Публичное начало российского уголовного процесса

Таким образом, получается – когда на одной и другой стороне частные интересы, – права должны быть равными. Равными именно в отстаивании этих интересов[132 - Речь здесь, в первую очередь, идет об общих правах потерпевшего и обвиняемого, связанных с установлением действительной картины происшедшего. Права, связанные с процессуальным статусом, не могут быть равными.]. Публичные же и частные интересы изначально не равны, поэтому говорить о равенстве прав органов государства и лица, втянутого в орбиту его деятельности, безосновательно. И если исходить из понимания уголовного процесса как публичной деятельности, это неравенство не должно вызывать ни у кого опасений. Стержнем такого процесса является познание, которое не может быть представлено как некий прямолинейный процесс с заранее известным результатом, он может быть разным и в силу этого удовлетворять одних участников процесса и приносить огорчение другим. Но ни тот и ни другой участник процесса в данной схеме не имеют друг перед другом никаких преимуществ, их интересы выясняются и защищаются при соответствии публичным интересам. Таким образом, при познании действительных обстоятельств происшедшего нет места состязательности.

Местом, где можно и должно говорить о равенстве прав всех участников уголовного процесса, имеющих интерес в деле, является судебное разбирательство, причем говорить не о равенстве прав сторон, а о равенстве прав участников судебного разбирательства, обеспечивать которое обязанность суда. В обеспечении равенства прав участников судебного разбирательства суть рассматриваемого принципа.

Реализация в судебном разбирательстве равенства прав его участников возможна в силу того, что основной доказательственный материал уже собран органами предварительного расследования и представлен в суд. Угроза его уничтожения заинтересованными лицами минимальна.

В судебном разбирательстве минимизирована и другая угроза – произвольной манипуляции доказательствами, придания им того значения, которого они не имеют на самом деле. Подобное становится маловероятным в силу гласности судебного разбирательства и реализации принципа обеспечения равенства прав участников судебного разбирательства.

Попытка по-иному решить вопрос о равенстве приводит к интересным результатам. Отстаивая состязательность в рамках предварительного расследования, К. Б. Калиновский видит равенство в том, что на этапе общего расследования (имеется в виду деятельность до привлечения лица в качестве обвиняемого) преобладают розыскные начала. Иными словами, вся полнота власти у органов предварительного расследования. В силу этого защита, начиная с этапа специального расследования, когда появляется обвиняемый, приобретает процессуальные преимущества, тем самым уравновешивается преобладание, которое имели органы расследования до появления функции защиты[133 - Калиновский К. Б. Законность и типы уголовного процесса: Автореф. дис… канд. юрид. наук. СПб., 1999. С. 13.]. Но, судя по дальнейшим высказываниям автора, преимущества защите предоставлять не за что. Он пишет, что лишь «после появления обвинения (подозрения) возможно действие привилегий защиты»[134 - Там же.]. В рамках состязательной концепции построения уголовного процесса он прав – появление одной функции влечет возникновение другой. Нет защиты без обвинения. И только при наличии обеих функций можно говорить об обеспечении их равенства. До появления обвиняемого не было оснований для функции защиты, не было и обвинения, было расследование. Но вот появились эти функции – и вместо равенства стороны оказались неравными. Вероятно, в силу тех причин, которые были нами указаны выше.

Проделанный в этом параграфе анализ позволяет утверждать, что состязательность не может рассматриваться в качестве принципа российского уголовного процесса. Она поглощается положениями, которые считаются производными от нее. В первую очередь – требованием об обеспечении равенства прав участников судебного разбирательства. Именно последнее следует рассматривать как принцип российского уголовного процесса, элементом которого является состязательность, а не наоборот.

§ 2. Публичность и состязательность в уголовно-процессуальном законодательстве

В определенной мере, приводя различные подходы к состязательности, существующие в уголовно-процессуальной литературе, автор обозначил свое отношение к ней, но, чтобы быть до конца понятым, полагает необходимым сформулировать ряд вопросов и дать на них содержательные ответы. Первый из них – является ли обвинение двигателем уголовного процесса; второй – реализуется ли состязательность в иных частях судебного разбирательства, кроме судебных прений, если да – то каков механизм ее реализации. Ответ на эти взаимосвязанные вопросы позволит определить то место, которое занимала состязательность в российском уголовном процессе, и будет он даваться в первую очередь на основе анализа УПК РСФСР, так как указанные представления о состязательности распространялись именно на содержание этого Кодекса.

Сторонники состязательности считают, что толчком к уголовно-процессуальной деятельности выступает обвинение, причем это утверждение не связывается с конкретной стадией процесса. Это позволяет предположить, что подобное понимание распространяется и на стадию предварительного расследования. Если это так, то оно (представление) вступало в противоречие с существовавшими законодательными реалиями. Толчком к уголовно-процессуальной деятельности выступало обнаружение основания для возбуждения уголовного дела. Сравнение основания с целями уголовно-процессуальной деятельности было тем побудительным мотивом, который являлся пусковым механизмом уголовно-процессуальной деятельности. Смысл деятельности не в том, чтобы во что бы то ни стало обвинить, а в том, чтобы познать и на основе познанного сформулировать свое отношение к совершенному и к совершившему. Обвинение на предварительном расследовании не может быть двигателем процесса и в силу того, что процесс возникает и определенное время движется без обвиняемого. Но даже появление обвиняемого не снимало с органов государства обязанность реализовать принцип всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств уголовного дела, ведь перед ними стояла цель установления обстоятельств, подлежащих доказыванию, среди которых равноправное место занимают обстоятельства, свидетельствующие о невиновности или о меньшей, чем было предъявлено, виновности обвиняемого. Постановка познавательного вопроса, а обстоятельства ст. 68 УПК РСФСР можно рассматривать и таким образом, формирует мотивацию к деятельности. Цель, положенная в деятельность, является двигателем процесса. Содержательное несовпадение того, что известно, и того, что предстоит выяснить, формирует познавательную мотивацию у деятеля, направленную на преодоление дефицита в знаниях.

