Демон против всех

«Голос в голове… Я ранен? Я сошёл с ума?»

Он хотел сказать это вслух, но гортань и язык его больше не слушались. Вторая смена, новый хозяин, всем смирно, равнение на меня.

«Нет, успокойся. Ничего страшного. Ты не сошёл с ума. Ты просто умер от потери крови после пулевого ранения в ногу».

«Умер?!!! Но я же мыслю… Чувствую… Только не могу пошевелить рукой».

«Потому что это уже не твоя, а моя рука. Давай знакомиться. Я – Марк, демон из преисподней. Мне нужно твоё тело на несколько лет».

«Демонов не бывает… Я брежу!»

«Поверь, дружище, это будет очень увлекательный бред. Остаётся не слишком большой выбор. Могу прямо сейчас отправить твою душу на тот свет».

«В рай? Но рая нет…»

«Для тебя – точно. Ты не крещён, в церковь не ходил. Рукоблудствовал, мечтая о совокуплении без свадьбы и венчания, отнюдь не в продолжение рода согласно Божьей заповеди «плодитесь и размножайтесь», а только из-за похотливых помыслов. Стало быть, лет сто тебе выпишут как с куста. Режим так себе, общий. Заключённых грешников твоего калибра пытают ежедневно, но не усердствуя. Откинешься с зоны – прикоснёшься к Божьей Благодати, и твоя душа отправится дальше».

Он не ответил. Для комсомольца факт наличия загробного мира столь же шокирующий, как для ксендза Юрия открытие, что посмертное существование души почти ничего не имеет общего с описанным в семинарских учебниках.

«Пока въезжаешь в ситуацию, расскажу второй вариант. Без тебя мне будет скучно. Знаешь ли, с живыми не особо пооткровенничаешь, признаваясь, что ты – демон из преисподней. Поверь, демоническая душа – штука нежная, хрупкая. Местами сентиментальная. Нам тоже нужно участие и доброе слово. А ты – мой самый доверенный собеседник. Потому что никому не выболтаешь, что я тебе расскажу».

«А потом?»

«Правильный вопрос. В теории моя миссия на земле закончится, и я вернусь к прежнему мрачному ремеслу – сдирать шкуру с грешников, ждать минут пять, пока она отрастёт, и снова сдирать, посыпая солью. Или кислотой поливая, тут уж всё тяжести греха зависит… Ладно, тебе эти радости не прямо завтра грозят, расслабься. Более того, пребывание со мной – не сахар. Глядишь, приравняют когда-нибудь новопредставленного раба Божия Владимира к святым великомученикам. Итого: миссия закончится, я свалю, ты останешься в том же теле, живи себе, сколько Богом отмеряно».

«Я сплю. У меня галюники от потери крови».

«Нормальная реакция. Пройдёт дня три, пока поймёшь – ты арестант в собственной черепушке, а Владимиром Мошкиным правит другой».

Появился врач, русский.

– Как самочувствие, больной?

– Какой больной! Царапина. Вот только крови вылилось, словно порося кололи. Товарищ военврач? Где здесь хорошей водки купить, нашей?

– Вам нельзя водку, старший лейтенант!

– Так точно. Но техников надо взбодрить. Знаете, каково отмыть кабину от литра крови? Вспотеешь, хоть и март. А мне ещё летать.

– Про «летать» не торопитесь. Вы серьёзно ранены. Вот подлатаем вас, отправим в Пекин. Оттуда в Союз. Жена или девушка есть? Обнимите уже скоро.

А янки будут летать над Кореей и расчищать дорогу перед своими «Суперфортресами», которые могут притащить атомную бомбу на глубину в две с половиной тыщи кэ-мэ советской территории. Что там мой атеист говорил, сорок миллионов? Скверные прогнозы обычно не просто сбываются, а перекрываются. Нет уж.

Я слез с койки и аккуратно поставил полную утку на пол.

– Товарищ доктор! Лучшее лекарство для раненого – перспектива возвращения в часть, а не дезертирство в тыл. Вы коммунист?

– Коммунист, – с иронией подтвердил он. – Но к медицине это не имеет…

– Всё имеет значение! Я – комсомолец. Интернациональный долг зовёт меня на помощь братскому корейскому народу. Как верный сын страны Советов, проникшийся бессмертным учением Ленина-Сталина, я рвусь на фронт, как стремились на фронт наши отцы, чтоб гнать фашистскую сволочь до Берлина.

Эскулап покачал головой. В глазах его читалось: «здорово же тебе промыли мозги, парень».

Я прогулялся по палате, босой, шлёпанцев не нашлось. На мне белела хлопчатобумажная рубаха на завязочках. Ни трусов, ни кальсон.

– Легли бы вы в постель.

– Я бы лучше в столовку сходил. Есть охота – жуть. Только пижаму скажите принести, товарищ военврач. Не хочу смущать китайских сестричек волосатыми ногами.

