Обломки мифа. Книга 2. Враги

– Новгород? Ладно, пусть будет Новгород, пусть будет наместник. Ты так не любишь Владимира, своего внука?

– Нет, его я люблю больше всех. Первый мой внук! Но если он будет здесь, то древляне могут восстать и погубить двух других, а их я тоже люблю.

– Ладно, убедила, – сдался князь. – А Добрыня – что?

– А что – Добрыня? – У него права только на древлянскую землю. Не на Киев. Киев на земле полян. Чем ближе Добрыню держать к себе, тем лучше.

– Так почему бы Добрыню не отпустить? Он жениться собрался. А за холопа кто свою дочь отдаст?

– Жениться? На ком?

– На дочери Путяты, нового воеводы городского полка.

– А это меняет дело. Я подумаю.

Святослав ушёл. Горько. Мать так и не отдаёт бразды правления. Сколько это будет продолжаться?

Через несколько дней перед княгиней Ольгой сидели все трое: Святослав, Добрыня и Путята.

– И так, Добрыня Никитич, – сказала Ольга, – ты решил жениться.

– Да, государыня.

– Я рада. Хотя, твоя должность в Царьграде называется паракимомен, что значить «спящий рядом» и берут на неё в основном только скобцов.

– Как тебе повезло, Добрыня, что ты не в Царьграде, – сказал Святослав.

– Это да, – согласился Добрыня.

– К чему ты это, матушка? – спросил Святослав.

– Что хорошо, что мы не в Царьграде, – улыбнулась княгиня, – но должность великая. – Повернулась к Путяте. – И чем зять не устраивает? – подумала и добавила: – Путислав Твердимирович.

Путята смутился, встал и сказал:

– Я, княгиня, привык быть Путятой, Путятой Твердятечем, а не Путиславом или Путей. Я не кривич, а словен ильменский. Извини, коль обидел.

Путята поклонился княгине.

– А я из кривичей, Путята Твердятич. Так чем зять не угодил? Ты, как ни как, тысяцкий в граде Киеве, а Добрыня охрану князя несёт. Обязаны породниться.

– Это так, княгиня. Я-то роду простого, а Добрыня сын князя древлянского. Но он твой холоп, а так-то честь была бы великая. А как дочь за холопа отдашь. Да и рано ей ещё.

– Сколько ей?

– Пятнадцать.

– Год подождать можно, – согласилась княгиня. – А тебе бы, Добрыня, я бы дала вольную, был бы ты крещён.

– Я крещён, – сказал Добрыня и чуть подумав, добавил: – наверное.

– Наверное! Вот ты даже не знаешь: крещён ты или нет.

– Да как узнаешь? – развёл руками Добрыня. – Хотя бы знак, какой был. Но говорят, что крещён.

– Да какой ещё знак? А если и крещён, то принимало твоё племя крещение от немцев.

– А какая разница, мать? – спросил Святослав. – Христос-то один.

– Христос один, да служат ему по-разному. Ты же не хотел, сын, что бы священнослужители лезли в княжьи дела? А на Западе, у немцев, они лезут. И себе и князю неприятности доставляют. Так вот, Добрыня Никитич, был бы ты крещён от греков, дала бы тебе вольную. А так не знаю. Думай. Может быть, за год чего и измениться. Думай.

Глава 8

Боярин Воланд возвращался домой из княжеского терема после пира. Возвращался хмельной, один, слуг отпустил ещё в начале. Сокращая путь, решил, как князь Святослав, перейти овражек по бревну. А что? Если князь может, то он морской волк, викинг и подавно. В молодости, баловства ради, чтобы показать свою удаль, перепрыгивал через борт драккара и бежал по вёслам. Но это было в молодости. А теперь вот зрелость. Поздняя осень на дворе, грязь налипла на черевья и Воланд поскользнулся на середине бревна и полетел в овраг. Боярин вымазался в глине, ругался страшно. Стены у оврага крутые, не выбраться, пришлось идти вниз к реке. А тут ещё и дождь начался. Проклиная всё – и князя, и его пир, и свою беспечность, Воланд шёл по дну оврага, и оказалось, что выбраться из него можно было только на другую сторону оврага, а не на ту, где его дом. «Теперь какой крюк придётся делать!» – думал он. Перейти по бревну боярин уже не рискнул. Холодно, дрожь пробирало всё тело.

Проходя мимо церкви святого Ильи, мимо дома священника он увидел, что дверь открылась и его позвали:

– Заходи, боярин.

«Откуда знает?» – подумал, но приглашение принял и в дом вошёл.

Хозяин шёл впереди со свечой, указывая путь. Пройдя сени, открыли дверь в дом, вошли. Сверху, с полатей на Волонда смотрели шесть пар любопытных глаз.

– А ну, спать! – прикрикнул на них отец Григорий.

Глазу тут же исчезли и вместо них появились светлые головки – братики и сестрички спали вместе, вперемешку.

Вышла попадья, матушка Пелагея, жена Григория, поклонилась гостю.

– Принеси гостю что ни то сухое, – сказал отец Григорий и боярину: – Снимай мокрое, боярин. Высушим, вычистим.

Воланд повиновался.

– Я не крещёный, – сказал Воланд, – ты же поп, отец Григорий.

– Удивил, – усмехнулся отец Григорий, – да, я иерей церкви Пророка Ильи. А поп, так славяне исказили греческое слово папа?с, что значить отец.

Боярин переоделся в длинную рубашку, ниже колен, штаны не дали, на ноги дали мягкие лапти из пеньки без задников. У печи жарко, боярин согрелся.

– Есть будешь? – спросил отец Григорий.

– Нет. Сколько можно?

– Шахматы?

– Ты в шахматы можешь играть? – удивился Воланд.

– Что тебя удивляет, боярин?