Объективный анализ ранее действовавшего УПК приводил ряд ученых к аналогичному выводу о том, что в нем не возлагались ни на одного из субъектов уголовно-процессуальной деятельности обязанности, ограниченные целью собирать только обвинительные доказательства, односторонне стремясь к изобличению обвиняемого в совершении преступления[135 - См.: Даев В. Г. К понятию обвинения в советском уголовном процессе// Правоведение. 1970. № 1. С. 78.], а применительно к прокуратуре правильно подчеркивалось, что в нашем государстве она всегда выступает как орган по охране законности, а не сторона обвинения[136 - См.: Ясинский Г. М. Прокурорский надзор – гарантия охраны прав личности // Советское государство и право. 1969. № 1. С. 78.].

Решение вопроса о движущей силе процесса в стадии судебного разбирательства теснейшим образом связано с определением процессуального положения прокурора в суде первой инстанции. Как было указано выше, даже многие противники тезиса о том, что обвинение – движущая сила процесса, рассматривали прокурора в суде как обвинителя. Положительный или отрицательный ответ на этот вопрос можно дать только в результате анализа познавательной схемы деятельности прокурора на предварительном следствии и в суде. В рамках предварительного расследования, по УПК РСФСР, прокурор должен был выполнять две функции – надзора и процессуального руководства[137 - Выделение этих двух функций общепризнано. Кроме этих двух предлагают дополнительно выделять функцию разрешения дела по существу (см.: Божъев В. П. Состязательность на предварительном следствии //Законность. 2004. № 1. С. 5), функцию расследования (см.: Володина Л. М. Роль и задачи прокурора в уголовном процессе: Материалы Всероссийской научно-практической конференции «Проблемы теории и практики уголовного процесса в свете нового УПК РФ» // Вестник Томского государственного университета. Сер. Экономика, Юридические науки, 2003. № 4. С. 29–30), функцию уголовного преследования (см.: Даровских С. М. Некоторые проблемные вопросы реализации функции обвинения (уголовного преследования) прокурором // Проблемы юридической ответственности: история и современность: Статьи по итогам Всероссийской научно-практической конференции / Под ред. Г. Н. Чеботарева. Ч. 1. Тюмень: Изд-во Тюмен. ун-та, 2004. С. 178). Рассмотрение двух предложений мы оставляем за скобками, так как это выходит за рамки данного исследования. Правильность же выделения функции уголовного преследования, соотношения ее с функцией обвинения будет подвергнута анализу ниже.]. В литературе ставилась под сомнение возможность одновременного выполнения нескольких функций[138 - См.: Смирнов В. П. Разделение основных функций и равноправие сторон – принципы уголовного процесса // Правоведение. 1999. № 3. С. 173.]. В случае с прокурором эти сомнения были более чем основательны. Сложно, а точнее невозможно, объективно надзирать за законностью той деятельности, в которую имеешь право вмешиваться, становясь ее соавтором. Правда, подобная ситуация складывалась только тогда, когда речь шла о взаимоотношениях надзирающих прокуроров со следователями прокуратуры. Следователи других аппаратов отделены от прокурора и ведомственно, и наличием промежуточного звена – начальника следственного отдела. Это на практике приводило к тому, что в отношении этих следователей прокурор, как правило, осуществлял только надзор.

Для преодоления этой нелепой ситуации формулируются предложения о создании единого следственного комитета, реализация этого предложения позволила бы освободить прокурора от выполнения функции процессуального руководства и решила бы еще одну задачу, которая возникла именно в связи с существованием у прокурора двух обозначенных выше функций. Заинтересованность прокурора как процессуального руководителя в результатах предварительного расследования законодатель в недалеком прошлом попытался преодолеть, наделив суд определенными контрольными полномочиями за предварительным расследованием, и в настоящее время за законностью действий следователя надзирают два органа.

Считается, что судебный контроль «является важной гарантией прав и свобод личности от необоснованного их нарушения…»[139 - Лазарева В. А. Судебная власть и ее реализация в уголовном процессе. Самара: Самар. гос. ун-т, 1999. С. 79.], «все виды судебного контроля за законностью предварительного расследования являются формами защиты прав и свобод участников уголовного процесса»[140 - Лазарева В. А. Судебная защита в уголовном процессе РФ: проблемы теории и практики: Автореф. дис… д-ра юрид. наук. М., 2000. С. 8. Подобное отношение к судебному контролю высказывали и другие авторы. См., например: Кашепов В. П. Институт судебной защиты прав и свобод граждан и средства ее реализации // Государство и право. 1998. № 2. С. 70; Солодилов А. В. Судебный контроль в системе уголовного процесса России. Томск: Изд-во Том. ун-та систем управления и радиоэлектроники, 2000. С. 22.]. В ситуации, когда прокурорский надзор из-за двойственного положения прокурора в рамках предварительного расследования оказался малоэффективным, введение судебного контроля над предварительным расследованием – это мера вынужденная, но вряд ли правильная.

В данном случае мы разделяем отношение к этому решению, которое было высказано М. К. Свиридовым в одной из работ. Он считает существование судебного контроля в рамках уголовного процесса противоречащим характеру применяемого при этом материального права и приводит аргументы, свидетельствующие о несоответствии судебного контроля назначению уголовного процесса. Указывает на реальную опасность того, что осуществление этого контроля втянет судей в расследование, лишит их объективности, породив обвинительный уклон[141 - См. более подробно: Свиридов М. К. Соотношение функции разрешения уголовных дел и судебного контроля в деятельности суда // Правовые проблемы укрепления российской государственности. Вып. 7. Томск: ТГУ, 2001. С. 5–6.]. Эту же опасность отмечает и А. Д. Бойков. Кроме этого, он указывает еще на один очень серьезный момент: в результате введения судебного контроля произошло смешение процессуальных функций расследования и правосудия, что, по его мнению, снижает «ответственность органов уголовного преследования за результаты деятельности как в правовом, так и в психологическом плане: решения в ходе расследования принимают не они, а судьи»[142 - Бойков А. Д. Третья власть в России. Книга вторая – продолжение реформ. М.: Юрлитинформ, 2002. С. 32.].

