Под уездной звездой

там, где в снегу-пороше,
встречая вагон почтовый,
почтовая дремлет лошадь,
лютой тоской гонимый
через Уральский Камень,
снег с её морды милой
отряхивая руками,
будто бы в гнутых стёклах,
в глазах отражаясь длинно,
чуть вздрагивая от тёплых
шершавых губ лошадиных,
бегущий – куда не зная,
бредущий – к последней круче,
стою я, слезу глотая,
любимой своей измучен,
на пересадке третьей
такую родную душу
на севере вятском встретив,
так говорю ей: «Слушай!
Наши сошлись дороги,
оба мы одиноки,
с судьбой разберёмся сами.
Давай поженимся, лошадь!
Будем рожать, хорошая,
лошадушек, малых крошек».
И лошадь прядёт ушами.

…Всё понимает лошадь.

1979; из рукописи книги «Городская окраина»

«…Закат. На земле темнеет. Небесные блещут блики…»

…Закат. На земле темнеет. Небесные блещут блики.
Лежит на земле, не тает, сырая густая мгла.
И горек дым сигареты – невкусный, душащий, липкий.
И горечь сдавила горло, гортань твою обняла.
О чём ты, дружок, горюешь, чего ты добиться хочешь?
И куришь, и на ночь глядя теребишь в руках пальто?
О чистой своей, о верной, о вечной любви хлопочешь? —
Птицы в таком наряде не видывал здесь никто.
Представь на земле живущих, о тьме столетий подумай.
Узнаешь, как жили люди не хуже тебя умом,
как мучились, как страдали… Но – радостный иль угрюмый —
все на земле находили пристанище, а не дом.
Молясь о Слове, о даре, лбом прижавшись к иконе,
цепью гремишь земной иль в облаках витаешь.
Понял о жизни то, что ничего не понял.
Знаешь о ней одно – что ничего не знаешь.

Не повезло, не случилось… В судьбе такое бывает.
Попробуем вновь подняться, взглянуть на Небесный свет.
Видишь, заря играет, и ветер вовсю раздувает
пленительный и прекрасный – сегодняшний твой рассвет.
Как свеж и морозен воздух! Погасли звёздные блики.
…Есть истины для поэта, одни на все времена:
в любых переплётах странствий ему не изменят книги,
и дом его – поднебесье, и Муза – ему жена.

«Сон мне: тракт малоезжий, протяжен и дик…»

Сон мне: тракт малоезжий, протяжен и дик.
Песню вою на долгий – на Русский – салтык.

На распутьях кричу, сам себе печенег:
– Есть ли во поле жив хоть один человек?!
Как живёшь без креста да без веры отцов?

– Лишь глазницы пустые, провал их свинцов.
– Лишь пустые глаза у живых мертвецов.
– Лишь молчанье в ответ. Этот мир – не жилец.

Вот и сказочке нашей приходит конец.

Ах, во снах зелена, изумрудна трава!
Как шелка мурава! А проснёшься – мертва.
А очнёшься – похмельно болит голова,
опоённая ложью…

Часу в шестом

Надоело. Надоело.
Я сегодня пью вглухую.
Я сегодня, грешным делом,
в одиночестве тоскую.

Хоть бы кто зашёл однажды, —
хоть Алёшка, граф продажный,
хоть каприйский буревестник,
хоть братан их, Ванька Каин,
хоть из нынешних балбесов,
хоть поганый мент, хоть каждый
мимошляющий татарин…

Всё равно. Подымем вместе
за Отечество – без бесов,
за Россию – без окраин!

«…Две рюмки – похмелье, вареньице к чаю…»