Хранители тайны

– Выполняйте!

В расстреле изъявили желание участвовать кроме Леона ещё двое гвардейцев. Ездового подхватили под руки и потащили за ворота усадьбы. Один из гвардейцев взял у капрала факел и поспешил за ними.

Не обращая внимания на вопли о пощаде, на обещания хорошо вознаградить их, гвардейцы привели вора в дальний конец аллеи.

– Надо бы его раздеть – тихо произнёс Леон.

С ездового сняли верхнюю одежду и бросили на снег. Подвели к дереву, и, заломив руки, связали их, его же ремнём, с другой стороны ствола, натянув нательную рубаху на голову, закрыли лицо приговорённого. Затем гвардейцы отошли на несколько шагов и стали готовить оружие. До них доносилось тихое бормотание, в котором угадывались отдельные слова молитвы. Ружейный залп громом разнёсся по окрестностям. Как по команде залаяли и завыли собаки в деревне и в усадьбе.

Гвардейцы, стараясь не смотреть на результат своих действий, молча пошли в сторону усадьбы, сопровождаемые этим многоголосым собачьим хором.

…Ружейный залп громом разнёсся по окрестностям…

Ещё не забрезжил рассвет, а в усадьбе уже начались обычные суетливые сборы в дорогу. Французы, казалось без всякого смысла, сновали по двору, но при внимательном рассмотрении наблюдался определённый установленный порядок. Одни кормили и поили коней, готовили сбрую и сани, другие занимались оружием и боеприпасами и все утеплялись, как могли.

Мороз крепчал. Это обычное явление для такого безоблачного и безветренного утра. Небо на востоке посветлело. Ворота распахнулись и французы, не спеша, соблюдая порядок, стали выезжать со двора усадьбы. Из ноздрей коней валили клубы пара, их морды покрылись инеем.

На крыльцо вышел хозяин дома в огромной папахе из лисьего меха, валенках, закутанный в тулуп, явно большего размера, чем требуется, и с интересом стал рассматривать уезжавших французов.

Бертье в окружении офицеров, наблюдая за движением, отдавал мелкие распоряжения. Заметив выезжающую со двора карету, он приказал ездовому подать её к парадному крыльцу господского дома. Определив в человеке, закутанном в тулуп, владельца имения, Бертье поднялся по ступеням и, не совсем уверенный будет ли он понят, произнёс,

– Маршал Бертье, к кому имею честь обратиться?..

– Помещик Некрасов, владелец всего этого – с достоинством по-французски произнёс Некрасов, указав на пространство вокруг.

– Господин Некрасов, благодарю Вас за кров и ночлег, за проявленную терпимость к моим людям. Приношу свои извинения за доставленные неудобства и беспокойство, а всего более за самоуправство. Всему причина – война… Вы меня понимаете?..

Некрасов кивком головы показал, что принимает извинения.

– Господин Некрасов, у меня к вам просьба придайте земле по христианскому обычаю юношу умершего ночью от ран. Да, простятся ему грехи, которые он успел совершить за такую короткую жизнь… Тела убийц тоже закопайте, найдите место, нехорошо если звери их порвут да растащат по полям, какие бы они ни были, а всё ж люди…

– Сделаем, не сомневайтесь, закопаем, найдём место. Царство им небесное!..

Видя доброе участие к его просьбе, Бертье решил продолжить,

– Скажите, эта дорога приведёт к Смоленску?

– Приведёт, почему ни привести? Только с обозом вам не пройти, конному или пешему можно. Круто там и скользко, в Днепр можно сорваться… Высоки и обрывисты берега у Днепра, – добавил Некрасов после короткой паузы, – Мой совет, возвращайтесь. Будет село Нахимовское, сверните направо, ещё вёрст через семь у Хмелиты выйдете на большак, опять свернёте направо, а там вёрст через сто и Смоленск. Другой дороги нет.

Бертье задумался… – «Назад через речку, он нутром ощутил весь кошмар повторения переправы. Должен же быть, какой то выход…».

Видя растерянность француза, Некрасов продолжил,

– Дороги нет, но можно через болото попытаться проехать. Снег не глубок, мороз крепок по ночам вторую неделю, болото промёрзло. Проедете! Видите слева от дороги поле – это пашня, где-то с версту. За пашней «Сучье болото», справа и слева от него лес. За болотом с версту луга, а там и большак. По нему направо. Даст бог, проедете.

– Значит речка, через которую мы переправлялись – Днепр, а как зовётся это селение?

– Я Некрасов – вот и зовётся деревня – «Некрасове». У деревни Глушково вам предстоит переправа через Днепр, в тех местах он шире будет. Там земли помещика Глушкова. У нас зачастую так, как барина зовут – так и деревню обзывают, какое деревне название – такая помещику и фамилия будет.

Бертье хотел спросить ещё о чём то, как дверь распахнулась, и на крыльцо стремительно вышел Наполеон в широкополом плаще и низко надвинутой на лоб треуголке. Проходя мимо Некрасова, приостановился, бросив на него короткий пронзительный взгляд, его губы зашевелились в желании что-то произнести, но без единого звука он сбежал вниз по ступеням. Бертье едва успел подхватить его за локоть и сопроводить к карете. Ступив на подножку Наполеон на мгновенье задержался,

– Прекратите этот маскарад, Бертье. Не пристало маршалу начальнику генерального штаба моей армии ходить в наряде простого кирасира. Следовать инкогнито и командовать генералами и офицерами, смешно, Бертье.