Создание же единого следственного комитета расставило бы все государственные органы по присущим им местам: суд, не вторгаясь в деятельность органов, осуществляющих предварительное расследование, был бы полностью свободен при исполнении функции правосудия; прокурор, лишенный функции процессуального руководства, смог бы стать объективным органом надзора и тогда бы отпала необходимость в обсуждении предложения о введении новой процессуальной фигуры – следственного судьи, или, иначе, «судьи следствия», или «судьи над следствием»[143 - Воскресенский В. В., Кореневский Ю. В. Состязательность в уголовном процессе // Законность. 1995. № 7. С.4–10; Дроздов Г. Судебный контроль и расследование преступлений// Сов. юстиция. 1992. № 15–16. С. 12–13; Истина… и только истина! Пять бесед о судебно-правовой реформе/ Отв. ред. Ю. И. Стецовский. М.: Юрид. лит., 1990. С. 295–296.], так как предлагаемые ему полномочия – по сути надзорные полномочия прокурора.

Напомним, обвинительная функция прокурора в суде рассматривалась как логическое продолжение функции процессуального руководства за органами предварительного расследования. Но, утверждая наличие подобной связи между указанными функциями, не стоит забывать, что и при реализации функции процессуального руководства никто не снимал с прокурора обязанность реализовать принципы процесса. Но самое главное – позиция юриста по определенному вопросу, а позиция, как ее понимают в процессуальной литературе, – это утверждение, мнение, которое субъект уголовно-процессуальной деятельности считает необходимым отстаивать по уголовному делу, добиваться его признания, в соответствии с чем он совершает процессуальные действия, направленные к подтверждению его мнения и к оспариванию противоречащих ему положений[144 - Строгович М. С. Деятельность адвокатов в качестве защитников обвиняемых. М., 1968. С. 92–94.]. Такая позиция может базироваться только на внутреннем убеждении, для того чтобы обвинять, нужно сформировать внутреннее убеждение о виновности обвиняемого в совершенном преступлении.

Внутреннее убеждение по основным вопросам уголовного дела может быть сформировано только при реализации принципа непосредственности[145 - Громов Н. А., Николайченко В. В. Принципы уголовного процесса, их понятие и система. С. 38.], который означает, что субъект уголовного процесса при рассмотрении уголовного дела должен сам исследовать доказательства по уголовному делу. Исходя из смысла закона, можно сказать, что этот принцип в полном объеме должен быть реализован в рамках судебного разбирательства, именно от его реализации во многом зависят законность и обоснованность приговора. Это относится не только к судье, но и к прокурору.

Решение будет соответствовать требованиям, предъявляемым к нему, только тогда, когда судья допросит подсудимых, потерпевших, свидетелей, заслушает заключение экспертов, осмотрит вещественные доказательства, огласит протоколы, акты ревизий и документальных проверок и иные документы (ст. 240 УПК). Развивая эту мысль, Пленум Верховного Суда РФ в постановлении «О судебном приговоре» от 29 апреля 1996 г. обратил внимание судов на то, что в силу ст. 301 УПК РСФСР приговор может быть основан лишь на тех доказательствах, которые в соответствии со ст. 240 УПК РСФСР были непосредственно исследованы в судебном заседании[146 - Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 29 апреля 1996 г. № 1 «О судебном приговоре» // Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 1996. № 7.].

В рамках процессуального руководства, давая следователю обязательные для выполнения указания, прокурор, тем не менее, сам непосредственно не исследовал доказательства. По закону он мог провести любое следственное действие по делу, находящемуся в производстве у поднадзорного органа, но даже и в этом случае у него не может сложиться внутреннее убеждение, так как основанием его является оценка не одного, а совокупности доказательств.

Совокупность доказательств предстает перед прокурором тогда, когда ему передано на утверждение дело с обвинительным заключением. Есть авторы, считающие, что с момента «утверждения обвинительного заключения функция обвинения переходит к прокурору»[147 - Гришин А. И. Состязательность уголовного судопроизводства и предварительное расследование // Правоведение. 1998. № 1. С. 178.] и он выступает в суде обвинителем потому, что может направить дело в судебное разбирательство только при наличии твердого убеждения в виновности обвиняемого, которое формируется на основе собранных следствием доказательств[148 - Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. Основные положения науки советского уголовного процесса. М.: Наука, 1968. С. 219.]. А так как внутреннее убеждение у него уже сформировано, то содержанием его деятельности выступает доказывание обвинительного тезиса перед судом[149 - Савицкий В. М. Государственное обвинение в суде. М.: Наука, 1971. С. 160.]. Полагаем, что и в этом случае, при утверждении обвинительного заключения, нет основы для формирования у прокурора обвинительной позиции.

Доводы, опровергающие изложенные точки зрения, в обобщенном виде были изложены С. Д. Шестаковой. Она их считает несостоятельными по следующим причинам: 1) в судебном разбирательстве может участвовать прокурор, который не утверждал обвинительного заключения; 2) в суде могут быть выявлены обстоятельства, свидетельствующие о меньшей виновности или о невиновности подсудимого; 3) возможны ситуации, когда прокурор, утвердивший обвинительное заключение, в судебном разбирательстве осознал, что допустил логически неправильные выводы, касающиеся обоснованности обвинения, не обратил внимания на допущенные нарушения[150 - Шестакова С. Д. Состязательность уголовного процесса. С. 94.]. Все это, на первый взгляд, убедительно свидетельствует в пользу того, что прокурор не может прийти в суд как обвинитель. Но это на первый. А если в судебном разбирательстве участвует прокурор, утвердивший обвинительное заключение, или в рамках судебного следствия не выявлено обстоятельств, свидетельствующих о меньшей виновности или невиновности подсудимого, и, наконец, прокурор не заметил допущенных им и следователем ошибок, кто он тогда? Не исключен ответ, что обвинитель. Чтобы такой ответ не последовал, необходимо обратиться к тому, какие вопросы, связанные с оценкой доказательств, прокурор может решить на этом этапе предварительного расследования.

Решая вопрос об утверждении обвинительного заключения, прокурор, безусловно, оценивает имеющиеся в деле доказательства и выясняет относимость, допустимость и достаточность доказательств. Письменные материалы позволяют это сделать, но, основываясь на них, нельзя сделать вывод о достоверности доказательств, так как последнее предполагает непосредственное исследование доказательств, чего на данном этапе у него нет и быть не может.

