Мафия

– Знаете, чье послание? – обратился я к Николаю Павловичу. – Скворцова.

– А кто это? – полюбопытствовал Игорь Андреевич.

– Коммерческий директор нашего «Детского мира», – пояснил Шмелев и коротко рассказал, что именно с его показаний началось дело Киреева.

– Посидел Скворцов в следственном изоляторе и написал Генеральному прокурору, – продолжал я. – Приглашает его на свидание. Обещает вывести на чистую воду всю южноморскую мафию.

– Так и назвал – мафия? – спросил Николай Павлович, качая головой.

– Да, именно так, – подтвердил я.

Первым ознакомился с посланием Скворцова Шмелев, а потом уж передал Чикурову.

– Та-ак, – протянул тот, возвращая документ. – Значит, ждет в гости самого Генерального. Только ему откроется…

– Надо объяснить Сковорцову, что приезд Генерального – нереален, – сказал я. – Пусть считает нас его доверенным лицом. Ну а если Скворцов не захочет излить свою душу мне и Николаю Павловичу…

– Почему не захочет? – перебил Чикуров.

– А вдруг заподозрил в принадлежности к этой самой мафии? – пояснил я и продолжил: – Так вот, в таком случае он вроде должен доверять вам. Как представителю Москвы.

Игорь Андреевич кивнул.

– Знаете что? – кисло проговорил Шмелев. – Увольте-ка меня от встречи со Скворцовым. Я уже допрашивал его. Не раз и не два. Честно говоря, больше желания нету.

– А я предлагаю устроить перекрестный допрос и участвовать в нем нам всем, – сказал я, потому что щепетильность Николая Павловича показалась мне в данной ситуации неуместной. – Если же разговора не получится, тогда Чикурову карты в руки.

– Правильно, – поддержал меня Игорь Андреевич. – Прямо в понедельник и допросим.

Нигде я так не высыпался, как в моем родном Синьозере – большом селе, где я родился и где живет поныне моя матушка. Воздух здесь пьянящий, настоянный на росных травах. Он особенно бодрит, когда лето уже на исходе, а деревья в саду рдеют налитыми ядреным соком яблоками.

Первых петухов я проворонил и был разбужен хриплым лаем Шайтана – старого, как Мафусаил, пса.

– Кшишь ты, окаянный! – послышался за окном сердитый голос матери. – Гостей разбудишь…

Моя родительница была уже на ногах: встала по обычаю ни свет ни заря.

Ее гости – моя жена Галина, дочь Ксения (они тут две недели) и я, прилетевший вчера, чтобы побыть с родными пару дней – субботу и воскресенье. Засиделись за полночь. Но и четырех часов хватило, чтобы усталость многих месяцев отпустила. В жарком, душном Южноморске о таком облегчающем сне можно только мечтать…

Я распахнул окно, высунулся наружу. И дух захватило от красоты.

Синьозеро расположилось на возвышенности, и многие его улочки словно стекали к озеру с таким же названием. Окрестили его так не зря: вода в нем голубая-голубая.

Сейчас над озером стлался туман, что развеется под лучами солнца. Оно еще пока пряталось за дальним лесом. Слегка розовела лишь ободранная маковка церквушки, поставленной синьозерскими прадедами на самом высоком месте.

– Таки разбудил! – огорчилась матушка, увидев меня, и в сердцах замахнулась на пса, виновато нырнувшего в свою будку.

– И правильно сделал, – сказал я.

– Небось не выспался, – переживала за меня родительница. – Вчера вона как поздно легли…

– А не ты ли меня всю жизнь учила, – напомнил я, – кто рано встает…

– Тому Бог дает, – закончила она с улыбкой. – И то правда, сынок. Только накинь что-нибудь. Утренники теперь зябкие, простынешь в одной майке.

И направилась к хлеву, где нетерпеливо пофыркивала Зорька, ее любимица и кормилица – пятнистая буренка.

Я поразился матушкиной походке: ей далеко за семьдесят, а как легок и быстр шаг. Не чета нашему поколению – к пятидесяти уже доходяги.

На меня напал зуд деятельности.

– Подъем! – громко крикнул я своим женщинам, безмятежно спавшим в теплых постелях.

Галина проснулась тут же. Сладко потянулась, одарив меня улыбкой, с которой так приятно было начинать день. А вот Ксения вставать не желала. Странная у нее была привычка – спать с головой под одеялом. Я легонько потянул за него, приоткрыв розовое со сна лицо дочери.

– Что, соня, тебя не касается? – пожурил я.

Она открыла один глаз и капризно протянула:

– Ну, папа-а-а… Дай еще немного поспать.

– Не дам! – делано грозно сказал я.

– У меня каникулы, – снова натянула на себя одеяло Ксения.

Мне стало жаль ее. Но вступила Галина:

– Как только приехал отец, сразу в капризы ударилась! Знаешь, что любит и потакает тебе!.. Вишь, каникулы у нее! А бабуля? Шестьдесят лет не только каникул – выходных не знала в жизни!.. А ну, марш умываться!

Суровый тон матери подействовал. Ксюша поднялась.

Каждому нашлось дело. Дом ожил.

Я сходил за водой к колодцу, а Галина заправской дояркой пристроилась к Зорьке, важно жующей пахучее луговое сено. Звонкие струи молока ударили в дно ведра. Как только будет выпростано тугое вымя буренки, Ксюша отгонит ее в стадо.

Матушка набросала поесть курам, деловито заработавшим клювами, потом задала корм борову, с довольным хрюканьем уткнувшемуся в деревянное корытце.

Знакомые до боли звуки словно воскрешали далекое детство.

Завтрака я дожидаться не стал – выпил кружку парного молока, облачился в рыбацкую униформу (старый костюм, кепка, резиновые сапоги), прихватил удочки и двинулся к озеру.

Уж кому-кому, а рыбаку Бог действительно дает только спозаранку.

У меня было заветное местечко, облюбованное еще пацаном. Надо было протопать все село, пройти небольшим ольшаником и спуститься к заливчику. Там поутру жируют караси, своими всплесками нарушая гладь воды. А за ними охотятся щуки. Поймать хитрую хищницу локтя в два – мечта каждого местного рыбака. Но такие удачи редки. О них долго толкует все село.

Я шагал по широкой улице, всей грудью вдыхая утренний воздух. Синьозеро оживало на глазах.

До чего же мило сердцу, когда каждый встречный тебя знает, справляется о делах, здоровье! В большом городе это невозможно. Людей много, а мы одиноки…