Удивительные истории семьи Мастаковых

– Да-да, вы точно не первые, но вся беда в том, что того, что есть в нашем распоряжении, недостаточно, чтобы вас вылечить. И всё зависит только от вашего здоровья и вашей сопротивляемости. Мы можем только слегка притупить ход болезни, но, к сожалению, вылечить её никак не можем. Нужен хинин, а его, точно я знаю, в нашей стране нет. Вот такие дела, братцы, – грустно заключил доктор.

– Дак что, с этой маленькой козявкой никто не может справиться? – не унимался Резцов, – и мы должны теперь спокойно ложиться в гроб?

– В гроб не обязательно, может, вытянем вас на хроническое рецидивирующее течение болезни… – продолжал Михаил Борисович.

– А что это означает – рецидивирующее течение? – вклинился Николай, – Что-то это слово слишком сходно со словом рецидивист! Это что – агрессор или шпион, да?

– Ты почти прав, Мастаков! Только в данном случае этот «агрессор» является повторным проявлением заболевания после кажущегося его исчезновения. Вроде бы уже наступило выздоровление и пошло дело на поправку, но в любой момент болезнь может вспыхнуть с новой силой, – пояснил доктор.

– А от чего так болит голова? Что эта бацилла её так сильно сверлит? – продолжал выспрашивать Николай.

– Понимаете, эти мелкие микробы, называемые паразитическими протистами, проникая в организм человека, интенсивно размножаются в нём, что приводит к отравлению организма и увеличению размеров селезёнки и печени. В процессе массового размножения из одного образуется от 2000 до 40000 печёночных мерозоитов, которые через несколько недель попадают в кровь. А печень должна очищать кровь! Но если она её не очищает, то эти микробы распространяются во всём теле! Вот в чём беда-то! Вот почему она, т. е. эта малярия, называется инфекционной болезнью! – разъяснил доктор весь смысл заболевания.

– Михаил Борисович! А часто умирают от малярии? – не унимался Резцов.

– Нет, не часто. Из двухсот-трёхсот миллионов случаев ежегодно примерно один-полтора процента заканчиваются смертью. Но это всё зависит от индивидуальных особенностей человека. Очень опасна малярия для детей любого возраста и беременных женщин. Там количество летальных исходов больше двадцати процентов. Потом ещё влияет личная гигиена, внутренние болячки, особенно хронические… – тихо проговорил доктор.

– Так один процент – это ж целых два-три миллиона человек! – быстро сообразил Мастаков. – Вот это дела!

– Да, Коля, это три-четыре миллиона человек! Это зафиксированный факт! Но это всего в мире. И самое большое число заражённых в Африке, поэтому для России этот показатель намного меньше! – заключил Войский.

Он заставил бойцов снять верхнюю одежду, поочерёдно послушал их дыхание, посчитал пульс и с удовлетворением отметил, что дела не так плохи, как могли бы быть.

И опять они остались одни, и опять они вели беседы о жизни и смерти, о том, что волновало их и мучило. Забывшись, они спали, и в полудрёме им снились берега морей и океанов, райские сады и бескрайние степи…

Проснувшись однажды поутру, Николай приподнялся с кровати и осмотрелся. Резцова в палате не было. «Видимо пошёл по надобности», – подумал он.

Но прошёл час, другой, а Сашка не возвращался. Николай встал, оделся и побрёл по коридору. Слабость одолевала, но он, превозмогая себя, вышел из флигеля и дошёл до дежурного по штабу. Дежурил помкомвзвода Синенко, которого Мастаков знал давно – многие дороги и стычки с басмачами они прошли вместе.

– Гришунь, ты не видел Сашку Резцова? – спросил Николай.

– Нет твоего друга, застрелился он, – тяжко выдохнул Синенко.

– Да как же так? Да что же это такое творится? Как он мог позволить себе уйти навсегда, бросив меня умирать в этой глуши? – чуть не всхлипывая, запричитал Николай. – Ну и дела! Вот хрень так хрень!

– Успокойся, ему было очень плохо, и он не мог больше терпеть! Уж очень сильно болела голова, разрывалась! – прояснил ситуацию Григорий.