Приведем еще один аргумент, подтверждающий правильность отстаиваемой позиции. Если сравнить по УПК РСФСР положение прокурора, утвердившего обвинительное заключение, с положением судьи, решившего вопрос о предании обвиняемого суду, то выяснится, что он, как и прокурор, решал тот же круг вопросов, используя те же самые средства, и это не являлось основанием для его отвода. И понятно почему. Нет непосредственности исследования доказательств – нет основы для формирования внутреннего убеждения о виновности обвиняемого. Исходя из сравнения деятельности прокурора при утверждении обвинительного заключения с деятельностью судьи при решении вопросов о предании обвиняемого суду, нельзя согласиться с тем, что эта деятельность формирует из прокурора обвинителя. Оценив с позиций формальной логики информацию, представленную следователем, убедившись, что выводы следователя соответствуют имеющимся в деле доказательствам, прокурор не может остаться безучастным. Ему стало известно о совершенном преступлении, и, чтобы разобраться в том, действительно ли было совершено преступление и так ли, как это утверждает следователь, он направляет материалы дела в суд и сам идет туда, чтобы в ходе судебного разбирательства при непосредственном исследовании доказательств найти ответы на эти вопросы.

Приведенные аргументы не позволяют нам согласиться с утверждением о том, что позиция прокурора выражена в утвержденном им обвинительном заключении и известна всем уже в начале судебного следствия. В отличие от него, защитник выражает свою позицию в прениях, в начале судебного следствия у него еще нет позиции, а есть только ее предпосылки[151 - См.: Алиев Т. Т., Громов Н. А., Зейналова Л. М., Лукичев Н. А. Состязательность и равноправие сторон в уголовном судопроизводстве: Учеб. пособие. М.: Приор-издат, 2003. С. 94.]. Полагаем, что как защитник, так и прокурор в начале судебного следствия находятся в равном положении. Выше было показано, что нет оснований говорить о формировании обвинительной позиции у прокурора при утверждении им обвинительного заключения. В обвинительном заключении выражена позиция следователя, который сформировал ее на основе непосредственного исследования большей части доказательств. Прокурор, так же как и защитник, не является субъектом деятельности по предварительному расследованию, у него, так же как у защитника, нет оснований для формирования позиции. Только в конце предварительного расследования и тот и другой знакомятся в полном объеме с материалами, добытыми следователем. Почему же тогда формирование позиции защитника происходит во время судебного разбирательства, а у прокурора еще до его начала[152 - Данные В. Г. Даева и М. Н. Маршунова также свидетельствуют о том, что позиция прокурора формируется в ходе судебного следствия. См.: Даев В. Г., Маршунов М. Н. Основы теории прокурорского надзора. Л.: ЛГУ, 1990. С. ПО.]? Краткий анализ познавательной деятельности прокурора в рамках предварительного расследования позволяет утверждать, что в суд прокурор идет как представитель органа надзора и его позиция в конце судебного разбирательства определяется тем, к какому выводу он придет, участвуя в исследовании доказательств в судебном следствии. Если они убедят его в виновности подсудимого – в судебных прениях он будет выступать с обвинительной речью, если нет – он обязан отказаться от поддержания государственного обвинения и привести доводы, свидетельствующие о правильности такого решения. По сути, в данном случае прокурор выступает с защитительной речью[153 - Отказ прокурора от поддержания государственного обвинения возможен только после исследования всех доказательств, в рамках судебных прений.]. Но каким бы содержанием ни была наполнена речь прокурора, во всех случаях он должен оставаться представителем органа надзора[154 - О том, что прокурор в суде осуществлял функцию надзора, см.: Басков В. И. Прокурор в суде первой инстанции/ Методический совет Прокуратуры СССР. М.: Юрид. лит., 1968. С. 79; Перлов И. Д. Судебные прения и последнее слово подсудимого в советском уголовном процессе. М.: Госюриздат, 1957. С. 19; Финько В. Д. Прокурорский надзор за рассмотрением в суде уголовных дел/ Отв. за вып. Ю. М. Грошевой. Харьков: Изд-во Харьк. юрид. ин-та, 1972. С. 7–8 и др. На базе прежнего законодательства это было делать несложно, но и в наше время есть сторонники надзорной функции прокурора в суде. См., напр.: Прокурорский надзор: Учебник / Под общ. ред. Ю. Е. Винокурова. 4-е изд., перераб. идоп. М.: Юрайт, 2003. С. 286.], для которого безразлично, какой приговор вынесет суд – обвинительный или оправдательный, главное, чтобы он был законным и обоснованным. Наши предшественники, дореволюционные юристы, это прекрасно понимали. А. Ф. Кони в своей работе «Приемы и задачи обвинения» писал, что тогда «в устах прокурора слово "проиграл дело" по случаю оправдательного приговора было бы большим диссонансом со всем характером деятельности»[155 - Кони А. Ф. Избранные произведения. М.: Юрид. лит., 1956. С. 51.]. Вспоминая один из эпизодов своей прокурорской деятельности, он ярко показывает свое отношение к тем своим товарищам, которые однобоко понимали свое предназначение. Осмелимся напомнить эти строки: «Когда один из товарищей прокурора, придя сказать мне об исходе своего обвинения в ряде мошенничеств, сказал мне: "Ну, хоть я и проиграл, но зато ему всю морду сапогом вымазал, – останется доволен", разумея под ним подсудимого, я устранил его надолго от выступлений в качестве обвинителя, возложив на него другие обязанности»[156 - Там же.]. А. Ф. Кони предупреждал прокуроров от соблазна «пройтись за счет подсудимого». Исходя из того, что прокурор должен служить обществу, он подчеркивал, что «это служение только тогда будет полезно, когда в него будет внесена строгая нравственная дисциплина и когда интерес общества и человеческое достоинство личности будут ограждаться с одинаковой чуткостью и усердием…»[157 - Там же.].

