Ледащий

– Нормально себя чувствую, мне не мешки грузить.

Вера Тимофеевна слегка поспорила, но быстро сдалась и ушла переодеваться.

– Возьму в больнице у нее конверты, – промолвил Гулый. – У них там есть большие, из коричневой бумаги, для простерилизованных инструментов. Разложу в них деньги и развезу по семьям, если ты не против.

– Нет, – согласился Николай. – А справишься один? Меня, похоже, в оборот возьмут, поэтому не знаю, когда освобожусь. Охрана не нужна? Может, в батальоне попросить? Большие деньги.

– Обойдусь! – махнул рукою Владислав. – Здесь, в поселке, все свои, бандитов нет. К тому ж я на машине. Зашел, отдал, уехал.

– Не напейся только, – сказал Несвицкий. – Могут предложить, чтоб помянул товарищей.

– Сказал же – на машине! – буркнул Владислав. – Я за рулем не пью.

– Действуй! – кивнул Несвицкий…

В столовой он переоделся в одежду, принадлежавшую ушедшему Бойко, оставив только берцы. Ходить в мундире не хотелось, к тому же тот был грязным. Подумав, он вытащил из рюкзака три пачки денег – две купюрами по 100 экю и еще одну по 50. Ровно его доля. Рассовал их по карманам куртки. Под нее надел ремень с трофейным пистолетом. Автомат решил не брать. Он в гражданском – патруль прицепится, а документов нет…

Пока он этим занимался, напарник выгнал автомобиль из гаража. Внешне тот походил на древний «Запорожец» и «Москвич» в одном флаконе. Покрашен кистью в черный цвет – похоже, что не в первый раз.

– Нормальная машина, – успокоил Гулый, заметив взгляд напарника. – Еще в империи собрали. Ей сносу нет. Мотор два раза перебрал, подвеску заменил, и теперь несется, как дурная.

Впечатленный такой характеристикой, Николай полез в салон, где примостился позади. Вера Николаевна села рядом с мужем. Гулый отворил ворота и выгнал крашеную колымагу со двора. Ехали довольно долго. Сначала по поселку, мимо одинаковых домов из шлакоблоков, оштукатуренных и побеленных. Крыши – без фронтонов, четырехскатные. Улицы без твердого покрытия, подсыпанные шлаком. Миновали шахтные строения с высокой башней, над которой крутились огромные колеса.

– Подъемник, – объяснил напарник. – На этой шахте я проходчиком работал до войны.

После шахты начался асфальт. Покоцаный и с выбоинами, но все же не грунтовка, подсыпанная шлаком. Скоро их колымага вкатила в многоэтажную застройку и, попетляв по улицам, остановилась у массивного здания с квадратными колоннами.

– Центральный госпиталь, – сказал напарник. – До войны – главная больница области. Приехали.

Поднявшись по ступенькам, они вошли в центральный холл, где разделились. Владислав, невнятно буркнув, что навестит товарища из батальона, который здесь лежит, куда-то удалился, а Вера Тимофеевна повела Несвицкого вверх по широкой лестнице, выложенной мраморными плитами. Было видно, что некогда та знавала лучшие времена. Плиты были вытерты подошвами, и кое-где с краев обколоты. Дубовые накладки на перилах потемнели и местами выщербились.

– Больницу при империи построили, – пояснила Вера Тимофеевна, заметив выражение лица Несвицкого. – Наш край тогда богатый был, денег всем хватало: и школам, и больницам, и коммунальщикам. Но после отделения все в стране раскрали, растащили. Вдобавок мы еще воюем со славами. Руководство республики поддерживает нас, как может, но возможности их скромные. Операционные и процедурные у нас нормальные, палаты ремонтируем. Но для административных помещений госпиталя средств не хватает.

В коридоре второго этажа оба подошли к высокой двери с закрепленной на ней табличкой: «Главный врач Кривицкий С.А.».

– Госпиталь должен возглавлять начальник, – сказала Вера Тимофеевна, остановившись перед ней, – но Степан Андреевич не захотел, чтобы его так называли. Сказал: «Я главный врач и им останусь!» Он практикующий хирург.

– Хороший?

– Замечательный, его и за границей знают. Столько спас людей! После того, как славы отделились, куда его только не зазывали! В империю, Европу, к арабам в Эмираты. Сулили золотые горы. Отказался уезжать. Ответил: «Я своих больных не брошу!» Его тут очень уважают.

