Этапы нравственного развития

ему кажется, потерю дитяти, которое не хочет воцерковлять-ся. Тем не менее родитель требует, настаивает на вхождении ребенка в церковный порядок жизни.

Родитель не подозревает, что вся энергия попечения о ребенке исходит из скрытой в душе неправды отношения. Он принимает свое чадо не как создание Божие, а только как свое собственное творение. Вместо поиска единодушия, совершающегося в Святом Духе, он ищет единодушия в обращении их обоих к Богу, обращении чувственном, замкнутом друг на друге.

Вместо возрастания ребенка в угождении и служении Богу и ближним, родитель желает угождения себе, своим нормам жизни, собственному усвоению жизненного порядка.

Не имея уважения к свободе ребенка, он подменяет любовь к нему любовью к собственным жизненным ценностям.

Отсюда все сильнее растет нечувствие жизни своего чада. Вместо угождения Богу в воспитании ребенка взрослый пребывает в сбывающихся или несбывающихся переживаниях своих самоугождений, саморазумений и самохотений как в воспитании, так и в развитии ребенка. Вместо пребывания в Духе Божием родитель пребывает в душевных чувствованиях. Поэтому его настроение постоянно меняется: то он унывает, то завидует, глядя на других детей, то обижается, то раздражается, то гневается, то на него нападает дух жалости, праздности или осуждения, то дух иронии, уничижения и т. д.

Ребенок – мое оправдание перед людьми

Во втором случае ребенок рождается как общественная необходимость, потому что так принято в обществе, так нормально. Когда же он узнает, что рожать детей – это заповедь Божия, то радуется тому, что общественная норма подтверждается, подкрепляется заповедью. Такой родитель, став церковным, как бы опирается на заповедь Бога. Но ложь этой опоры обнаруживается сразу, как только речь заходит о втором, третьем ребенке. Родитель категорически не хочет еще детей, потому что в обществе сегодня более второго, максимум третьего, иметь не принято. Это наследие доцерковной жизни родителей, которое еще долго будет сказываться в их церковных отношениях с детьми. Вне Церкви такое восприятие ребенка является всеобщим. При этом родители могут быть заняты самыми разными делами, а ребенка имеют как дань общепринятой норме. Одет как все, питается не хуже других, занятиями, принятыми в обществе, вполне загружен: школа, кружок, студия, репетитор. Но в силу того, что родитель относится к ребенку как к еще одной данности его положения в обществе, личные отношения с собственным чадом могут не сложиться. А если потребность в душевном общении удовлетворяется вне семьи, то необходимость подобных отношений почти исчезает.

Но если положение родителя в обществе из-за поступков сына или дочери начнет колебаться, дитя сразу же становится объектом пристального внимания недовольной родительской души. Наведя «порядок» (способы у каждого свои), родитель быстро успокаивается и возвращается в привычный характер отношений. Если к восприятию ребенка как общественной необходимости прибавляется родительское чувство, то наиболее сознательные папы и мамы вполне цивилизованно наставляют и вразумляют свое дитя, приводя его к общественным нормам, ибо посредством ребенка поддерживается имидж самих родителей.

Несдержанные и вспыльчивые родители могут приводить дитя в значимую для них норму очень разнузданно и вольно. При этом само чадо может ничего не значить для матери и отца. Дитя – часть их имиджа, и потому должно все делать хорошо! Что оно при этом переживает, их вовсе не интересует. Ребенок должен хорошо учиться, должен поступить в институт, устроиться на престижную работу; не иметь нареканий от учителей, начальства и властей; должен уметь зарабатывать деньги; иметь семью, машину, дачу; должен уметь обходиться с людьми и т. д. При исполнении всех этих условий родитель, кроме ориентации ребенка на вышеперечисленные земные ценности, никаких личных отношений с ним, как правило, не имеет. Дитя для него мало чем отличается от модной одежды, машины, дачи, породистой домашней собаки и прочих социально значимых атрибутов.

При таком положении отношений в семье неудивительно слышать откровения подростков об их родителях: «А я папе нужен как придача к его машине», или «Я маме нужна, чтобы показывать меня в обществе подруг».