Как мы полагаем, только при таком отношении и при реализации его в своей деятельности прокурор может выполнить свое публичное предназначение. Публичное начало реализуется прокурором в определенной мере и в случае, когда он в состязательном процессе выступает как обвинитель[158 - Подробнее см. об этом: Мезинов ДА. К вопросу о функциях прокурора в судебном производстве по современному УПК РФ // Пятьдесят лет кафедре уголовного процесса УрГЮА(СЮИ): Материалы Междунар. науч. – практ. конф., г. Екатеринбург, 27–28 янв. 2005 г.: В 2 ч. Екатеринбург, 2005. Ч. 2. С. 87–88.]. Но публичность в этом случае ущербна, как ущербна любая односторонность. За понятиями «надзор» и «обвинение» стоит определенный смысл, он формирует установку прокурора. Реализация надзорной функции предполагает деятельность по всестороннему, полному и объективному установлению обстоятельств, подлежащих доказыванию. Только в этом случае защищаются как интересы общества, так и законные интересы всех участников процесса, т. е. в полной мере реализуется публичное начало. Установка на обвинение сужает горизонт деятельности. И это неизбежно. Само слово «обвинение» говорит о том, что должно быть достигнуто в результате этой деятельности – обвинительный приговор. О всестороннем, полном и объективном исследовании обстоятельств дела говорить уже не приходится. Обвинительная деятельность соответствует не столько публичному началу, сколько состязательному.

Сказанное приводит к выводу о том, что движущая сила процесса, по УПК РСФСР, была одна как на предварительном следствии, так и в суде, и определение ее нельзя ставить в зависимость от стадии процесса и не стоит смешивать ее и с поводом для начала деятельности. Повод – толчок, запускной механизм. Этот механизм сработает только в том случае, если в поводе будет информация, ставящая субъекта процесса перед необходимостью обратиться к выяснению целей уголовно-процессуальной деятельности. Обвинительное заключение – это повод для начала деятельности в суде. Прокурор, при наличии оснований, инициирует эту деятельность и идет в суд как представитель органа надзора[159 - В приказе Генерального прокурора РФ от 24 ноября 1998 г. № 82 «О задачах прокуроров, участвующих в рассмотрении судами уголовных дел» указывалось: «Участие прокурора в судебных стадиях не ограничивается уголовным преследованием. Участвуя в судебных стадиях уголовного судопроизводства, прокурор руководствуется принципом верховенства закона. Это… возлагает на него обязанность реагировать на любые нарушения закона, чьи бы интересы они не ущемляли».].

Но ведь в суде он еще и обвинитель, как считают многие авторы и законодатель. В таком случае осуществление «функции надзора в суде выглядит противоречащим обвинительной деятельности прокурора… Прежде всего, потому, что обвинение и надзор два разнонаправленных вида деятельности, и хотя бы поэтому несовместимых»[160 - Баксалова А. М. Характер деятельности прокурора в судебном разбирательстве// Правовые проблемы укрепления российской государственности. Вып. 7. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001. С. 39.]. Правильно, что две эти функции прокурора в суде, так же как предлагаемые ему две функции на предварительном расследовании – надзора и процессуального руководства (уголовного преследования), не могут быть одинаково успешно реализованы.

Наделяя «прокурора функциями обвинения и надзора, мы ставим его перед выбором, и он либо выберет лишь одну из них, либо, если в соответствии с законом решится выполнять и надзор, и обвинение, будет и то и другое выполнять плохо»[161 - Там же.]. Верно, но это случится только если надзор и обвинение рассматривать как равноценные виды деятельности, но они, как показано выше, таковыми быть не могут, что в большинстве случаев не исключает их представленности в той деятельности, что осуществляет прокурор в суде. Обвинением зачастую заканчивается надзорная деятельность прокурора в суде.

Выше были приведены аргументы в пользу того, что в рамках предварительного расследования у прокурора не может сформироваться внутреннее убеждение по вопросу о виновности обвиняемого в инкриминируемом ему обвинении. О том, что лицо совершило преступление, прокурор может утверждать только в конце судебного разбирательства, на основе непосредственно исследованных в суде доказательств. В суд он идет как орган надзора, которому стало известно о возможно совершенном преступлении. При подтверждении в суде доказательствами вины лица в совершении преступления прокурор переходит к завершающей части надзорной деятельности в суде – к обвинению.

Таким образом, надзор и обвинение связаны между собой. В большинстве случаев как часть и целое. Целое – надзор, а часть – обвинение. Надзор осуществлялся и тогда, когда прокурор отказался от поддержания обвинения. В этом случае о связи надзора и обвинения говорить не приходится.

Утверждение об осуществлении прокурором в суде надзорных функций вызывало и вызывает острое неприятие со стороны сторонников состязательности в российском уголовном процессе[162 - См., напр.: Петрухин И. Л. Состязательность и правосудие// Государство и право. 1994. № 10. С. 131–132.]. Они выступают против надзорных полномочий прокурора в суде в силу того, что такие полномочия нарушают равенство сторон состязательного процесса. Неравенство проявляется, по их мнению, в том, что прокурор давал заключение по возникающим во время судебного разбирательства вопросам, тогда как защитник высказывал только мнение (ст. ст. 248, 249 УПК РСФСР). Это так, но где в законе говорилось о том, что заключение прокурора обязательно для суда? Такой статьи мы не найдем. Хозяином процесса был суд, и для него одинаковое значение имели как заключение прокурора, так и мнение защитников. Прокурор в суде не обладал никакими властными полномочиями по отношению к суду, а его заключение по возникающим вопросам имело рекомендательный характер[163 - См.: Даев В. Г. Судебно-правовая реформа и законность// Эффективность уголовно-правовых и процессуальных норм в борьбе с преступностью. Калининград, 1993. С. 8.]. В одном случае, если суд с ним согласится, он отдаст предпочтение заключению прокурора, в другом – мнению защитника, в третьем – ни тому и ни другому, если его позиция будет отличаться от высказанных предложений.

Получается, что по правовому значению заключение и мнение не отличались, отличие только в названиях, но может ли это само по себе давать преимущества прокурору? Возможно, оно в другом полномочии, на которое указывали в этой связи. В соответствии со ст. 25 УПК РСФСР прокурор обязан был своевременно принимать все предусмотренные законом меры к устранению всяких нарушений закона, от кого бы они ни исходили, будь то суд, защитник или другой участник процесса. Он обязан принимать меры к устранению, но у него не было полномочий своими силами устранить нарушение, как, допустим, при осуществлении надзора за предварительным расследованием, где он хозяин, но не в суде. А каким образом поведет себя защитник, если будут нарушены права и законные интересы его подзащитного, неужели он останется безучастным? Если речь идет о добросовестном защитнике, представить такое невозможно. Он будет протестовать, не обращая внимание на то, кем допущено нарушение, пусть даже самим судом. Так в чем же было неравенство между прокурором и защитником в этом случае? Его можно обнаружить только в том, что прокурор, в силу публичности, обязан был реагировать на любое нарушение закона, независимо от того, чьи интересы это нарушение затрагивало, защитник – применительно только к законным интересам своего подзащитного, но это неравенство обусловлено разницей в целях участия в процессе прокурора и защитника, и если его устранить, вместо защитника мы получим в процессе второго прокурора.