Бертье промолчал, но когда дверца кареты захлопнулась, для поднятия своего настроения, поддал незлобный, но увесистый подзатыльник слуге, улыбавшемуся во весь рот после слов Наполеона.

Слуга пристроил багаж и уселся рядом с возничим с недовольным видом, то ли от подзатыльника, то ли от того, что хозяин сегодня решил путешествовать в одиночестве. Ездовой щёлкнул кнутом. Тройка коней встрепенулась, и карета легко заскользила спеша занять своё место в обозе.

«Неужели сам император ночевал у меня в имении», – подумал Некрасов, переведя вопросительный взгляд с удаляющейся кареты на маршала.

Без труда разгадав немой вопрос Некрасова, Бертье взбежал на крыльцо и, порывшись в кармане, вложил ему в руку большую медную монету,

– Примите в знак памяти об убегающих французах.

Маршалу подвели коня,

– Да… Пора. – Прощайте Некрасов!.. Мир и спокойствие Вашему дому. Прощайте!..

– Скатертью дорога… – проговорил ему вслед Некрасов и раскрыл ладонь. На монете легко просматривался профиль ночного «гостя».

Бертье распорядился об изменении маршрута следования обоза и поспешил к императорской карете, попутно поторапливая всадников и ездовых.

По установленной очерёдности всадники и подводы начали сворачивать в сторону от дороги в поле. Бертье готов был пришпорить коня и поспешить в голову обоза, когда гвардеец сидящий на одном из возов окликнул его указав на дорогу и на всадника, приближающегося к обозу. Не имея возможности из-за зарослей кустарника объехать обоз, всадник остановил коня невдалеке, ожидая, когда дорога будет свободна. Бертье без труда узнал в нём знакомого мужика из имения и направил коня в его сторону. У Фёдора возникло некоторое беспокойство, но заметив приветливую улыбку на лице француза, он тоже заулыбался в ожидании приятной беседы.

Фёдор восседал без седла на породистом вороном жеребце, из-под тулупа выглядывали обутые в лапти ноги, на голове немного набок красовался его незаменимый треух.

Сосульки на бороде всадника и покрытые пеной бока жеребца говорили о совсем неблизкой ночной поездке мужика.

«Что за нужда заставила его совершить это ночное путешествие? Не связано-ли это с нашим обозом? Не ездил ли он к кому-то с поручением или сообщением о нашем передвижении?», – предположения Бертье ещё более укрепились, когда его попытки, жестами выяснить о цели поездки, ни к чему не привели. Мужик явно притворялся, что не понимает Бертье, и всем своим видом показывал своё нетерпение и желание поскорее продолжить путь. Поняв бесполезность дальнейшего общения, Бертье хотел было повернуть коня и возвратиться к обозу, но, вспомнив о последних словах императора, снял с головы шлем и протянул его мужику. Фёдор обрадовался такому подарку, сорвал с головы треух и передал его Бертье, показав жестом, что это взамен шлема. Поняв выгоду для себя в неожиданном повороте событий, Бертье отстегнул доспехи кирасира и протянул их Фёдору, указывая на его тулуп. Не раздумывая, заворожённый золотым блеском доспехов, тот решительно сбросил с себя тулуп. Завершив обмен Фёдор внимательно посмотрел на сапоги маршала, высокие, со шпорами, потом на свои лапти, – «Вряд ли француз согласится на такой обмен, хотя лапти совсем новые», – вздохнул и не простившись с маршалом направил своего коня в имение.

Бертье тоже вполне довольный, что так удачно избавился от надоевшей ему формы, убрал в походный мешок треух, достал и одел треуголку со звездой маршала, аккуратно уложил на холку коня тулуп и присоединился к замыкающим обоз егерям.

Некрасов смотрел в след уходящему обозу, с интересом ожидая какой путь изберут французы. Последняя подвода ещё не успела выехать с аллеи на наезженную дорогу, а всадники перед обозом уже свернули с дороги в направлении, указанном Некрасовым.

– Ефимыч!..

В приоткрытую дверь просунулась седовласая голова слуги.

– Надоть что, барин?..

– Ефимыч, принеси-ка мне смотровую трубу, которую помещик Нахимов подарил мне на Рождество, да рогатку для ружья, в кабинете за шкафом стоит. Я здесь посижу.

Желто-оранжевый серп восходящего солнца выглянул из-за зубчиков елей на горизонте, позолотив верхушки лип на аллее.

– Утро – то какое! Благодать божья! Жить да жить… – Некрасов тяжело вздохнул и задумался: «Чудак этот Нахимов, река в его имении шириной две сажени, а он морем бредит: наказал сыновьям, чтобы они, а если не они, то внуки стали бы мореплавателями. Чудак…»

Воткнув в щель между досками крыльца принесённую слугой подставку, Некрасов возложил на неё огромную, более полутора аршин, подзорную трубу, направил её в сторону французов и, склонившись, прильнул к окуляру.

Ефимыч вынес высокое плетёное кресло и усадил в него своего престарелого хозяина, укутав в тулуп.