Иногда личное отношение к ребенку проявляется особо, в случае если родитель видит чадо наследником своего имущества или трудов. Личное отношение связано с желанием иметь продолжение своих ценностей или профессиональных дел в детях. Тогда можно наблюдать разницу между «имиджем» и «продолжением» себя в детях. Идеалы и ценности, которые родитель несет в себе и вкладывает их в свое дитя, могут сильно расходиться с общественным мнением. Если мода меняется, то меняется и имидж. При этом способность ребенка лавировать в таких переменчивых нормах домашними ценится особо.

При продолжении себя в детях, напротив, ценится устойчивость в воспринятых от родителя нормах. Родительская норма ставится выше общепринятой. И в основе этого – превосходство над людьми. Семейное воспитание не идет дальше установления норм, по которым поддерживаются отношения между обществом и семьей. Ревность о воспитании и обеспечении внешнего может быть большой, о воспитании внутреннего – очень малой. Так, родителю может быть совсем неважно, правдив ребенок или нет, важно, чтобы он добился успеха в обществе любыми путями. Совсем неважно, совестлив он или бессовестен, важно, чтобы всегда выходил победителем в жизненных схватках.

Увы, как не сразу загрязненная вода становится прозрачной, так и приход родителя в Церковь не сразу освобождает его от перечисленных неправедных восприятий своего ребенка. И если он сам еще как-то может расстаться с заблуждениями и пересмотреть необходимость следования тем или иным мнениям и нормам общества (и возраст, и прожитая жизнь, и неофитское возбуждение духа застилают прежние ценности жизни), то в отношении к своему ребенку он полон беспокойства. И, будучи уже по внешнему поведению человеком церковным, он готовит свое чадо к служению обществу, или собственному благополучию ребенка в земной жизни, стараясь не посрамиться перед людьми, в том числе и перед верующими. Бывает, что родители готовят сына к духовному семинарист -скому образованию из-за тщеславия в среде церковных людей. Вместо нравственного и духовного воспитания ребенка с ревностью следят за развитием его способностей (талантов), посредством которых укрепляются тщеславие и гордость. Вместо развития милосердия, приучают к корысти, чувству выгоды; вместо воспитания трудолюбия, движимого чувством нужды ближних («трудись, делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделять нуждающемуся», Еф. 4, 28), дитя приучается к занятиям по интересам.

Сам же родитель вместо отношений с Богом ищет оправдания у людей, вместо страха Божия ходит в страхе перед человеческим мнением и отношением. Иногда (как и светский человек) подкупает церковное начальство, наушничает, доносит на других детей, чтобы выгородить своего, сеет пересуды, завидуя другим родителям, состязается с ними, радуется собственному превосходству. Многие верующие родители следят за внешностью детей, чтобы те были не хуже других, радуются комплиментам в адрес своего ребенка. Домашние любят устраивать дни рождения своего ребенка, а дни Ангела превращаются не в прославление святого, а в прославление их возлюбленного чада. Детей начинают захваливать, просят петь, читать стихи и всяким образом красоваться перед гостями. Некоторые церковные мамы паче смерти боятся, чтобы дитя не ушло в монастырь или же, напротив, желают пострига своему чаду, чтобы затем хвалиться им и тщеславиться перед людьми. Большинство родителей, не имеющих духовного разума, боятся искушений и скорбей для ребенка.

Ребенок – моя опора в старости

Рассмотрим третье восприятие. Некоторые родители воспитывают в детях чуткость к нужде, способность попечения и заботы, верность, преданность лично им. «Ты мой кормилец, моя опора в старости», – не единожды скажет мать своему сыну. Не один раз она выразит удовлетворение, когда сын ей поможет. «Я довольна, что ты сделал так, – скажет она ему, – потому что так же ты будешь помогать мне и в старости моей». Это удовлетворение родителя сегодняшним днем простирается на старость и становится той чувственной установкой в душе ребенка, которая воспринимается сыном или дочерью как долг перед матерью. Но еще в большей степени эта установка ожидания запечатлевается в душе матери. При этом она исходит не от материнской беззаветной любви. Очень часто из этого ожидания, как плесневые грибы в сырую погоду, могут выползать различные родительские переживания – неуверенность в сыне или дочери, подозрение в предательстве, черствости. При малейшем намеке на недостаточную чуткость, невнимание возникают обиды и ожесточения, ведется постоянный контроль уровня заботы, расположения к матери, отцу.