Рассматриваемое полномочие не ставило прокурора над судом, как это принято считать, иначе можно было бы предположить, что в тех случаях, когда против допущенных судом нарушений протестует защитник, суд попадает в зависимость от него. Но это было бы совершенно абсурдное предположение. Наоборот, доведение до логического конца представления о прокуроре как об обвинителе ставит суд в такую зависимость от последнего, в какой он никогда не был и не мог оказаться в рамках понимания его роли в суде как органа надзора[164 - См. также: Васильев О. Л. Состязательность как принцип организации судебного следствия в уголовном процессе // Вестник Московского университета. Сер. 11. Право. 1999. № 5. С. 55.].

Связывание суда позицией прокурора началось с возрождения суда присяжных. Статья 430 УПК РСФСР формулировала правило, что отказ прокурора от обвинения при отсутствии возражения со стороны потерпевшего влечет прекращение дела. С 20 апреля 1999 г. это положение распространилось на все суды. Конституционный Суд РФ, наряду с другими, признал не соответствующей Конституции РФ ч. 4 ст. 248 УПК РСФСР, согласно которой суд был обязан продолжить разбирательство дела и разрешить на общих основаниях вопрос о виновности и невиновности подсудимого в случае отказа прокурора от обвинения[165 - Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 20 апреля 1999 года № 7-П по делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 3 части первой статьи 232, части четвертой статьи 248 и части первой статьи 258 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с запросами Иркутского районного суда Иркутской области и Советского районного суда города Нижний Новгород // Собрание законодательства Российской Федерации. 1999. № 17. Ст. 2205.].

В ходе судебного следствия внутреннее убеждение по поводу решения основных вопросов уголовного дела формируется не только у прокурора, но и у суда. Во всяком случае, законодатель пока не отказал суду в этом. Более того, в определенных ситуациях он отдавал предпочтение внутреннему убеждению профессионального судьи перед внутренним убеждением судей от народа (ч. З ст. 459 УПК РСФСР). Из сказанного с несомненностью вытекает утверждение, что свобода в оценке судьей доказательств – одно из содержательных оснований принципа независимости судей. Что же происходит с этим основанием в случае, когда прокурор отказывается от поддержания государственного обвинения? Судья может оценивать доказательства иначе, чем прокурор, но это ничего не значит, он обязан прекратить дело, тем самым судья лишается независимости в самом важном моменте процесса – оценке доказательств по внутреннему убеждению и попадает в зависимость от оценки прокурора[166 - Эту же самую мысль подчеркивал В. С. Балакшин, когда писал, что суд ставится в условия, «когда вынужден принимать решения, сообразуясь с мнением государственного обвинителя, если даже оно противоречит его внутреннему убеждению и обусловлено очевидной ошибочной его (обвинителя) позицией…». См.: Балакшин В. С. Доказательства в российском уголовном процессе: понятие, сущность, классификация. Екатеринбург: Уральская юрид. академия, 2002. С. 88. На необходимость обеспечения суду условий для формирования внутреннего убеждения обращали внимание и другие авторы. См., например: Кальницкий В. В. Состязательное построение уголовного судопроизводства не должно препятствовать свободному формированию внутреннего убеждения суда // Вестник Томского государственного университета. Прилож. № 4. 2003. С. 75–77; Он же. УПК РФ не обеспечивает процессуальной независимости суда // Новый уголовно-процессуальный закон: Теория и практика применения: Материалы Межведомственного «круглого стола». М., 2003. С. 42–48; Орлов Ю. К. Принцип состязательности в уголовном процессе: значение и пределы действия // Российская юстиция. 2004. № 2. С. 52–53.]. По сути, как правильно об этом пишет белорусский исследователь Р. В. Бурак, «судьба дела в этих случаях решается не самим судом, а одной из сторон – государственным обвинителем[167 - См. также: Бойков А. Д. Третья власть в России. Книга вторая – продолжение реформ. С. 47.]. А это является нарушением общепризнанных в мировой практике ревизионных начал судопроизводства, а значит, серьезным ограничением возможностей добиться в таких ситуациях законного и справедливого решения»[168 - Бурак Р. В. Отказ прокурора от обвинения: выход найден // Пятьдесят лет кафедре уголовного процесса УрГЮА (СЮИ): Материалы Междунар. науч. – практ. конф., г. Екатеринбург, 27–28 янв. 2005 г.: В 2 ч. Екатеринбург, 2005. Ч. 1. С. 119.]. Суд, осуществляя правосудие, вправе проверить не только обоснованность обвинения, но и правомерность отказа от него[169 - Кальницкий В. В. Развитие уголовно-процессуальной формы вступает в противоречие с основами доказательственного права // Пятьдесят лет кафедре уголовного процесса УрГЮА (СЮИ): Материалы Междунар. науч. – практ. конф., г. Екатеринбург, 27–28 янв. 2005 г.: В 2 ч. Екатеринбург, 2005. Ч. 1. С. 398.] и в случае несогласия с ним решить дело по своему внутреннему убеждению. С высказанных позиций мы не можем рассматривать даже как полумеру одно из решений Конституционного Суда, в котором суду была предоставлена возможность выяснять мотивы отказа от обвинения[170 - Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 8 декабря 2003 г. № 18-П по делу о проверке конституционности положений статей 125, 219, 227, 229, 236, 237, 239, 246, 254, 271, 378, 405 и 408, а также глав 35 и 39 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросами судов общей юрисдикции и жалобами граждан // Собрание законодательства Российской Федерации. 2003. № 51. Ст. 5026.]. Выяснять – еще не значит проверять, насколько они обоснованные, а если даже и проверять, какой в том смысл, если по-прежнему решение по делу предопределено, ведь Конституционный Суд подтвердил обязанность суда прекратить уголовное дело в части отказа от обвинения.

