Запасной мир

Я выругался и продолжил путь. Маршрут менять не стал: нет нужды. Тела стали попадаться реже, вскоре и вовсе исчезли. Я шагнул в кусты, окаймлявшие поле битвы, и вдруг замер: повозка! Со сломанным колесом, покосившаяся набок, она преграждала дорогу. Здесь тоже похозяйничали победители. Лошадей увели, оставив на мятой траве женщину – мертвую, с раскинутыми ногами. Одежды на трупе не было. Не нужно быть следователем, чтобы понять: изнасиловали и убили. Насмотрелись мы подобного… Мародеры унесли все, даже содрали с повозки тент. Если б не сломанное колесо, укатили бы и повозку.

Я обошел находку и даже заглянул между колесами. Грабители могли что-нибудь забыть. Счас! Ничего, кроме вытоптанной травы. Я выпрямился и вдруг замер: с повозкой что-то не так! Поколебавшись, я присел и пригляделся. Дно заметно ниже ее пола. Двойное… Когда у повозки был тент, это не бросалось в глаза. Видимо, мародеры спешили…

Доски пола приколотили намертво. Добро в повозке прятали впопыхах или же надолго. Рассмотрев шляпки гвоздей, я покачал головой – без лома не обойтись. Ладно, пойдем другим путем. Ссадив Мирку на землю, я достал мультитул и отщелкнул пилку. Она легко вгрызлась в доски. Перепилив парочку, я отодрал их сверху. Остальные трогать не стал: повозка узкая, а руки у меня длинные. Спустя мгновения я стал обладателем сокровища. Женское платье из шерстяной ткани лилового цвета, две рубашки из беленого полотна, одна из которых – с кружевами по шейному вырезу. Две пары шелковых чулок – одна голубого, другая красного цвета. Еще в тайнике нашлась сумка из прочной кожи, а в ней – разнообразные ленты, узкие и широкие, с узором и полосатые. Всю жизнь мечтал! А вот иголкам с нитками я искренне порадовался – то, что нужно. Самой ценной находкой оказались сапоги – короткие, чуть выше щиколотки. Гладкая подошва без каблука, широкие голенища. На протезы сапоги встали, как влитые. Может, чуть и жали, но углепластик не возражал…

Денег в сумке не оказалось совсем. Плохо. Вид монет может о многом сказать. Эпоха, состояние экономики, уровень технического развития, вид правления… Сетовать, однако, не приходилось: и без того повезло. Отпилив кусок доски, я соорудил из него лопату и выкопал рядом с повозкой яму. Перетащил в нее убитую и забросал землей. Мелкая благодарность, но хоть что-то. Кем была эта женщина? Почему оказалась у места сражения? «Маркитантка», – всплыло в мозгу. Имплант, получив запрос, покопался в базе и подобрал ответ.

Забрав добычу и Мирку, я вернулся к ручью. Пошел обратно вверх по течению, пока не исчез запах. Найдя подходящее место, устроил привал. Я испачкался, кожу пропитал трупный запах, поэтому первым делом пришлось снова выкупаться. Мирка в этот раз наблюдала за мной с берега, в воду не полезла. Покончив с мытьем, я занялся делом. Отрезал у рубахи подол и подрубил край. Получилось в самый раз: идти не мешает и срам прикрыт. Обрезок полотна отложил про запас – не помешает. Натягивать чулки и подвязывать их ленточками я не стал. Протезы спрячешь, но вид будет специфический – в таком только в гей-клуб. Вторым делом я соорудил себе из обрезков носки. Накинув рубашку, я надел протезы, встал и повернулся к горностайке.

– Как?

Мирка фыркнула.