– Да как же он посмел смалодушничать так? – не унимался Мастаков.

– А ты сам рассуди, что делать человеку: ещё промучиться полгода-год в лазарете и сдохнуть калекой или закончить все свои мученья разом. Ни бабу полюбить, ни детей иметь, ни работать, ни веселиться! Пулю в лоб и точка! Вот он такое принял решение, значит! – подвёл итог своим рассуждениям Синенко.

– А он что, был у тебя перед смертью? – вопрошал Николай.

– Да, он пришёл ночью и всё рассказал о своей бестолковой жизни. Но больше всего его удручала безысходность! Ведь лекарства-то нет и не предвидится! Это-то факт! И от него никуда не уйдёшь! Вот так-то, Николаша, думай, как жить! – заключил дежурный.

– Да, подвёл он меня, крупно! – полушёпотом ответил Николай.

– Ты иди к доктору, попроси спирта, может, полегчает, – посоветовал Григорий.

Смерть друга, такая нелепая и неожиданная, как удар из-за угла, была жестокой и резкой и перевернула судьбу и сознание двадцатичетырёхлетнего командира разведотряда. Он побежал к доктору, выпросил полстакана спирта и выпил его залпом, не закусывая. Спирт не брал его…

– Ну что, тошно? – несколько раз подряд спрашивал его Войский. – А мне, понимаешь, ещё тошнее! Ведь я доктор и ничего не смог сделать, чтобы молодой парень нормально жил. Вот чёртова ситуация!

– Не надо было так откровенно рассказывать нам об этой болезни. Сашка оказался слишком впечатлительным, – поддержал разговор Николай.

Сам для себя Николай решил, что он, Мастаков Николай Степанович, обязан бороться с болезнью и не сдаваться: ради жизни на земле, ради памяти о друге – Сашке Резцове, ради своих сестёр, ради памяти родителей. «Всё буду терпеть, но я преодолею себя и выживу!» – чётко, как заповедь, как клятву произнёс Николай вслух.

Утром он обратился с просьбой о переводе его в военный госпиталь на Южном Урале. Там недалеко жила тётка, и, если его комиссуют, то он мог бы хоть как-то доживать, а точнее существовать в деревне на берегу горной речки Степнянки. Втайне он надеялся на то, что в окружном военном уральском госпитале, может, найдётся хинин, и он будет вылечен от этой страшной малярии.

На Урале в госпитале

В Оренбурге, куда на перекладных за полторы недели добрался Мастаков, он быстро нашёл военный госпиталь и был устроен, пусть не с большим комфортом, но всё-таки достаточно прилично. Учитывая его послужной список и звание, боевые награды и заслуги, принимающий его дежурный доктор распорядился поместить его в двухместную палату вместе с бывшим начальником штаба дивизии Туркестанского фронта Владимиром Денисовичем Воротынским. Тот был ранен осколком снаряда в ногу на Туркестанском фронте и после успешно проведённой операции – хирургического вмешательства на коленном суставе – находился на лечении. Был повреждён коленный сустав, поэтому лечение оказалось достаточно сложным и длительным – необходимо было не только устранить застрявший там осколок снаряда, но и восстановить «ходовые» качества ноги.

Гарнизонный военный госпиталь, организованный ещё в 1744 году, был один из старейших в России. Располагался он вблизи природного ландшафтного парка, и поэтому воздух там был всегда чистый и свежий. За годы своего существования госпиталь неоднократно расширялся и реконструировался, поэтому представлял достаточно большой комплекс больничных зданий с чётко сложившейся инфраструктурой. Были здесь и хорошо оснащённые по тем временам операционные, и процедурные-перевязочные, и диагностические лаборатории, и даже кабинеты для врачебной гимнастики. Кроме того, были и клуб, и столовая, и кухня, и замечательные ледники, овощехранилища и складские помещения.