От правосудия остается только половина, которая реализуется в том случае, когда прокурор не отказывается от обвинения. В этом случае судья не связан позицией прокурора по квалификации и по мере наказания. Половина, потому что правосудие – это в том числе решение суда не только по вопросу о виновности, но и о невиновности. Решение суда, а не прокурора.

Настало время перейти к рассмотрению второго из поставленных нами вопросов, а именно реализовывалась ли состязательность в иных частях судебного разбирательства, а не только в рамках судебных прений, если да – то каков механизм ее реализации[171 - Решение этого вопроса теснейшим образом связано с аргументацией, используемой при решении первого, затрагиваться она будет только в силу необходимости.].

Сторонники состязательности рассматривают ее как «способ исследования доказательств, способ отстаивания участниками процесса своей позиции по делу, осуществления ими своих прав и обязанностей, средство для установления истины, метод ее отыскания»[172 - Макарова 3. Состязательность нужна, но какая? // Законность. 1999. № 3. С. 25.]. Для них весь процесс выглядит как «полемика сторон, защищающих свои законные интересы»[173 - Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса Т. 1. Основные положения науки советского уголовного процесса. М.: Наука, 1968. С. 149.]. Спор – сущность судебного разбирательства, на нем основаны не только судебные прения, но и все судебное разбирательство. Для обоснования такого понимания некоторые авторы привлекают на помощь диалектическую логику. Состязательность, по их мнению, служит способом взаимодействия сторон обвинения и защиты, принципом организации их совместной деятельности, сущность которого состоит в борьбе противоположностей[174 - Машовец А. О. Принцип состязательности и его реализация в предварительном следствии: Автореф. дис…..канд. юрид. наук. Екатеринбург, 1994. С. 14.].

Развивая данный подход, В. П. Смирнов пишет, что «обвинение и защита в уголовном процессе противоположны по отношению друг к другу, и в таком отношении они представляют собой социальное противоречие, именуемое конфликтом, проявление которого выражается в противоборстве сторон»[175 - Смирнов В. П. Противоборство сторон как сущность принципа состязательности уголовного судопроизводства// Государство и право. 1998. № 3. С. 59.]. «Открытое столкновение» участников процесса, отстаивающих противоположные интересы, происходит в стадии судебного разбирательства… поскольку только здесь они могут оперировать фактическими данными и достичь желаемого результата»[176 - Там же. С. 60.]. В итоге для реализации этого подхода участникам процесса предписывается быть активными. Это значит «представлять доказательства, задавать вопросы допрашиваемым лицам, передопрашивать их, заявлять ходатайства и возражать на них, выступать в прениях и т. д.[177 - Там же.]

Спор, противоборство сторон возможны тогда, когда участники судебного разбирательства могут оперировать фактическими данными. С этим следует согласиться. Но вот когда у них появляется возможность ими оперировать? По мнению приведенных выше авторов, такая возможность существует на протяжении всего судебного разбирательства. Последнее утверждение вызывает серьезные сомнения, особенно применительно к судебному следствию, ведь именно в его рамках участники судебного разбирательства получали возможность, исследуя информационные доказательства, делать вывод о наличии любых фактических данных, формировать свою позицию. Стоит полностью согласиться с С. Д. Шестаковой, которая пишет, что «спор сторон, свойственный состязательному судебному разбирательству, не может состояться, если позиции спорящих еще не сформировались или сформировались не окончательно, или появились основания для их корректировки»[178 - Шестакова С. Д. Состязательность уголовного процесса. С. 97.]. В рамках судебного следствия осуществляется познание, спор здесь не уместен, место ему там, где предстоит оценить результат познавательной деятельности, обосновать правильность своей позиции. Да и активность при исследовании доказательств – это не то требование, которое можно распространить на всех без исключения участников судебного разбирательства. Безусловно, активными должны были быть органы государства, активность же других связана с тем, в какой мере она была необходима для защиты их или представляемых интересов. Их не заставишь быть активными. В отличие от органов государства, у которых в уголовном процессе каждое право – это и обязанность, участники процесса вольны распоряжаться своими правами так, как посчитают нужным.

Следовательно, было ошибочно изображать судебный процесс как разрешение правового спора. Если такое изображение вполне укладывается в представление о классической модели состязательного процесса, то законодательные реалии российского уголовного процесса в то время были далеки от него. В классической модели состязательного процесса судебные прения и судебное следствие соединены в одно целое, так как заявления сторон переплетаются с представлением доказательств. Российский законодатель использовал другую схему познавательной деятельности, и эта схема реализовывалась не только на стадии судебного разбирательства, но и на стадии предварительного расследования. Редко кто связывает последнюю с принципом состязательности[179 - О состязательности в рамках предварительного расследования см., например: Гришин А. И. Состязательность уголовного судопроизводства и предварительное расследование // Правоведение. 1998. № 1. С. 177–178; Руднев В. О состязательности на предварительном следствии // Уголовное право. 1999. № 1. С. 86 и др.]. Когда же такую связь усматривают, то вывод о состязательном построении предварительного расследования делают на основе ст. 123 Конституции РФ, где говорится, что судопроизводство должно осуществляться на основе состязательности[180 - См.: Ворошилин Е. В., Савицкий В. М. Вступительная статья // Уголовный кодекс РСФСР. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР. С изм. и доп. по состоянию на 1 июля 1994 г. М.: БЕК, 1994. С. 17–18.].

Таким образом, состязательность распространяется на все производство по уголовному делу[181 - См.: Вишневская О. В. Состязательная деятельность защитника на предварительном следствии: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Ижевск, 2004. С. 7 и др.], но вряд ли такое расширительное толкование термина «судопроизводство» правомерно[182 - Даев В. Г., Лукашевич В. 3., Катькало С. И. За повышение эффективности уголовного судопроизводства в борьбе с преступностью // Вестник СПбГУ. Сер. 6, Философия. Политология. Социология. Психология. Право. 1995. Вып. 2. С. 83; Бойков А. Проблемы развития российской прокуратуры (в условиях переходного периода) // Законность. 1998. № 7. С. 6; Божьев В. К вопросу о состязательности в российском уголовном процессе // Уголовное право. 2000. № 1. С. 49.]. Если с ним согласиться, то тогда и при возбуждении уголовного дела должен реализовываться принцип состязательности, но нам еще не приходилось сталкиваться с работами, где обосновывалось бы подобное.

