиия-матушка до последней черты. Но ведь есть мы с тобой. Ты же научишь меня, как мёртвым жить? Мы им ещё покажем. Даёшь революцию!