Проект «Веспасий»

– Не шляхтич, но с оружием… Стрелял в дичь в моих угодьях, не испросив позволения… – начал было Заблоцки, не решив, нужна ли эскалация конфликта или разрулить дело миром, всё же монахи, да ещё прибывшие издалека…

– Я желала бы видеть братьев у нас в фольварке и услышать рассказ о заморской стране, – вмешалась старшая из женщин, моментально спустившая давление.

– Почту за великую честь, прекрасная панна, – склонил голову Глеб.

– Разве вам положено любоваться женской красотой? – подколол Ковальски.

– Чем сильнее искушение, тем благостнее удержание от искуса, – выкрутился Генрих. – У нас целибат, и только Господь – наша семья. Но посмотреть-то хочется, как ни умерщвляй плоть.

– Оставь греховные помыслы, брат Генрих, не злоупотребляй добрым отношением почтенных господ, – одёрнул его старший коллега.

Пани Заблоцкая, тем не менее, вполне благосклонно восприняла комплимент.

Один из холопов поднял волка и перекинул через круп своей кобылы, вызвав у неё приступ паники. Другой остался с монахами, чтоб указать дорогу в Заблотье. Паны и панны дали пятками в бока лошадям и унеслись обратно в лес, видно – кратчайшей дорогой в фольварк. Проводник указал другую, длиннее, но проходимую для саней.

К фольварку, барской усадьбе с россыпью хозпостроек, примыкала деревушка в несколько десятков домов, в центре выделялась сельская церковь, похоже – униатская.

– Зажиточно живут холопы пана Заблоцкого, – Глеб указал кнутом в сторону бегающих между домами детишек среднего школьного возраста, если, конечно, здесь была бы школа. – Видишь? У каждого мелкого ребёнка имеется зимняя рубаха, порты, колпак на голове, обуты в лапотки. Я читал, что в бедных семьях детей до середины весны не выпускали из дома – не в чём. Облегчались прямо в избе – в глиняный горшок. По крайней мере, так пишут… Представь: полгода на печи! И без смартфона.

– Я вообще ребёнка без смартфона видел только в странах третьего мира. В Анголе, например, но не в Луанде даже, а в глубинке.

Оставив деревушку в стороне, свернули к фольварку.

Конечно, он не шёл ни в какое сравнение с первым увиденным хутором. Панская приусадебная земля была обнесена каменным забором высотой метра полтора, перелезть просто, но, похоже, ограда несла некое символическое значение. Дорога вела к браме, то есть арке въездных ворот, сами ворота отсутствовали.

Господский дом, невысокий, представлял длиннющее сооружение с жилой частью, конюшней, псарней, амбарами и прочими помещениями для хозяйских нужд, отдельно стояла часовня, рядом с ней – склеп. Заблоцкие не расставались с дорогими покойниками и хоронили их прямо здесь, на кусочке освящённой земли. Трогательная забота о памяти усопших, но если гробы в том склепе опускаются в землю, то крайне негигиенично, потому что колодец находился шагах всего в двадцати от захоронения.

Охотники прибыли раньше, снаружи оставались лишь холопы, рассёдлывающие лошадей да ухаживающие за собаками. Свора получила праздничную долю мяса: добыть матёрого волка удаётся не каждый день.

Генрих, покинув сани, несколько раз присел и распрямился, разок даже подпрыгнул, разминая затёкшие ноги, челядь смотрела с изумлением на монаха, коему пристало чинное поведение.

Прошли в дом. Безо всяких сеней сразу начинался довольно обширный зал, видимо – для приёмов. В глубине на возвышении стояло кресло, не трон, но выделяющееся, вокруг него – ещё четыре кресла. Наверно, там шляхтич восседал, принимая холопов и прочую публику нижнего ранга.

Топилась печь, но поскольку кто-то часто входил и выходил, впуская морозный воздух, в помещении оставалось весьма прохладно. Паньство сбросило зимние кафтаны и осталось в… Ни Глеб, ни Генрих не подобрали бы точных названий, потому что не знали тонкостей шляхетского гардероба. В общем, у мужчин это были такие же кафтаны, но уже без меховой опушки, примерно одинакового кроя, разного цвета, включая нежно-голубой и розовый, совсем странно в сочетании с надменными усатыми рожами. Сукно украшала затейливая вышивка. Дам было трое: пани Заблоцкая, её дочь и женщина старше, вся в чёрном, голова укрыта чем-то вроде чёрного чепца. Как потом узнали – мама пана Заблоцкого, вдовая, оттого и в вечном трауре. Дамы носили длинные платья с юбками-колоколами, на талии облегающие. Естественно – под горло, никаких оголённых плеч или открытых грудей, норовящих выпрыгнуть из лифа, как на картинках и в фильмах о французской знати.

Зал приёмов одновременно был трапезной гостиной, содержащей длинный стол, достаточный, чтоб вместить всех охотников, да ещё место оставалось. На небольшом помосте виднелись скрипка и какие-то щипковые инструменты, музыканты вокруг них не суетились, поскольку три дамы, вдовая явно не расположенная к развлечениям, не составят компанию сразу нескольким кавалерам. Кроме двух землевладельцев и их сыновей присутствовали ещё трое с непременными железяками на боку. Тоже в расписных кафтанах, но если присмотреться, то несколько потёртых. И перстней на руках не так богато, как у хозяина. Эти особенно свирепо сверкали глазами и накручивали усы.

Попросили за стол.

– Янка! Тот, без верхнего зуба, это кузен пана Заблоцкого?

