Зауряд-врач

– Николай Карлович, идите в лазарет! Прикажите оттащить койки от окон. Раненые могут пострадать от осколков стекла. Все спрятаться за глухими стенами. И молиться.

Бегу в бывший бальный зал. Здесь уже суета – узнали.

– Слушай меня, братцы! – кричу с порога. – Сюда идут немцы. Всех раненых убьют – природа у них такая. Надо отбиться. Оружие есть. Ходячие раненые, которые могут стрелять, подходи ко мне!

Тишина, все молчат. Неужели не пойдут? С койки справа поднимается солдат с перевязанной головой. Одного глаза не видно. Походит ко мне.

– Стрелять сможешь?

– Да, ваше благородие. Глаз выбило, но другим вижу. И жмуриться не надо, – он ощеривается.

– Как зовут?

– Иван. Трофимовы мы.

– А по отчеству?

– Степаном отца звали.

– Спасибо, Иван Степанович! Кто еще?

Ко мне, ковыляя, подходят еще четверо. Немного. Но хоть столько.

– Идем, братцы!

Кульчицкий не подвел. Кованые ворота заперты, перед ними телеги. В них навалены винтовки и ремни с подсумками. Лежат какие-то сумки. Открываю одну. Внутри – ребристые яйцевидные гранаты, похожие на Ф-1, только колпачок латунный.

– Хранцузские бомбы, – говорит Иван и берет одну. – Это надо прижать, кольцо выдернуть, а потом бросать. Лучше – подальше. Близко нельзя – осколками посечет.

– Кто еще бросал бомбы?

В ответ – молчание.

– Их недавно привезли, – говорит Иван. – Нам ахвицер показывал. Я кидал, другие побоялись.

Вручаю ему сумку с гранатами, другую беру себе.

– Приготовились!

Солдаты берут винтовки и начинают их заряжать. Патроны в пачках. Оттянул затвор, сунул пачку в магазин, затвор вперед – и стреляй. Поворачивать, как в трехлинейке, не надо. Из-за этого винтовка остается на линии огня, что облегчает прицеливание. Патроны кончатся – пачка выпадет вниз. В той жизни у меня был друг Жора – большой любитель пострелять. Приглашал меня. Оружия у него было – как у Сороса денег. Манлихер тоже имелся, и я из него стрелял. Хорошая винтовка, бьет точно…

План мой прост. Поместье окружает кирпичная ограда. Она высокая, с ходу не перескочить. Ворота из кованых прутьев с остриями – перелезть сложно. Солдаты зарядили винтовки и примкнули штыки. На мой взгляд – зря, но им виднее. Смотрю на луг. Немцы уже близко, рысят по дороге. Прикидываю число – с полсотни. Хреново. Моя инвалидная команда им на один зубок. Может, проедут? Дорога идет мимо имения, дальше – село. А там «яйко, млеко»…

– Не стрелять!

Не повезло. Рысивший впереди немец указывает на имение. По его команде отряд сворачивает и выстраивается фронтом к лазарету. Снимают винтовки… Заметили? Невольно приседаю. Над лугом будто ткань разорвали. Звенят, осыпаясь вниз, стекла. Оборачиваюсь. Стены поместья в щербинах от пуль. Легли высоко, и большая часть – в красный крест. Он большой и виден издалека. Сволочи! Стреляли, чтоб запугать.

– Приготовиться!

Приникаю к прицелу. Хорошо видны плечи и головы немцев. До них метров двести. На таком расстоянии я всегда попадал, правда, было это давно. Выравниваю мушку с краями прорези целика и навожу ее на грудь ближнего всадника.

– Пли!

Залп. А неплохо так! Троих с седел снесло. Затвор на себя и вперед.

– Огонь!

По сторонам трещат выстрелы. Всадники закрутились на лугу. Не нравится? Это вам не по лазарету стрелять! Затвор, вперед, приложиться – выстрел! Еще и еще… Пустая пачка падает в телегу. Хватаю снаряженную и сую в магазин. Затвор – вперед…

Командир немцев что-то кричит. Всадники разбираются в цепь и поднимают винтовки. Залп. Рядом охает и сползает на землю солдат. Быстрый взгляд. Пуля угодила в переносицу. Сволочи! Приникаю к прицелу и пытаюсь выловить командира. Тот не стоит на месте. Выстрел – мимо! Еще один – и второй промах.

Над головой свистят пули, я не обращаю внимания. Свою не услышишь. Второй раненый повалился на землю, следом третий. С седла попасть трудно, но если стрелков много… Да нас просто перебьют!