– Зато не голый, – наставительно произнес я и снова сел. Разрезав платье по талии, выкроил из юбки штаны. Варианты подсказал имплант, я выбрал самый простой. Швы по наружной стороне, словно у американских индейцев, только без бахромы. И работать иглой вдвое меньше, и между бедер не натирает. Вместо пояса приспособил ленточку, вместо гульфика – клапан на тесемочках. Простенько и со вкусом. Штаны вышли мешковатыми, зато не терли и не давили. Напуск на голенища сапог скрывал протезы. Мирка одобрительно стрекотнула.

– То-то! – заявил я. – Мастерство не пропьешь.

С курткой я попотел. Проблемой стали вытачки на груди. На рубашках их не было, а вот на платье – да. Его шили по мерке. Как быть? Оставить, как есть? Тогда натягивай поверх штанов чулки и подвязывай их ленточками. Если косишь под гея, то будь последователен. Подумав, я убрал вытачки, соорудив на их месте карманы. А че, удобно. Рукава я трогать не стал. Их втачали с защипами – ну и пусть. Может, мужики здесь так ходят. Сложив оставшееся тряпье в сумку, я позвал Мирку. Та шмыгнула внутрь, повозилась, устраиваясь, и одобрительно чирикнула.

– Вот и сиди! – сказал я, перебрасывая сумку через плечо.

Желтая звезда сползала к горизонту. Я вырезал палку и зашагал к лесу. Пора подумать о ночлеге. Оставаться у побоища нельзя: набегут падальщики – погрызенные трупы я уже видел, – кого-то потянет и на свежатинку. Обутые протезы не скользили по траве, шел я быстро. Хорошее место нашлось скоро. По краю поляны шла балка, там бил ключ, а под деревьями рос мох – мягкий и упругий. То, что нужно. Подняв клапан сумки, я выпустил горностайку.

– Осмотрись!

Мирка тявкнула и скрылась в лесу. Я втянул воздух. Пахло хвоей и разогретой смолой. Имплант определил лес как кедровый и обрадовал насчет полезности воздуха для здоровья. Рай! Жаль, что это не могут оценить лежащие в поле…

У ручья я прихватил нужный камешек. Удар напильником выбил из него сноп искр. Сухой мох задымил, пламя скользнуло на тонкие, хрупкие веточки. Спустя пару минут костер пылал. Я сходил к ключу и напился. Холодная вода не приглушила голод – есть хотелось неимоверно. Сейчас бы и белковый концентрат сгодился. В Руднике мы видеть его не могли. Только где в Запасном мире взять концентрат? Автоматов по его выдаче не наблюдается.

Из-за ствола выскользнула Мирка и затанцевала, взволнованно чирикая.

– Веди! – насторожился я.

В лесу стоял сумрак, но беленькая шкурка Мирки служила хорошим ориентиром. Королевские горностаи не линяют – им это без нужды. Специально так сделали. Сразу видно: из благородной линии.

Идти было недалеко. Вскоре Мирка остановилась, и я разглядел во мху серый ком. Тушка зверька, еще теплая. Я поднял ее за уши и пригляделся. Обыкновенный заяц, даже упитанный. Мирка убила добычу, прокусив череп у затылка – ее коронный прием. А вот притащить зайца не смогла – тяжелый.

– Молодчина! – похвалил я подружку.

Мирка стрекотнула и взобралась мне на плечо. У костра я освежевал зайца и протянул Мирке печень. Она вырвала ее из моих пальцев и, урча, стала поедать. В штольне Мирка убивала крыс, и я всегда давал ей печень. Остальное съедал сам… Тушка повисла на вертеле, выструганном из ветки. Зашипел капающий на угли жир, в воздухе одуряюще запахло. Я не стал ждать, пока заяц изжарится. Придерживая ломти палочкой, срезал верхний, румяный слой и, дуя на горячее мясо, обжигаясь, жевал. Парное, с соком оно было невероятно вкусным. Я не заметил, как от зайца остались лишь кости. Обтерев жирные руки о мох, я сходил к ключу и утолил жажду. Воротившись, растянулся на мягком мху, подложив под голову сумку. Протезы снимать не стал – не у себя дома. Хрен знает, кто из леса выползет. Мирка прыгнула мне на грудь, выгнула спину дугой и, задрав хвост, заскакала на прямых ногах. При этом она угрожающе чирикала. Генная модификация дала горностайке интеллект трехлетнего ребенка вкупе с его же игривостью. Вот ведь непоседа! Я сдался и закрыл лицо руками.