Зная конструкцию предварительного расследования, нельзя не согласиться с утверждением А. С. Кобликова о том, что трудно говорить о состязательных началах предварительного следствия[183 - Учебник уголовного процесса / А. С. Кобликов,В. Н.Буробин, А. С. Мамыкин, Г. В. Дроздов; гл. ред. А. С. Кобликов. М.: СПАРК, 1995. С. 39. Это же мнение, но уже более категорично высказано Ю. К. Якимовичем и О. Б. Семухиной, которые считают, что эта «стадия процесса построена так, что применение принципа состязательности там просто невозможно». См.: Якимович Ю. К., Семухина О. Б. О некоторых принципах уголовного процесса // Сибирские юридические записки: Ежегодник Ассоциации юридических вузов «Сибирь». Вып. 2. Красноярск: КрасГУ, 2002. С. 162. Так же считает и Э. Г. Гусаков. См.: Гусаков Э. Г. Предварительное расследование и принцип состязательности в уголовном процессе РФ: Автореф. дис… канд. юрид. наук. СПб. 2002. С. 6. А. М. Баксалова в рамках этой стадии наблюдает лишь отдельные элементы состязательности и считает, что она в рамках предварительного расследования не может действовать в полном объеме. См.: Баксалова А. М. Уголовно-процессуальная функция обвинения, осуществляемая прокурором, и ее реализация на судебном следствии: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Томск, 2002. С. 3 и др.]. По мнению А. Б. Чичканова, это невозможно в силу того, что оно (предварительное расследование) «имеет своей целью не окончательное разрешение вопроса о совершении преступления и виновности лица, его совершившего, а установление фактических обстоятельств деяния, являющихся поводом для рассмотрения их судом, их предварительную квалификацию»[184 - Чичканов А. Б. Принцип состязательности в российском уголовном судопроизводстве// Правоведение. 2001. № 5. С. 127.].

Мы остановились на этой аргументации в силу того, что зачастую правильный вывод, базирующийся на неверном основании, может быть легко и просто поколеблен и признан неверным. В обоснование рассматриваемого вывода А. Б. Чичканов правильно утверждает, что целью предварительного расследования является установление фактических обстоятельств деяния, но позволяет ли оно обосновать тезис, в силу которого место состязательности в судебном разбирательстве, а не в рамках предварительного расследования? Нет, и об этом говорит нам сам автор. В другом месте, говоря об активности суда в судебном разбирательстве, он указывает, что она важна для того, «чтобы установить те фактические обстоятельства, которые необходимы ему (суду. – А. Б.) для формирования своего внутреннего убеждения в виновности подсудимого»[185 - Там же. С. 129.]. Значит, по цели деятельности эти две стадии не развести, не развести их и по механизму познавательной деятельности, основное различие – в условиях ее протекания и в значимости принимаемого решения.

Большинство сторонников состязательности понимают, что в рамках предварительного расследования осуществляется познание, состязание возможно только по поводу результатов его. Но ведь центральная часть судебной деятельности – следствие. В нем также осуществляется познание. Вероятно, вся проблема заключается в том, как понимать судебное познание, какой смысл вкладывать в исследование доказательств. При сведении его к оценке становятся понятными позиция и аргументация рассматриваемых авторов, но оценка – это завершение процесса познания, итог реализации в нем законов не только формальной, но и диалектической логики, реализации в их единстве. Именно последнее может служить основой возражения, что оценка не только завершает процесс познания, но и сопровождает его.

Оценка оценке – рознь. В рамках процесса доказывания она является основанием для проверки, выступая скрытым механизмом познания, и получает внешнее выражение в вопросах, которые своим содержанием направлены на выяснение достоверности полученной ранее информации, или в ходатайствах по поводу привлечения к исследованию новых доказательств. Оценка отдельно взятых доказательств – не предмет для спора, а основание для дальнейшего исследования, для получения материала, позволяющего достоверно установить картину происшедшего.

Состязательность в процессе исследования отдельно взятых доказательств возможна только по одному вопросу оценки – допустимости, так как здесь можно сразу подвести итог, остальные вопросы оценки можно окончательно установить только в результате исследования всех доказательств.

В состязательном процессе сопровождение исследования спором возможно потому, что обвинение и защита пришли в суд, уже зная, каждый по-своему, что произошло на самом деле, и их задача заключается в том, чтобы свое убеждение, с помощью имеющихся у них доказательств, сделать убеждением присяжных, а для этого нужно опорочить доказательства противной стороны. В российском уголовном процессе участники судебного разбирательства приходили в суд, как это было показано на примере прокурора, без готовых установок, перед ними, в рамках непосредственного исследования доказательств, стояла задача познать и на основе познанного сформировать внутреннее убеждение и в судебных прениях донести его до сознания судьи. Исследуя доказательства, они преодолевают сомнения, а сомнение – это не основа состязательности. Состязательность там, где исследование закончено и необходимо дать интерпретацию уже исследованным доказательствам.

Из сказанного можно сделать вывод, что по УПК РСФСР состязательность в том виде, как ее понимают в литературе, имела место только в судебных прениях по поводу интерпретации собранных доказательств и правильности их уголовно-правовой оценки. Добросовестный исследователь не может этого не признать. Так, например, И. Л. Петрухин с сожалением констатировал факт, что процесс, даже в российском суде присяжных, мало похож на состязательный, а о состязательности в других формах судопроизводства он вообще отказался говорить, назвав их полуинквизиционными[186 - Петрухин И. Л. Состязательность и правосудие // Государство и право. 1994. № 10. С. 136.].

Ответив в данной части работы на сформулированные выше вопросы, чтобы завершить рассмотрение, необходимо поставить дополнительные: следует ли испытывать сожаление, что русский процесс был мало похож на состязательный и было ли какое-либо основание рассматривать состязательность в качестве начала российского уголовного процесса?