Конец Хитрова рынка

– Ну, что нового в розыске?

– Что нового? Все то же. Расскажи, как у тебя. За Кошельковым охотился?

– Ишь какой умный! – поразился Виктор. – Догадался-таки?

– Да уж весь свой хилый умишко напряг.

– Ну-ну, не обижайся. Чего ты таким обидчивым стал? Понимаешь, какое дело, успехи не ахти, но кое-что нащупал. Помнишь, я тогда после операции на Хитровке возражал против ареста Севостьяновой? Еще говорил, что она нам пригодится? Ну вот, Аннушка и пригодилась. Оказывается, Кошельков у нее бывает. Как часто, не знаю, но бывает.

– И это все, что ты узнал?

– А что, мало? – засмеялся Виктор.

– Не много.

– Еще кое-что добыл. Вот, смотри. – Виктор показал мне клочок бумаги: «Смотался в Вязьму, буду в Хиве в следующем месяце. Сообщи Ольге». Подписи под запиской не было. – Эта писулька на столе у Севостьяновой лежала.

– А почему ты решил, что Кошельков писал?

– Проверял. Савельев говорит: почерк Кошелькова. Федор Алексеевич не ошибется.

– А кто такая Ольга?

– Как кто? – поразился Виктор. – Невеста Кошелькова. Ты разве не знаешь?

– А почему я должен близких и дальних родственников всех бандитов знать?

– Потому что ты работаешь в уголовном розыске, – нравоучительно ответил Виктор.

Когда он так говорил, я всегда злился. Но любопытство было на этот раз сильнее, чем самолюбие. И хотя мне хотелось сказать Виктору, что ему еще рано брать на себя роль наставника и я прекрасно знаю без него, что я должен, а чего не должен, я промолчал.

– Понимаешь, – продолжал Виктор, – я советовался с Савельевым. Видимо, действовать надо будет в нескольких направлениях; но прежде всего установить постоянные наблюдения за притоном Севостьяновой и за ней самой. Кстати, тебе твой старый приятель привет передавал…

– Кто?

– Баташов.

– Жив еще?

– Жив. Отощал только, пришлось подкормить.

– Свой паек отдал?

– Свой паек… Ну, дело не в этом. Думаю, надо мне в Вязьму вместе с Савельевым поехать. Можно его там застукать…

– Нос Арцыгову здорово утрешь.

– При чем тут Арцыгов? Что я, для Арцыгова стараюсь? Дурак ты, Сашка!

– Уж какой есть.

Но Виктор не обратил внимания на мою реплику.

– Тебя послушать, так мы работаем или для Арцыгова, или для Медведева, или еще для кого-то. Мы для Советской власти работаем и перед ней отвечаем.

– Ну прямо, как на занятиях по политграмоте. Почище товарища Ч все выкладываешь!

У Виктора зло сузились глаза, но вдруг он расхохотался.

– Пацан, честное слово, пацан!

Он обернулся ко мне, засучил рукава косоворотки.

– Ну как, может, попробуем еще разок?

Я испугался.

– Иди к черту! Мартынов увидит – обратно в гимназию отправит, скажет: дети не нужны. Пусти, ну что ты!

Но я уже барахтался на траве бульвара. Сухоруков сидел на мне верхом, крепко держа мои руки.

– Священной формулы не забыл?

– Витя, – взмолился я, – неудобно, увидят…

– Пусть смотрят! Пусть видят! – весело орал Сухоруков.

Когда мы встали и начали отряхиваться, я заметил, что с соседней скамейки на нас внимательно смотрят двое мальчишек с ранцами за плечами.

– Вы гимназисты? – спросил один из них с интересом.

– Точно, – подтвердил Виктор.

– А маузер вам в гимназии выдали?

– Разумеется, совет гимназии, чтобы учителей пугать… Двойку поставят – сразу оружие достаешь: смерть или пятерка. Очень здорово помогает. Теперь только круглые пятерки имеем.

– Врете… – неуверенно сказал мальчишка.

– Врут, – поддержал другой, – никакие они не гимназисты. – Он скорчил рожицу, шикарно сплюнул через выбитый передний зуб и солидно сказал: – Пошли, Петька! Им-то что, а нам еще к переэкзаменовке готовиться.

– Эй, орлы! – окликнул Виктор. – Закурить не найдется?

– Это можно, – сказал мальчишка с выбитым зубом. Он солидно, не торопясь, достал из кармана кисет, отсыпал на протянутый кусочек газеты махорки и спросил, кивнув на маузер, который явно не давал ему покоя: – Двенадцатизарядный?

– Пятьдесят пуль, и все отравленные индейским ядом, – доверительно сообщил Виктор. – У меня тут один знакомый вождь краснокожих на Лубянке сапожничает, в Россию за петушиными перьями приехал, говорит, в Америке с перьями худо стало: по приказу президента всех кур и петухов перерезали, так он ядом расстарался, на Сухаревке торгует…

– Вот трепач! – с восхищением сказал мальчишка и прыснул в кулак. – Ну и трепач!