– Боюсь! Боюсь!

Мирка вскочила мне на голову, потопталась по ней и победно застрекотала. Я раздвинул пальцы и глянул одним глазом. Горностайка чирикнула: дескать, можно. Я убрал руки. Мирка соскочила мне на грудь и зевнула.

– Сразу бы так! – сказал я, закрывая глаза.

Глава 2

Разбудила меня Мирка. Куснула за мочку уха, затем ее же лизнула. Горностайка словно извинялась: «Извини, но нужно». Я открыл глаза и сел. Имплант, проанализировав уровень освещенности, включил ночное зрение. Мрак поредел, но не рассеялся целиком: дешевый чип. А где в Руднике взять дорогой? Спасибо, что хоть такой раздобыли. Присмотревшись, я разглядел: вокруг никого. С чего Мирка всполошилась?

И тут я услышал голоса. Они звучали в отдалении, слов было не разобрать – только «бу-бу-бу». Затем донесся и пощекотал ноздри запах: непрошеные гости что-то жарили. Я взял сумку и открыл клапан:

– Сюда!

Мирка недовольно чирикнула, но юркнула внутрь. Не нужно обижаться, девочка: твоя шкурка в темноте, как фонарик! Я повесил сумку на плечо и осторожно двинулся на голоса. Мох глушил шаги, а ночное зрение помогало разглядеть сухие сучья под ногами. Осторожно переступая их, я шел на голоса. Вскоре между стволами мелькнули проблески пламени. Я подошел ближе и схоронился за стволом.

Возле костра, горевшего посреди поляны, сидели пятеро мужчин. Пользуясь тем, что меня не заметили, я внимательно их рассмотрел. Незнакомцы были одеты в странные куртки с трапециевидными белыми клапанами на груди. В свете пламени по краям клапанов отчетливо виднелись желтые металлические пуговицы. Костер горел ярко, и я разглядел, что куртки на незнакомцах синего цвета – так же, как и штаны, заправленные в высокие коричневые сапоги. На головах – широкополые шляпы, из-под них свисали на спины косицы. «Предположительно военная форма, земной аналог периода XVIII–XIX веков», – подсказал анализатор. То, что он прав, подтверждали плавно изогнутые рукояти пистолетов, торчавших за поясами троих мужчин. У всех имелись шпаги. В данный момент солдаты держали их в руках, сосредоточенно наблюдая за шипевшими на клинках кусками мяса.

Я пошарил взглядом по поляне. Неподалеку обнаружилась туша животного – то ли кабана, то ли иного похожего на него зверя. Мирка, привлеченная запахом, высунула мордочку из-под клапана.

– Прогуляйся! – разрешил я, открывая сумку. Опасаться не приходилось. Ну, заметят они Мирку – и что с того? Погонятся? Так на кой ляд она им сдалась?

Горностайка, скользнув на мох, побежала к замеченной мной туше. Учуяла. Неужели не наелась? Я не стал ей мешать, присел у дерева и прислушался. Солдаты, жаря мясо, переговаривались. Имплант впитывал слова, занося их в память и анализируя. Это продолжалось минут десять. После чего солдаты умолкли и набросились на еду. Я послал мысленный запрос импланту. «Недостаточно материала для анализа, – выдал тот. – Речь похожа на языки романской группы, но отличается от них произношением. Дифтонги имеют иную артикуляцию…» Все ясно: школьный «лингви»! Теперь будет бухтеть, как занудный учитель в классе.