Голова кружилась. В самолёт такому нельзя, первый же вираж выбьет из меня дух. Но проявлять слабость недопустимо, вдруг в самом деле – в Пекин, паровоз до Москвы и до свиданья, Андун. Здравствуй, преисподняя. Не вариант.

– Ложитесь! – доктор решил проявить твёрдость. – Завтрак вам принесут в постель. К обеду получите пижаму и осторожно… Запомните – осторожно! И только в присутствии сестры пойдёте в столовую. Она на этом же этаже.

– Проведём, не сомневайтесь, – встрял мужик с соседней койки, две других были пустыми. – Что вы, доктор, к парню пристали? Рвётся в бой, а вы его – в Союз, к бабам.

– Это авиация, Семён Семёнович! – разозлился тот. – Реактивная, с перегрузками. Надо смотреть, наблюдать, как идёт заживление, не нарушены ли функции. Какие будут жалобы.

– Да только одна, товарищ военврач, – я сделал виноватую мину и продолжил. – Стояк у меня, как сестричку увидел. Могу показать. Что делать?

– Могу вам дать направление для решения проблемы хирургическим путём. Чик – и на всю жизнь. Соблюдайте дисциплину, больной. Ещё лётчик, называется.

«Ты правда рвёшься обратно в Андун? Зачем?»

«Бить амеров. Уж точно у меня лучше получится, чем у тебя. Помнишь, как чуть не разбились в бою с «Шутинг Стар»? Какого члена ты газовал в пикировании?»

«Так это ты выровнял МиГ…»

«А кто ещё кроме меня? Пушкин? Считай, ты вчера уже второй раз погиб, первый я тебе простил. Всё, проехали».

«Слушай, демон. Как тебя, Марк? Ты говоришь, у меня выбор – сразу в ад или канителиться с тобой в голове».

«Хреново слушал. Это мой, а не твой выбор. У тебя никакого выбора нет. Это мне решать – остаёшься со мной или валишь в преисподнюю».

«Там нет неба. Нет самолётов. Я так мечтал… Жилы рвал…»

Нет, он положительно лучше, чем Ванятка в день моего вселения. Тот как ребёнок радовался, что ему вместо вылетов выписывают фуфельные лётные часы, а его авиационная деятельность ограничивается комсомольскими «боевыми листками» да бегом по аэродрому с вытянутыми руками и бормотанием, вроде как сталинский сокол, но пеший по-самолётному. У Бутакова был лишь один несомненный плюс – мягкая и податливая жена. Настолько податливая, что быстренько дала кому-то, стоило уехать в Испанию.

Но здесь без жён. Семьи советских «добровольцев» даже понятия не имеют, где обретаются их папы или мужья. Уверен, похоронки получают в духе «погиб от несчастного случая при посадке» или от чего угодно другого, но точно не от пули «Тандерджета» над Кореей. Поэтому, будь у Мошкина жена, супружеские ласки в Китае мне бы не грозили.

«Получишь ещё небо. А если поклянёшься не тявкать под руку и не нудеть, дам и самому порулить. Сейчас другая проблема – к полётам вернуться. Очень не вовремя ты эту пулю схватил».

По причине очевидной с Володькой беседовали мы долго и много. Периодически он хандрил, жалуясь на судьбу, а я тогда подумывал, как бы его сплавить на зону к зэ-га на денёк, чтоб потом был благодарен до усрачки, что позволяю ему видеть солнце. Но – никак. Если спихну его душу, мне её не вернут.

Жизнь стала веселее, когда та же китаянка принесла пижамные штаны и куртку, а к ним плетёные тапочки. Натянув портки на голое тело, про бельё девушка почему-то не подумала, я прошагал в столовку, отвергнув помощь соседа, где в три счёта проглотил свою порцию овощей с курицей, потом выпросил столько же добавки и тройной компот. Подстёгнутый метаболизм привёл к ускоренному усвоению пищи, уже через пару часов я был снова голоден. Рана зарубцевалась, при перевязке доктор охренеет… Это его проблемы.

После ужина, снова – двойного, я слонялся по коридору. В больнице советских практически никого, китайского не знаю, а если тут кто-то говорит по-испански, по-французски, по-английски, хотя бы на идиш, сам не признаюсь, ибо понимаю: палиться нельзя.

Всюду плакаты. Без перевода догадываюсь, что председатель Мао – великий кормчий, партия – наш рулевой, вперёд к победе коммунизма, мойте руки перед едой. Я бы почитал даже лозунги и инструкцию о пожарной безопасности, не срослось. Моё дремотное состояние в уголке сознания Мошкина улетучилось бесследно, в обретённом теле я чувствовал дурной энтузиазм, желание что-то делать, ну хоть что-нибудь. К примеру, выпросить у медсестры шахматы и сыграть с соседом по палате на трусы…