Родители могут проявлять капризы, недовольства, демонстрировать болезни и немощи, культивируемые с одной целью – удержать внимание и заботу ребенка на себе. Или наоборот – постоянно задаривать дитя дорогими подарками, деньгами, обременять излишним вниманием, происходящим из беспокойства о своей участи в старости. Если же родителю случится остаться в старости одному, а еще хуже – в доме престарелых при живых детях, его душа наполняется растерянностью, недоумением, потом обидой, унынием и горем, а затем отчаянием или ожесточением, переходящим в равнодушие и душевную пустоту. Непросто и нескоро будут затягиваться раны и не всегда приведут они к возрастанию веры в Бога, чтобы через нее прийти к смирению и тишине.

В то же время у сына или дочери чувство долга, душевно связывающее их с родителями, носит вполне естественный характер. Но поскольку это чувство не освящено Богом, оно остается обычной человеческой привязанностью.

Лишь по мере того, как сознание примет попечение о родителях как свою обязанность перед Богом, чувство долга начнет меняться в своем качестве. Сын (или дочь) начнет ухаживать за слабеющими родителями не потому, что он многим обязан им, а по причине обретаемой в Боге свободы заботы и попечения, которые будут складываться не по мере родительского участия в нем, а по свободно раскрывающейся, Богом освящаемой любви к родителям. Импульс именно такой возможности духовного развития и должны задать родители своим детям. Тогда родительское почитание Бога может стать основой сыновнего почитания родителей.

Чтящий Бога имеет Его благословение не только во внешних событиях, но прежде всего в настроениях своего сердца. «И в сердце всякого мудрого вложу мудрость, чтобы они сделали все, что Я повелел тебе» (Исх. 31, 6). Тогда отношения с детьми будут складываться из сердечных настроений. По этим отношениям будет совершаться и воспитание детей. Не имеющий благодатных настроений сердца, т.е. внутреннего благочестия, может ли дать доброе воспитание детям?

Если родителям спросить самих себя: «Чем дорог мне ребенок?», то можно получить самые разные ответы. Из того, чем ребенок дорог родителю, и складывается ядро отношений с ним. Матери, к примеру, ребенок дорого достался: очень болел, для отца этот же ребенок дорог, потому что любит отца. Пройдет время, и в отрочестве и юношестве отношения их могут полностью расстроиться. Не удержится любовь к отцу на все годы жизни, остынет дитя, а возможно, и само будет нуждаться в любви старших, их чуткости и заботе. Тут и обнаружится, что отец-то по-настоящему никогда не любил сына. Ему было приятно, когда сын проявлял к нему свою любовь, – тем и был дорог ему сын.

Разобраться, чем же дорог для родителя ребенок, и поправить свое отношение к нему легче, пока он пребывает в младенческом возрасте. Чем позже это произойдет, тем хуже. Под давлением трагических событий может произойти полное расстройство отношений с ним. Как показывает жизнь, гораздо легче наладить их, пока ребенок еще маленький и покрывает своею любовью к родителям многие неправды их отношений.

Ребенок дорого достался

По материнской любви мать вложила всю себя в дитя, чтобы он выжил. Верующая мать радеет, чтобы ребенок жил Богу. Она приняла благословение от Бога на рождение ребенка и теперь будет растить и развивать его для Бога.

Неверующая мать или мать, которая по рождении ребенка пришла в исступленное чувство привязанности к нему, ничего о Боге не ведает. Все желания ее сливаются только в одно – чтобы ребенок жил! В этих желаниях нет Бога, в них есть только собственно сам ребенок. В ее порывах нет веры, кроме веры в свою собственную преданность чаду. Даже если в критическиt минуты для ребенка мать обратится в молитве к Богу, это будет вопль, пребывающий в одном ряду с обращениями к врачу. Лишь дыхание веры придает этому воплю новое свойство. Но как часто после отклика Божия и выздоровления ребенка мать возвращается к прежней привязанности к нему. Дыхание веры остывает под грузом чувственности. Мать видит жизнь ребенка только в рамках его земного существования. Чем сильнее эта привязанность, тем безотчетнее мать предается ребенку. Движимая телесными недугами дитяти, она забывает на время о будущем, для которого его нужно воспитывать.