Врачи госпиталя отличались прогрессивным настроем и творческим подходом к своим пациентам. Здесь ещё в 30-е годы XIX века первые в Европе были произведены вскрытия умерших от холеры людей и описана картина поражения кишечника. Оренбургские военные врачи одними из первых применяли антисептические повязки Листера и наркоз при операциях. К концу XIX века все отделения связывали между собой тёплые каменные переходы и при госпитале была возведена домовая церковь во имя Николая Чудотворца. В 1910 году во всех отделениях было проведено электрическое освещение. С началом империалистической войны в 1914 году госпиталь был расширен, в этом же году для командного состава отстраивается новое двухэтажное здание – дом начальствующего состава с палатами повышенного уровня обслуживания. И после Октябрьской революции госпиталь продолжал работать так же активно и плодотворно, несмотря на то что в 1919 году при наступлении белых временно, на два месяца, пришлось двумя эшелонами эвакуироваться в Самару и Бузулук. По возвращении из эвакуации госпиталь вновь выполнял все функции гарнизонного.

Вот в этом доме начальствующего состава и поселился больной малярией Мастаков. Помещение, в котором стояли три кровати, большой письменный стол, такая же тёмно-коричневая этажерка, заполненная до отказа книгами, и два мягких кожаных кресла, было достаточно просторным и чистым. На полу красовался слегка потёртый с большими узорчатыми ромбами ковёр. Справа от входа было две двери: за первой находилась небольшая каморка, приспособленная под гардероб, с вешалкой для верхней одежды. Кроме того, имелось несколько грубо сколоченных из досок полок, накрытых клеёнкой. Они предназначались для нательной одежды и хранения различных вещей. Вторая дверь вела в туалетную комнату, оборудованную всем необходимым и даже ванной с душем…

– Здравствуйте, меня зовут Николай Мастаков! – чётко по-военному доложил Николай, войдя в комнату.

– Здравствуй, здравствуй, герой! Мне уже поведали о твоих подвигах, когда спрашивали моё согласие на твоё поселение, – приветствовал его Воротынский, – ну а меня звать Владимир Денисович.

– Да, я вас знаю, товарищ начштаба! Ведь вы же мне вручали серебряные часы за оперативную разведку перед операцией под Кум-Дагом! Помните? Мы тогда махнули через скалы, вышли в тыл и устроили небольшую заварушку. Басмачи развернулись к нам, а нас и след простыл! Вот наши тогда их и накрыли по полной! – с азартом выпалил Мастаков.

– Да, правильно, ведь ты тогда руководил разведотрядом! Молодец! Ну, проходи, располагайся, будь как дома. Я уж тут вторую неделю отлёживаюсь: и привык, и обжился, и на поправку пошёл – уже могу даже без костылей ходить. Но одному скучно, хотя есть много книг, можно читать. Здесь знаешь какие замечательные врачи! – подвёл итог Воротынский.

– Владимир Денисович, какую мне можно занять кровать? – вопрошал Мастаков.

– А вон ту, осваивай с того края. Я, вот видишь, обосновался на этом краю. Так и будет у каждого своя территория, – предложил Владимир Денисович.

– А зачем тогда третья кровать? – недоумевал Николай.

– Понимаешь, мы с тобой в здравом уме и сами можем себя обслуживать, а кому-то нужна сиделка, вот и поставили третью кровать для обслуживающего медперсонала, – разъяснил своё видение Воротынский.

Средняя кровать действительно немного другая и заправлена была без простыней – просто солдатским одеялом.

Мастаков переоделся, повесил свою одежду в гардероб, а вещи аккуратно положил на свободную полку. Только прилёг, чтобы отдохнуть, как в дверь постучали – на пороге стояла медсестра.

– Здравствуйте, Мастаков. Вам необходимо пройти к лечащему врачу – это здесь на первом этаже, пойдёмте со мной, я вас подожду в коридоре. – И она вышла в коридор.

Николай накинул на себя халат и нехотя побрёл за медсестрой. Они спустились со второго этажа, и подошли к докторскому кабинету. На двери красовался номер помещения – «7».

«Интересно, – подумал Николай, – будет ли эта семёрка для меня счастливой или нет?»

Медсестра попросила подождать в коридоре, сама скрылась за дверью. Через несколько минут Мастакова пригласили в кабинет.

– Здравствуйте, военврач Истомин Сергей Сергеевич, – представился доктор, – ну, присаживайтесь, Николай Степанович, побеседуем.