– Так! Пан Анджей. О нем говорят – герой. Участник всех сражений последних десяти лет, где войско Речи Посполитой было разбито.

Два тинэйджера, сидевших рядом с Глебом, тихонько прыснули, а воин-герой сердито зыркнул в их сторону, словно догадываясь, что разговор завели о нём, причём – без должного почтения. Скулу вояки украшал шрам. На правой руке не хватало мизинца.

Холопы принялись метать на стол самые разнообразные блюда в количестве, словно за ним расселись не два десятка человек, а две сотни.

– Для чего столько?! – изумился Генрих. Ни у пана Станислава на их первой остановке, ни в монастыре, ни в харчевнях Гродно и по пути они не видели столько еды сразу.

– Понтуются, – заключил Глеб. – Помню, в семидесятые мама также старалась – к каждому приходу гостей. Войну ещё все помнили, голодные пятидесятые. Достать шпроты, болгарский зелёный горошек и банку индийского кофе считалось достижением. Вот и вываливали перед гостями, мол: и мы в порядке. Потом – ответный визит. Мама, царствие ей небесное, как и её подруги, сплошь были пышки. Сготовленное съедать приходилось, не выкидывать же!

Больше еды было только напитков. Вино грецкое, вино угорское, горелка на рябине, пиво… И выпивали быстрее, чем кушали, вдова степенно, остальные – жадно. Хозяин схватил в каждую руку две куриные ножки и поочерёдно откусывал от каждой, отпуская их, чтоб схватить кубок с вином, тотчас после опорожнения снова наполняемый холопом.

Шутки становились громче и грубее, языки развязнее, политкорректность сюда дорогу не знала. Единственно, шляхтичи старались сильно не поддевать присутствующих, яд выплёскивали на третьих лиц. Заблоцкий давеча не поделил что-то с паном Рысицким, чьё имение граничило с его землями, потом с ним спорили о какой-то безделице в сеймике, Рысицкий предлагал там нечто, по его мнению, очень важное, но затаивший на него зуб Заблоцкий важно встал и как гвоздь забил: «либерум вето!», заблокировав решение. Сейчас, вспомнив о претензиях к Рысицкому, хозяин приподнялся и громко заявил:

– Не везёт Речи Посполитой на соседей! Пруссия, Московия… а ещё и пан Рысицкий!

Захохотали. Выпили за благополучный исход свары Заблоцкого с тем паном.

«Монахи», делая вид, что отдыхают наравне со всеми, напряжённо прислушивались к разговорам.

– Генрих! Не налегай на вино. Пятая точка подсказывает: чем больше они пьют, тем ближе к точке срыва. Хоть мы и божьи люди, но…

– Понял, майор. Больше всех меня настораживает этот, что напротив, участник проигранных битв. Пан Анджей. Так и смотрит, к чему прицепиться.

Глеб согласился. Это было очевидно.

_______

Примечание к гл. 3. Автор признаётся, что некоторые зарисовки из жизни шляхты вдохновлены польским сериалом «1670».

4

Совершенно невпопад и не к месту, пан Заблоцкий громко брякнул:

– Заседаем один час двенадцать минут.

И утробно рыгнул.

– Мой дорогой муж прикупил голландские часы изумительной точности, – разъяснила неловкость его половина, указав на блестящий циферблат.

– Да! Заплатил за них, между прочим, пятьдесят полновесных золотых! У кого ещё в нашем повете найдутся такие часы? Небось, даже у пана Збруцкого попроще! – захохотал хозяин, без сомнений – многократно завысил цену покупки, как же иначе.

Збруцкий за столом не сидел, но вот Ковальскому и другим гордым носителям сабли хвастовство Заблоцкого прозвучало прямым вызовом. Повисла неприятная пауза. Гости перестали даже ковыряться двузубыми вилками в мясе, тем более, первый голод утолили. Глеб почувствовал, что общество балансирует на тонкой грани – разгонять конфликт дальше, до оскорблений и вытаскивания железяк из ножен, или купировать его. Безземельный шляхтич, заседавший напротив, с удовольствием раздувал ноздри, вызывая закономерное любопытство – присоединится ли он к хулителям кузена, уличённый в неимении дорогих часов, или заступится за него перед Ковальским. Последний, круглолицый господинчик невоинственной внешности, как ни хмурь брови и ни крути усы, не выглядел достойным соперником в дуэли с любым из сидящей за столом шляхты.

Пани Заблоцкая, прочувствовав ситуацию, высоко подняла кубок с вином и предложила выпить за свекровь, так чудесно организовавшую угощение, пока паньство демонстрировало удаль на охоте. Карга в чёрном бросила на неё косяк: «знаю тебя, стерву, не подлизывайся», но изволила благосклонно кивнуть. Пирующие опрокинули в себя кубки, большинство – с облегчением, кузен хозяина – с досадой.

– Пришло время расспросить моих гостей, – продолжила панна. – Как живётся праведным столь далеко – за океаном?

– Это сейчас мы далеко, ясновельможная пани. За океаном мы дома, там родились, всё знакомое и привычное.

«Ясновельможной» полагалось величать жену магната, а не заурядного владельца фольварка, но какой лейтенант обидится на «ваше превосходительство»?

Шляхта гыгыкнула незамысловатой шутке и продолжила жевать.

– Ты Фенимора Купера читал? – вполголоса спросил Глеб.

– В юности, в семидесятые. В кино на Гойко Митича ходил. Только… Все эти американские герои, покорявшие прерии, это же обычные оккупанты на чужой территории. А «хорошие» индейцы, подыгрывающие бледнолицым, как по мне, те же самые предатели, как полицаи, служившие немцам в войну.