Если ребенок в детстве много болеет, в материнской душе развивается сильный навык реагировать на его малейшее расстройство. Скоро она перестает различать, где у ребенка каприз, а где он действительно нуждается в ее участии. Развивающаяся в ней чувственная чуткость к ребенку приводит к разворачиванию собственных страстей и греховных привычек.

Мать теряет всякую здравость в своих отношениях с ребенком. Она становится вспыльчивой, раздражительной, либо до крайности строгой, требовательной, либо, напротив, обидчивой, унывающей; или, того хуже, – заискивающей и угождающей, ведь ребенок для нее – центр жизни… Возникает чувство тупика. Душа, увлеченная этим всесильным и чувственным угождением ребенку, теряет жизненные ориентиры и постепенно все глубже и глубже отдается этим неправильным отношениям, пагубным для обоих. В центре такого развития отношений лежит зависимость матери от телесно-чувственного довольства ребенка.

По мере накапливающейся усталости она невольно начинает обращаться к себе, к своему довольству тоже телесно-чувственного характера. Не имея веры и растеряв остатки нравственных сил души, она или утрачивает всякую надежду на возможность перемены, или с силою своего властного и своевольного характера (если он у нее такой) все берет в свои руки и ведет так, как сама считает правильным. Печальные плоды этого «как сама знаю» проявятся в их отношениях через 15—30 лет. Чем еще может быть дорог ребенок?

Ребенок – мое утешение

Так случается, если родитель сам в детстве недополучил родительской любви и внимания. Потребность в душевном тепле и участии сопровождает его повсюду, и в своих отношениях с людьми он вольно или невольно ищет их душевного внимания к себе. Дети же по своей нравственной природе способны покрывать этот недостаток. Беззаветной преданностью родителям, простотою и детскою чуткостью, лаской и участием они сильно помогают им, а своею беззащитностью пробуждают невольный отклик и живую заботу о себе.

Родитель сильно привязывается к ребенку. Даже супружеские отношения не дают такого утешения, какое он получает от ребенка. Дитя становится неразрывной частью души родителя, так что он без ребенка уже не может ни дня… При таком отношении не меньшую привязанность к родителю обретает и ребенок, особенно к матери. Это ей очень нравится, и поэтому она всею душою поддерживает в ребенке такую зависимость от нее. Очень много современных отцов имели значительную недолюбленность в детстве. Поэтому некоторые из них жестоки, эгоистичны. Они без оглядки заняты делами, работой, различным предпринимательством, а между всем этим дают себе отдых в праздных увеселениях и блудных вольностях.

Другая часть отцов, тоже значительная по числу, находит успокоение в пьянстве, «утешении» более сильном, чем ребенок. Склонность к алкоголю исходит из той же потребности в душевном внимании и любви. Часто эта потребность, накапливаемая с детства, столь велика, что, однажды ощутив тонизирующее действие алкоголя, они все более и более отдаются ему и, наконец, приходят в такое состояние, когда без алкоголя уже не могут. И даже родившийся ребенок не в силах покрыть эту нужду. Бесы, скрывающиеся за пьяным настроением, дают душе то, чего она жаждет – чувственную самоуспокоенность. Если с потерей хмеля эта удовлетворенность теряется, пьяница вновь прибегает к новой порции алкоголя, и вражье утешение придает ему временное и обманчивое ощущение полноты жизни. По этому чувству на первых этапах алкоголизма он бывает ласков и привязчив к своим детям и домашним. Однако постепенно развивающееся пристрастие и получаемое при этом утешение напрочь отвращают от супруги и детей. Сегодня это пристрастие совершенно губит Россию. Беда в том, что с недавнего времени стало возрастать и число матерей, которые вслед за отцами увлеклись этим же «утешением» и обрекли детей на безутешное сосуществование с собою. Если увидеть в этой беде и в чрезмерной чувственной привязанности к детям одну причину – безверие и недолюбленность в детстве, то откроется печальная участь детей, рожденных как теми, так и другими родителями. При этом нельзя наперед сказать, какие из этих детей будут сильнее удалены от Бога: выросшие при пьяных родителях или пережившие на себе чувственную привязанность трезвых родителей.