«Забудь про дифтонги! – велел я. – Перевод давай!» Имплант, словно обидевшись, умолк. Дешевка! В следующий миг я почувствовал укол стыда. С чего разъярился? Где парням взять армейский «мульти», раскалывающий язык после первых фраз? Спасибо, что хоть «лингви» поставили. Тварь я неблагодарная! Куда спешить? Я что, провожу экстренную разведку в тылу врага?

Солдаты прожевали мясо, насадили на шпаги новые порции и вновь заговорили. Имплант, ожив, принялся переводить. Спустя короткое время картина прояснилась. Передо мной сидели уцелевшие в сражении вояки. Этим повезло: успели удрать. Беглецы ругали какого-то Морти – как я понял, их предводителя или вождя, который оказался никудышным военачальником, – и спорили, как быть дальше. Скитаться по лесу им надоело. Дичь тут есть, молодой подсвинок сегодня сам на них выбежал, и они его сходу застрелили, но рано или поздно их найдут. Пустят по следу егерей… Если поймают, то повесят – они враги. Поэтому следует пробираться в Глен, но прежде – раздобыть гражданскую одежду и деньги. Солдаты спорили, где их взять: напасть на селение или ограбить проезжающую карету? У каждой идеи были сторонники, и они ее горячо отстаивали.

Я зевнул, машинально прикрыв рот ладонью. Не интересно. Завертел головой, разыскивая горностайку, как вдруг заметил ковыляющее ко мне существо. Я присмотрелся и рванул к нему.

Мирка выглядела, словно удав, заглотивший слона. Только этот удав был совсем маленький и с шерсткой, испачканной кровью. Я с замиранием сердца схватил подружку и торопливо ощупал. Ран на горностайке не было. Она вообще выглядела жутко довольной и даже попыталась меня лизнуть. «Обожралась!» – догадался я. Для Мирки парная печень – то же, что для алкоголика – выпивка. Ради нее она заложила бы душу дьяволу; конечно, если бы дьявол интересовался душами горностаев. Я поступил опрометчиво, пустив ее погулять. Видимо, солдаты Морти кабанчика не потрошили, а просто срезали с боков куски мяса. Горностайка, обнаружив это, прогрызла добыче брюхо, после чего забралась внутрь. Там устроила пир, заодно вывозившись в крови.

– Не стыдно? – шепотом спросил я.

Мирка лениво чирикнула: дескать, с чего это? Девочка всего лишь перекусила.

Я вернулся к стоянке, где положил обжору на мох. После чего, достав кусок ткани, сходил к ключу. Намочив тряпку, вернулся и стал оттирать ею Мирку от крови. Можно было не беспокоиться – поутру сама оближется, но горностайка полезет ко мне спать. Перепачкает рубашку, а кровь – не лучшая рекомендация. Объясняй потом, что она кабанья.

Мирка вынесла умывание стоически, даже, как мне показалось, с удовольствием. Достигнув результата, я отбросил тряпку и завалился на мох. Мирка обиженно засопела: почему без нее? Но я не стал ей потакать. Нечего столько жрать! Горностайка попыталась взобраться на меня. Свалившись на мох, она жалобно зачирикала. Я не удержался и подцепил ее ладонью. Оказавшись на груди, Мирка стрекотнула: «Сразу бы так!» – и закрыла глазки. Я последовал ее примеру. Солдат разбитой армии я не опасался: им не до нас.

Проснулся я от крика птиц. Они орали в кронах, приветствуя утро и радуясь жизни. Я снял Мирку с груди и положил ее на мох: горностайка даже не проснулась. Сходив к ручью, умылся, после чего отправился ко вчерашней компании. Солдат на месте не оказалось – ушли. Вот и ладненько! Я навестил тушу подсвинка. Ее подпортило зверье, но целиком не растащило – видимо, опасалось людей. Я перевернул подсвинка и вырезал с нетронутой стороны шмат мяса. Вернувшись, соорудил костер и поджарил свинину на углях. Мирка, проснувшись, с интересом за этим наблюдала.