– Иван! – кричу Трофимову. – Бери гранаты – и под забор. Остальным лечь на землю!

Последний из раненых заползает под телегу. Винтовку тащит с собой – молодец. Хватаю сумку с гранатами и бегу к забору. Иван – к другой стороне ворот. Сообразил, по всему видно – воевал. Смотрит на меня. Прикладываю палец к губам. Кивает – понял.

Немцы перестают стрелять. Слышна отрывистая команда, за ней – топот. Достаю из сумки гранату, зажимаю рычаг и вырываю кольцо. Иван повторяет. Ждем. Топот приблизился и затих. Слышны злые голоса. Кентавры кайзера недовольны – во двор не войти. С моего места виден край пространства перед воротами. Немцы спешились и сгрудились. Лошадей отвели. Пора! Швыряю гранату через забор, следом – другую. Взрывы, крики, ржание лошадей… Вот вам еще! И эту! Взрывы гремят один за другим. Гранаты кончились. Бегу к телегам и хватаю винтовку. Затвор на себя – нет патронов. Бросаю и беру винтовку убитого солдата. Она с пристегнутым штыком. Отвожу затвор – есть патрон. Перед воротами – мельтешение людей. Стреляю в эту суету. Целиться некогда. Подбежавший Иван поддерживает. Пространство за воротами очищается. Через прутья видны трупы людей. Живых не видно. Отбились?

На лугу слышно «Р-ра!». Что это? Немцы так не кричат.

– Ваше благородие?

Оборачиваюсь – Кульчицкий. Раскрасневшееся лицо сияет.

– Казаки подошли, ваше благородие! Гонят немца.

С плеч будто мешок свалился. Оглядываю поле сражения. На мощеном дворе лежат трое солдат. По позам видно, что трупы. Из-под телеги вылезает живой. Иван помогает ему встать.

– Благодарю за службу, братцы! – говорю хрипло. – Кульчицкий – по чарке им. Накормить от пуза!

– Рады стараться, ваше благородие! – вытягиваются солдаты.

– Тела убрать, телеги растащить, ворота открыть!

Кульчицкий уводит солдат в лазарет. Отхожу в сторону и лезу в карман. Карлович презентовал мне коробку папирос. Ломая спички, закуриваю. Смотрю, как подбежавшие санитары уносят тела. Другие откатывают телеги и отрывают ворота. Бросаю папиросу и заряжаю винтовку. За забором кричит раненая лошадь. Этот крик колет сердце.

Выхожу на луг. Лошадь лежит за забором. Осколок гранаты перебил ей ногу. Она пытается встать и кричит. Прицеливаюсь. Черный глаз смотрит на меня с ужасом. Выстрел! Голова лошади падает на землю. Смотрю вперед. Казаки с пиками наперевес гонят уцелевших немцев. Одного настигли и тычут пикой в спину. Немец взмахивает руками и сползает с седла. Там разберутся без меня. Иду вдоль забора с винтовкой наизготовку – могли остаться живые. Одного нахожу. Ганс с окровавленной ногой лежит у забора. Стонет. Подхожу ближе. Он поднимает голову.

– Камрад… Хильфе[18 - Помощь (нем.).]!

Кайзер тебе камрад! Высокий забор закрывает меня от взглядов со двора. Казакам не до меня. Винтовка у меня с пристегнутым штыком.

– Найн!..

Штык легко входит в тело. Я врач, и знаю, где у человека сердце. Немец дергается и замирает. Вытаскиваю штык и иду дальше. Других раненых нет – одни трупы. Среди них нахожу офицера. Лежит рядом с выроненным палашом. Мне этот ножик без интереса. Замечаю на поясе кобуру, наклоняюсь и отстегиваю клапан. Ого! Это я удачно подошел. Люгер, он же парабеллум. Расстегиваю пряжку и вытягиваю ремень. Снимаю кобуру и вешаю себе на пояс. Оглядываю луг. Казаков и немцев не видно. Кони, потерявшие всадников, бродят по лугу. Надеюсь, это немецкие. Смотрю на дорогу. По ней колонной идут наши войска. Конные упряжки тащат пушки. Замечаю автомобиль – здесь они редкость. Раскачиваясь на ямах, он обгоняет колонну. За ним рысят всадники – конвой. Начальство пожаловало? Пусть едет мимо!

Не свезло. Автомобиль сворачивает к имению, подъезжает ближе и останавливается. Кожаный верх сдвинут к багажнику, на заднем сиденье – офицер с длинными, «буденновскими» усами. Лицо худое и загорелое. На голове – фуражка, на плечах – погоны без просветов с заметным зигзагом. Генерал?