Блудное пристрастие

Еще одной ценностью, по которой ребенок дорог родителю, может быть блудное пристрастие к ребенку. Сегодня немало матерей, в одиночестве воспитывающих сыновей, явно или скрыто страдают этой болезнью. Неудовлетворенность мужем или его отсутствие пробуждает блудную страсть к собственному сыну. Выражается она в чувственной нежности к нему, в привязчивой сладости общения с ним, иногда в кокетстве по отношению к нему, не замечаемом самой матерью. Она может

ревновать его к другим детям, в крайностях может совсем не допускать к нему людей, удерживая его при себе.

Если второй ребенок – дочь, то она будет испытывать постоянную обделенность любовью. Даже если внимание и забота о ней будут большими, тем не менее ощутимую разницу отношения к себе и к своему брату со стороны матери дочь явно будет переживать и страдать от этого.

Невнимание сына может порождать материнские капризы, истерики и сцены, которые станут устраиваться с целью добиться проявления сыновних чувств. Нередко страсть обнаруживает себя в притяжении к одежде сына, его нижнему или постельному белью, запаху его тела. В своих крайних проявлениях это приводит к тому, что мать спит в одной постели с семи- и даже одиннадцатилетним сыном. Мальчику самому это нравится. Постепенно в нем развивается глубокая чувственная зависимость от матери, неустойчивость настроения, импульсивные проявления блудной страсти в разных ее формах, слабость воли, избирательность в общении: легко в женском обществе, трудно в мужском. Одновременно начинает проявляться блудное тяготение к мужчинам, юношам, мальчикам, тоже попавшим в детстве под женское влияние.

Воцерковление матери может ослабить такой характер отношений с сыном, но, к сожалению, ей не сразу открывается все безобразие этих отношений. Напротив, они слишком дороги ее сердцу, слишком много жизненной полноты она в них обретает. Поэтому мать различными мыслями оправдывает себя, откладывая момент отказа от сладострастного утешения, получаемого от различных проявлений привязанности к сыну, а то и вовсе вытесняет из сознания наличие этой проблемы.

Ребенок – утешение в перенесенных душевных потрясениях

Есть еще одно дорогое родительскому сердцу восприятие ребенка, когда ребенок становится утешением в перенесенных душевных потрясениях.

Когда-то родители пережили некое потрясение, и теперь они стараются любыми силами оградить своего ребенка от чего-либо подобного, т.е. ни в коем случае не позволить ребенку так же страдать. Это характерно для целого поколения родителей, перенесших войну и голод. Дети и внуки у них всегда должны быть накормлены. Собственные пережитые невзгоды они переносят на ребенка и полностью посвящают себя ограждению детей от этих «невзгод». Часто при этом чувство меры теряется, родители руководствуются лишь памятью собственных переживаний. •

Если такие родители воцерковляются, то пост для своих детей они запрещают или сильно послабляют, так что дети и не знают, постятся они или нет. Если родитель испытывал какое-то время скудость в одежде, он будет наряжать ребенка как на смотрины. Переживший нужду в друзьях, товарищах, теперь сделает все, чтобы для сына или дочери был полон дом друзей. В ход пойдут различные средства привлечения: богато накрытый стол, необычные игрушки, забавы, которые будут устраивать родители. Далеко не всегда приходящие дети становятся друзьями сыну или дочери, часто как раз наоборот. Только об этом родитель знает меньше всего. Слишком он увлечен своим «служением» ребенку. Таких перекосов в наше время происходит достаточно много. Они сильно вредят правде воспитания детей.

Ребенок – профессионально-педагогическое приложение родителя

Ребенок является педагогическим или, того хуже, профессионально-педагогическим приложением родителя. В этом случае ребенок для родителей все равно, что помидорный куст на огороде. Как с куста родитель хочет иметь хороший урожай и ради этого пробует разные способы и варианты его выращивания, так и с ребенком он поступает как с предметом своих педагогических экспериментов. По прочтении очередной книжки о воспитании детей он испытывает новые идеи на своем ребенке. Однажды его увлечет идея развития памяти у ребенка, в другой раз захватит идея трудового воспитания, в третий – идея воспитания воли посредством закаливания… Родитель при этом готов заниматься ребенком все свободное время. Кого и что он любит? Своего ребенка или свои педагогические опыты над ним?