– Тебе не дам! – предупредил я.

Горностайка чирикнула: мол, не больно-то хотелось, и полезла ко мне на колени. Пока я ел, она лежала, свернувшись клубком. Раздувшийся живот у нее исчез, но выглядела горностайка сонной. Не удивительно: столько съесть! Тем временем рассвело. Покончив с завтраком, я сунул Мирку в сумку и выбрел из леса. Двигаясь опушкой, обнаружил следы. Темная дорожка пересекала луг, выделяясь на росной траве. Я двинулся по проложенному маршруту. Вчерашние солдаты шли к людям – нам по пути.

Через километр – другой луг кончился, я выбрался на дорогу. Выглядела она наезженной. Какое-то время колебался: а вдруг патруль? Неподалеку кипело сражение, искать разбежавшихся солдат противника – обычное дело победителей. Есть вероятность, что меня примут за солдата Морти. Тогда – виселица. Но и в лесу сидеть глупо. Рано или поздно следует выбираться к людям. Лучше всего – к мирным жителям. Внешне я соответствую аборигенам – это подтвердил имплант, язык освоил. Объясниться смогу, легенду придумаю. Если не прокатит, дам деру. На протезах из модернизированного углепластика и при своих коленных суставах убежать можно даже от лошади. Проводились на Земле такие соревнования, и там спортсмен-инвалид на короткой прямой обогнал рысака. Протезы, правда, у него были созданы специально для бега, но и мои в порядке. Не догонят…

Приняв решение, я двинулся дорогой, насвистывая марш. Шагалось легко. Пыльная дорога стелилась под сапоги, в придорожных кустах верещали птицы, пару раз путь пересекли зайцы, следом за одним из них порскнула лиса. Живности в Запасном мире хватало, а вот люди не попадались. Это вызывало удивление: дорога не выглядела заброшенной. Тем не менее, отшагав пару часов, я никого не встретил.

Желтая звезда забралась в зенит и начала припекать. В суконной куртке было жарко, я взмок. Захотелось пить. Завтрак был плотным, а воды я с собой не взял – некуда. Я закрутил головой, разыскивая ручеек или источник. Они не попадались. Но, видимо, наверху услышали мои молитвы – за поворотом возник колодец. Сложенный из камня, он имел журавель и деревянное ведро на веревке. Я склонился, различил внизу водное зеркало и принюхался. В войну бросить в колодец труп – первое дело. Себе – удовольствие, врагу – отрава.

Из колодца тянуло сыростью – и только. Я спустил ведро вниз и вытянул воды. Понюхал и попробовал – вредных веществ нет. Утолив жажду, я напоил Мирку, после чего сел на край корыта, служившего водопоем, и снял протезы – вместе с сапогами. Натруженные культи отозвались блаженством. Я обдал их из ведра и оставил обсыхать. Благодать! Благословен тот, кто устроил этот колодец и содержит его в порядке!

Как ни приятен был отдых, но следовало идти. Я сунул культи в гильзы протезов и двинулся дальше. Местность постепенно менялась. Равнина кончилась, теперь дорога то и дело взбиралась на холмы и ныряла в низины. По обеим ее сторонам тянулись пустоши, поросшие вереском. Там и сям купами темнели кусты. В некоторых местах они подступали к дороге, образуя укрытие для засады. Я насторожился и стал внимательно вглядываться. Поэтому упустил момент, когда за спиной послышался конский топот.

Я оглянулся. Меня догоняла карета: большая, черная, запряженная четверкой лошадей. Бежать было поздно: вокруг пустошь. К тому же бегущий человек подозрителен. Я свернул к обочине и побрел дальше: дескать, мирный путник, идущий своей дорогой. За спиной послышалось фырканье, первая пара запряжки пробежала мимо, показались головы второй, и в этот миг в воздухе свистнуло. Острая боль обожгла мне спину. Я вскрикнул и обернулся.