Они вошли в приемную и поздоровались с сидящей за столом немолодой, приятной женщиной.

– Я волхва привела, Ираида Павловна, – сообщила Вера Тимофеевна, – как и звонила.

– Заходите, – кивнула секретарша, с любопытством посмотрев на Николая. – Степан Андреевич вас примет.

Они зашли. Кабинет главного врача впечатления не производил. Стол, шкафы в углу, стулья возле стен. Паркетный пол, вытертый подошвами до неприличия. Лишь возле стен он остался медно-желтым, тем самым напоминая, что некогда он был богатым и красивым. За столом сидел плотный немолодой мужчина. В коротких волосах – густая седина. Одет в халат поверх костюма – белый, разумеется.

– Здравствуйте, Степан Андреевич! – сказала Вера Тимофеевна, и Николай понял, что она робеет. Он тоже поздоровался и любопытством посмотрел на знаменитого хирурга.

– Вам тоже не хворать! – улыбнулся им Кривицкий. – Значит, волхва привели? Присаживайтесь! – он указал на стулья у стола.

Они расселись. Главный врач уставился на Николая.

– Как долго практикуете? – спросил, и Николай расслышал в его голосе сомнение.

– Не помню…

В нескольких словах он рассказал свою историю. Кривицкий слушал молча, и в его глазах читалось недоверие.

– Странно это слышать, – произнес главврач, когда Несвицкий смолк. – Волхв поступает в ополчение, как рядовой боец. Воюет, получает асфиксию, теряет память, поэтому не знает о своих способностях. Но уничтожил чернокнижника и немцев в зачарованных кирасах… Извините, но не верю.

Николай пожал плечами, вынул из кармана документы и звезду убитого им чернокнижника и положил перед Кривицким. Тот сначала взял офицерское удостоверение.

– Готфрид фон дер Ляйнен, – прочел фамилию и имя и стал переводить с немецкого: – Состоит на службе в Бундесвере, чин – гауптман. Маг четвертого разряда, – он взял восьмиконечную звезду, рассмотрел и положил на стол. – Убедили. Ну, ладно – справились вы с магом, зачаровав патроны, но корпускулы здоровья… Это разные способности, насколько знаю.

– Мой муж вчера в бою получил три раны, – поспешила пояснить Вера Тимофеевна. – Осколочные. Две поверхностные, хотя одна большая, еще один осколок пробил бедро навылет. Николай Михайлович промыл их водой из фляги и забинтовал. Вчера я осмотрела мужа. Раны затянулись, покрылись корочкой, их даже бинтовать не нужно. Муж практически здоров. Вот еще, – она извлекла из сумки флягу и положила на стол перед начальником. – На моих глазах Николай Михайлович вчера зачаровал.

Кривицкий молча взял пустой стакан, стоявший у графина перед ним, плеснул в него из фляги и поднес к глазам.

– Ничего себе! – он охнул – похоже, что от неожиданности. – Какой насыщенный раствор! – Кривицкий ловко опорожнил стакан обратно во флягу, не расплескав ни капли, и закупорил ее пробкой. – Как долго шел процесс?

– Я не смотрела на часы, – смутилась Вера Тимофеевна. – Но быстро – минут, наверно, пять.

– Понятно, – кивнул Кривицкий. – Спасибо, Вера Тимофеевна. С вами все. Оставьте нас вдвоем.

Медсестра ушла. Главный врач посмотрел на Николая.

– Не обижайтесь на неласковый прием. Поверить было трудно. Волхв в Царицино – большая редкость, их и в империи не очень много. А тут приходит юноша, худенький и маленький. И вообще… – он сделал паузу.

– Ледащий, – улыбнулся Николай.

– Вот именно, – кивнул главврач. – И говорит, что он может изготавливать раствор здоровья. При этом уверяет, что в бою утратил память и ничего знает о своих способностях. Вы бы поверили?

– Я бы волхва испытал, – сказал Несвицкий.

– Значит, вы согласны на испытание?

– Конечно, – Николай кивнул. – Но есть условия.

– Какие?

– Перед испытанием мне покажут пациентов – из тех, которые вызывают наибольшее желание помочь. Второе. Если испытание пройдет успешно, вы поможете мне с документами. Мой паспорт разнесло разрывом мины в клочья – в вещмешке лежал.

– Почему не хотите восстановить его в полиции?

– Я не гражданин республики. Придется ехать за границу, а без документов меня туда не выпустят.