Проверить самого себя по этому вопросу просто. Нужно вспомнить минуты, часы пребывания с ребенком вне своих педагогических экспериментов. Это время может припомниться пустым, даже холодным по душевному чувству. В такие минуты родитель не знает, что с ребенком делать, о чем говорить. Пребывание с ним томительно и тягостно…

Нечто подобное может проявиться в отношениях с ребенком при его воцерковлении, когда родитель, сам движимый призывающей благодатью Божией, ведет дитя в церковь, переживая свое осознание значимости воцерковления, не разбираясь, что переживает при этом ребенок. Тогда вся горячность переживаний за его отказ от богослужения или исповеди, за его рассеянность на молитве есть не что иное, как реализация очень хорошей, но всего лишь идеи воцерковления своего чада. За нею, за этой идеей, лежит душевная пустыня отношений непосредственно к ребенку с жалкими и чахлыми кустиками каких-то отдельных живых чувств, не имеющих никакого отношения к воцерковлению. Зато в пространстве самой идеи – буря переживаний, убеждение, что ребенка необходимо и важно воцерковить, и к сему сильнейшее хотение – воцерковить непременно! На поверку за всем этим скрываются пламенная любовь к идее воцерковления, убежденность в необходимости церковной жизни, и отсутствие любви к самому чаду, а вместе с этим – отсутствие или скудость веры в Живого Бога, Промыслом Своим приводящего к Себе всякого человека, нечувствие Бога, Его милости, Его всемогущества, премудрости и всеведения, скудость любви и попечения не только о родителях, но и о детях. Результатом такого «воцерковления» часто бывает отпадение детей от Церкви на очень долгое время.

Так ли ведет себя живая родительская любовь к ребенку и живая вера в милосердие, всемогущество и премудрость Бо-жию? Нет. Подлинная родительская любовь исполнена скорбью к Богу о своем чаде, осознанием смиренного бессилия перед Богом. Из этого-то чувства она находит те слова, и тот тон, и ту меру, которые точно по настроению ребенка коснутся его сердца, положив начало или изменив его отношение, воодушевив, озадачив, остановив, то есть совершив с ним нечто, что может совершить с человеком только любовь. Подлинная любовь сможет переменить его, не вызвав на себя никакой агрессии или обиды, но, напротив, в самой перемене дать пережить живительную сладость, свободу, которую дарует перемена и чувство благодарности.

Когда родитель видит в ребенке только продолжателя своего дела, своей профессии, происходит неправда родительского отношения к ребенку. Могут спросить: «Что же в этом плохого?». Ничего плохого нет. Но нужно вспомнить, что мастер или учитель, которому мы отдаем на воспитание своего ребенка, имеет целью только научение его той или иной профессии. Обязан ли он иметь при этом еще и родительское попечение онашем дитяти? Нет, не обязан. Если мы, будучи родителями, уподобляемся такому мастеру или учителю и ничего иного кроме продолжателя своего дела в ребенке не видим, значит, ничего родительского в нас нет. В таком случае сыновняя и дочерняя потребность наших детей удовлетворения иметь не будет. С годами, не получая в этом своего утешения, сердце родителя накапливает различные обиды, малые или большие досады, ложащиеся на ребенка тяжелым грузом.

Как следствие этого у одних детей развивается меланхолия, вялость к жизни и затаенная тоска по родительской любви, у других – сердце охладевает, особенно к старшим, ожесточается, становится равнодушным к родителям, черствым к своим учителям, наставникам. Теряется чувство благодарности, доброй памяти о тех, кто принимал участие в их жизни. Такие дети по достижении двадцати или сорока лет вряд ли вспомнят добрым словом своих учителей. Подобное отношение у них и к своим родителям.

Вышеописанный характер воспитания накладывает на духовную жизнь ребенка тяжелый отпечаток. Угасание и потеря сыновнего чувства становится величайшим препятствием к их воцерковлению, к обретению нравственности, т. е. Христова нрава. Нрав Христа – это нрав Сына Божия по отношению к Своему Отцу. При правильном развитии человек проявляет малую часть этого сыновнего нрава, нрава Христа в Его младенчестве. Ребенок живет почти все свое детство, всецело поглощенный этим чувством. А затем, возрастая в этом чувстве, склоняясь верою к Богу, приходит он к духовному наставнику, к духовному отцу.