Растяпа. Три напрасных года

Один мичман закашлялся. Второй говорит:

– Какой педераст тебя послал?

– Никак нет, товарищ мичман – старшина первой статьи Петрыкин.

– Старшина твой и есть настоящий педераст. Скажи, что вечерком я к нему загляну.

Когда вернулся с казеиновым клеем, Петрыкин встрепенулся со стула, на котором сидел, помахивая ножкой.

– Принёс?

– Так точно.

– Что сказал мичман Казеинов? – Петрыкин подмигнул Ничкову.

А я включил швейка – то есть, напустил на себя наиглупейший вид – и отвечаю:

– Сказал, что старшина, меня пославший, педераст, и он вечером его навестит. Спросил фамилию.

Петрыкин побелел, как песец полярной ночью:

– И ты сказал?

– Так точно.

– Тьфу! – Петрыкин спешно покинул нас.

Ничков улыбался ему в спину.

Вскоре нужда в помощнике иссякла, и он вернул меня, откуда брал – прямо на политзанятия.

– Ага, командировочный! – обрадовался Дятлов. – А ну-ка скажите нам, товарищ прогульщик, что значит быть храбрым?

Я и до места не дошёл, прямо от дверей поплёл:

– Ну, понимаете…. Надо человеку через речку перебраться, а мостик узенький, ему страшно – вот он по-пластунски переполз. Обошлось – не свалился. Следующий раз на карачках. Потом просто перешёл – храбрец. Значит, быть храбрым – это побеждать свой страх.

– А! – недовольно махнул на меня Дятлов. – Вот она цена пропущенных занятий. Кто скажет?

Поднялся кто-то, рапортует:

– Быть храбрым – это значит брать высокие соцобязательства и выполнять их.

Дятлов:

– Молодец. Пять.

– Ага, – бурчу, усаживаясь за парту. – А перевыполнять – героизм.

– Вот именно! – обрадовался Дятлов. – И тебя пять. Вижу – мыслить умеешь.

Учёба в ОУОМСе давалась легко, и каждое воскресенье поощрялась. Наш недельный распорядок устроен был так – пять дней учёба, в субботу большая уборка в роте, воскресенье – выходной. Для всех прочих – фильм, свободное время. А отличников куда-нибудь выгуливали. В городе были много раз – во всех примечательных местах. В Новороссийск ездили на боевые корабли смотреть Черноморского флота. В долину Суко….

Вот если это был Урал, её бы назвали лощиной. На дальнем Востоке – распадком меж сопками. Здесь сопок нет. В преддверье Кавказских гор ущелье между двумя холмами называли долиной. Ничего на вид там не было примечательного – кусты, деревья на склонах, а внизу ручей журчит. Экскурсовод был замечательный. Он поведал, как в войну наши разведчики с капитаном Калининым нарвались здесь на фашистскую засаду. Ночью за ними должен катер прийти. Весь день они бились с превосходящим противником, теряя бойцов, отступали к морю. На закате оставшиеся в живых двое бойцов бросились в море и поплыли, чтобы не сдаться врагу. С ножом против шмайсеров не устоишь, а патроны кончились. Фашисты палили им вслед – может, убили, а может, и нет….

Написали письмо турецким морякам, как запорожцы султану. Нет, с текстом всё в порядке – без оскорблений – мол, миру мир, и всё такое. Сам процесс шуточками сопровождался, а у меня Калинин с бойцами из головы не идут. Как воочию вижу серые тени немецких солдат на склонах, их мерзопакостные голоса – мол, русские, сдавайтесь! И стрельба, стрельба…. Свист пуль. Вскрики раненых. Дым оседает в долину. И так не хочется умирать в этот солнечный день, когда природа цветёт и благоухает, и море ласкает бликами. Будь прокляты те, кто придумал войну!

Письмо написали, закупорили в бутылку, бросили в море – плыви к турецким берегам. Сели в автобус, тронули, а я головой верчу – будто что забыл в долине Суко.

Вечером к Постовальчику:

– Слышь, Вовчара, ты готов умереть? Ну, чтоб за Родину и всё такое. Меня разок бандюки пугнули – так я от них на край света бежал. А люди в бой идут – умирают и убивают. Мы с тобой сможем?

Постовал:

– Да, погоди ты умирать. Тут другое дело…. Ты заметил – у нас все мичмана красавцы, как с картинки.

– Ну и что?

– Естественный отбор. Остаются старшинами в отряде, женятся на местных. Есть жилье – вперёд, на сверхсрочную.

– Умно. Нам-то что?

– Балбес. Ты что, не хотел бы жить в Анапе?

– Не знаю. Наверное. Сестра пишет – оставайся, будем в гости приезжать.

– Ну, и…?

– Я согласен, остаюсь.

– Зря смеёшься. Давай прикинем. У меня есть шанс остаться в спортивной роте. А ты – лучший курсант. Тебя старшиной оставят.

– Могут, – неуверенно согласился я.

– Ну и вот, останемся, пойдём в увольнение, познакомимся с девчатами и женимся.

– Хохотушки здесь ничего, я видел – грудастые.

Вовкины слова тоже запали в душу и после непродолжительной борьбы вытеснили скорбь о капитане Калинине.

В следующее воскресенье отличников повезли в одну из городских школ на КВН. Здорово! Посмеялись, повеселились от души. Потом танцы. Мне одна девочка понравилась. Ещё на сцене её приметил – красивая, озорная. А смеётся как – загляденье. Музыка зазвучала, я к ней – позволите? Позволила. Второй танец – я опять рядом. На третьем говорю – а не позволят ли домой проводить?

– Тебе же в часть? – смеётся и удивляется.

– Могу я голову потерять, хоть раз в жизни.

– Так-таки первый раз?