Планета Крампус. Роман

Сколько молчал телефон – одну, две, три минуты или целую вечность… И наконец звонок.

Он торопливо поднял трубку с рычага:

– Але, але…

– Москву заказывали? – раздался в трубке голос девушки-оператора. И тут же, не дожидаясь ответа, она бросила:

– Говорите.

На том конце провода трубку взяла жена Ивана Александровича.

– Вера Федоровна? Здравствуйте, дорогая Вера Федоровна! – зачастил Борис Соломонович. – Я давненько не видел вас и не слышал вашего голоса. Соскучился, ей-богу. Вот решил-таки брякнуть вам, побеспокоить, чтобы узнать, что у вас да как. А то с нашей нынешней работой и забудем друг о друге… Кстати, как он, друг-то мой закадычный? Жив-здоров?

Он ну никак не ожидал, какой окажется реакция на этот, вроде бы банальный, невинный вопрос.

– О-оо-й, Боренька, – истошно взвыла Вера Федоровна. – Беда ведь у нас. Пропал Ваня-то. Как в воду канул. На работе его нет, и дома вот уж более десяти дней не появляется. О-оо-й, беда-то какая!

– Да что вы такое говорите, Вера Федоровна? Куда ж, где ж он может быть? Наверное, вызвали его в какой-нибудь госпиталь срочно или еще куда по неотложным делам. Вот он же к нам, например, намеревался приехать в командировку, да, видать, дела поважнее задержали…

– Не мог он, Боренька, не сообщив мне, так взять и уехать. Не мог…

– И все-таки, Вера Федоровна, надо надеяться, что все образуется. Найдется наш Иван Александрович. Обязательно найдется. Иначе просто и быть не может.

– Эх, хорошо, Боренька, кабы так. Но ведь десять, десять дней…

И Вера Федоровна неудержимо завсхлипывала.

– Одна ведь я осталась, одна-одинёшенька. Сыночек Сенечка в армии, на фронте… А теперь вот и Иван Александрович… От него никаких следов. Нигде ни слуху, ни духу… Ой, господи! – между вздохами и всхлипываниями восклицала Вера Федоровна.

Борис Соломонович понял, что случилось действительно нечто такое, что требует решительных и неотложных действий. Но каких?

И еще он понял, что этот разговор с Верой Федоровной исчерпан. Нового он ничего больше не добьется. Утешить жену друга вряд ли удастся. А лишние слезы ни к чему.

И тут, как специально, вмешался голос девушки-диспетчера:

– Ваше время истекло.

Борис Соломонович на некоторое время оцепенел, продолжая держать телефонную трубку.

В кабинет вошла возбужденная Зинаида Прокопьевна.

– Может, я не ко времени, – извиняющимся тоном заговорила старшая медсестра, – но, Борис Соломонович… Там прибыли раненые. Без вашей помощи не обойтись. Есть очень тяжелые…

– Да, да, понимаю. Бегу, бегу в операционную. Я понимаю…

И Борис Соломонович скорым шагом, обогнав Зинаиду Прокопьевну, подался прочь из кабинета.

4

Через окна палаты сквозь ажурные кроны тополей проблескивали последние красно-розовые лучи закатного солнца. Вечерние сумерки неприметно сгущались. День подходил к концу.

Алексей был удивлен охватившей вдруг палату тишиной. Для него показалось странным, что никто не стонал, не разговаривал, не ходил.

Почти все лежали на своих местах, но спали лишь некоторые. Остальные в этот вечерний заняты были всякой безделицей, убивали время: кто читал замусоленные книжки или газеты, кто писал письмо, кто просто, упершись задумчивым взглядом в одну точку, будил воспоминания или лелеял заветные мечты.

Только три кровати пустовали. Их хозяева, видимо, вышли покурить.

В углу, где раньше мучился от ран Мыхасик, теперь молча и недвижно лежит раненый немец. У него в ногах на табурете, борясь с дремотой, сидит военный в накинутом белом халате. На коленях у него покоится автомат.

«Что же это за птицу такую к нам в палату поместили, что к ней пренепременно надо еще и охрану выставлять?» – озадачил себя непроизвольно возникшим вопросом Алексей. Но тут же успокоился: «Значит, так надо. Дело не мое». И тут же он оживился: «А не пройтись ли мне до лестницы, не перекурить ли?».

Выйдя из палаты, он столкнулся с медсестрой Асей, которая проходила мимо в привычном белом халате, лишь накинутом на цветастое платье, с повязанной на шею светлой косынкой.

– Ты что же, Асенька, – ласково обратился к ней Алексей, – уже и покидаешь нас? Смену сдала…

– А что делать, миленькие? У меня ведь двое малышек, да мать что-то прихворнула. Вот и отпросилась у Бориса Соломоновича проведать их. Надо к тому же что-то поесть приготовить, да и отдохнуть малость, если придется.

– У тебя детки есть? Ты ж такая молодая. С виду – подросток просто. Ну никак бы не подумал…

– Есть, Алешенька. Маша да Миша. Трех и пяти лет.

– Во как! – воскликнул Алексей. – И когда люди все успевают? Молодец! Ну, а муж, наверняка, на фронте. Не старик же он у тебя дряхлый.

– Угадал, Алеша, – веселые интонации в ее голосе исчезли. И с печальной нежностью она добавила:

– Ждем. Всей семьей ждем его скорого возвращения домой.

– Эх, везет же людям, – вздохнул Алексей. – Как бы я воевал, если б у меня жена была такая же красавица, детей полон дом. И так бы любили и ждали меня… Не дано! Ну да ладно. Ты мне про другое скажи…

Алексей наклонился к Асиному уху и тихо спросил:

– А это кто у нас такой важный в палате появился, что к нему аж охрану приставили?

– Да немец какой-то, – так же тихо ответила медсестра. – А охрану… чтоб свои, то есть, наши, его не прибили. Если дознаются, что немчура, прибьют как есть. Ну это я так рассуждаю. Может, какая немецкая важная персона.

Попрощавшись с медсестрой, Алексей двинулся дальше, к намеченной цели. Ему навстречу возвращались в палату двое – пожилой моряк и Броня.

– Пост сдан, – шутливо доложил Броня. На его голые плечи была накинута простынка, которая прикрывала раны от ожогов на спине.

– Пост принят, – в тон ему ответил Алексей.

На площадке для курения теснилось по углам человек шесть. Воздух был густо насыщенный табаком, несвежий. То тут, то там слышались разговоры, смех. Здесь забывалось о ранах, о болях. Один из бойцов в этот момент оживленно рассказывал:

– Роем траншеи, готовимся к бою. А я глядь, пичуга шустрая такая, как ее?… А, во, трясогузка, точно… трясогузка! Скок на край окопа и тычет клювиком. Червячков, стало быть, ковыряет. Земля-то свежая округ окопа накидана. И ничего ей. Война, не война. Справляет свою заботу, ищет себе червячков, и пропади все вокруг…

Рассказчик затянулся цигаркой и продолжил:

– Я аж замер. Лежу, не шевелюсь. Чтобы не вспугнуть птаху, стало быть. Шибко забавно за ней наблюдать было. Так бы глядел и глядел. Казалось, вот взял бы ее в руки, обогрел бы, накормил, приручил бы, чтобы уж навсегда рядышком со мной. Так с ней рядом мирно, уютно показалось… А впереди уж, похоже, танки немецкие недалече, пехота за ними катит. Пальба вот-вот начнется такая! А у меня птаха. Смелая, черт. Видать, привыкла к войне-то…