Зачем снятся сны

– Конечно. Иначе быть не может, – за спиной доктора, как можно мягче своим грубым голосом пророкотала Магда, входя с подносом.

– Магда, Магда, мне бы твою уверенность, – Николаи задумчиво посмотрел на Джулию.

– Я не хочу…, – сморщила она носик, глядя на заставленный едой поднос.

– Надо, девочка, надо. Понимаю, что не очень хочется, но у голодной сил не будет бороться с клятой болячкой, – поймав ее взгляд добавила Магда.

Петер поднялся, освободив ей место на стуле. Но она присела прямо на кровать, поставила перед Джулией поднос на ножках и стала ее кормить.

– Давай, деточка, давай! – она подносила Джулии полную ложку ко рту и добавляла, когда та опустеет. – Вот молодец! Мы силушки наберемся и с болезнью разберемся.

– У Магды появился талант к стихосложению, – слушая ее, подумал лекарь.

Через полчаса Магда, накормив Джулию, вышла из комнаты. Петер, делая вид, что погружен в важные размышления, сидел в сторонке, склонив голову, искоса поглядывал на девочку. Солнечный лучик перестал метаться, словно котенок, пристроившись на ее одеяле. Джулия, удивленно его разглядывая, задумчиво улыбнулась.

– Какой же она еще ребенок, – подумал Николаи. – Полуженщина, полудитя.

* * *

Колька оторвался от ствола старого пожелтевшего клена, у которого топтал траву битый час и, пнув подвернувшийся под ноги камень, решительно двинулся к подъезду примыкающего к парку торцевой стеной трехэтажного кирпичного дома. На полпути остановился, некоторое время постоял на месте, переминаясь с ноги на ногу и о чем-то раздумывая, потом повернул назад и почти бегом вернулся обратно.

– Трус! Трус несчастный, – обругал он себя.

– А что я ей скажу? – уже в следующее мгновение спросил себя Николай, и, прижавшись спиной к шершавому стволу дерева, сполз вниз, опустившись на корточки. – Что я не верю… что мужа скоро обязательно выпустят? Его просто оболгали? Разве ее это успокоит?

В лихорадочный поток мыслей неожиданно прорвалась одна, неприятная, от которой сразу в горле пересохло, тут же, подавив собой остальные, заполнила собой мозг.

– Подонок Юрьич! – Колька зло выругался. – Отца в школу… Как мне ему объяснить, за что его вызывают?

Он представил себе разговор Петрашова старшего с директором. Да, Кольку после этого разговора батя по головке не погладит.

– Может и лещей отвесить, – покачал головой Николай. – Хотя нет, обойдется. Расскажу ему все как было. Поймет. Батя человек справедливый.

Занятый своими мыслями, Петрашов не заметил, как навалились сумерки. На втором этаже на кухне в квартире Юлии Александровны зажегся свет.

Ранней весной, в начале марта, девчонки уговорили его и Димку Сухова составить им компанию, проведать заболевшую классную, заодно и поздравить ее с праздником восьмого марта. С цветами, пряниками и нехитрыми конфетами они завалились гомонящей ватагой в квартиру учительницы, поначалу ужасно напугав домработницу Глашу. Но замешательство и испуг ее через пару мгновений прошли, когда она поняла, кто перед ней и зачем пришли. Она проводила ребят в комнату больной и подхватилась бегом на кухню стряпать для гостей пирог.

Юлия Александровна, бледная, похудевшая, с темными кругами под глазами, отчего те казались больше и ярче, полулежала в кровати с маленькой книжечкой в руках, обложенная подушками и закутанная в одеяло. Увидев ребят, она улыбнулась. Николай тогда заметил, улыбка у «классной» искренняя, доверчивая, беззащитная, как у детей. Он смотрел на Юлию, окруживших ее девчонок и удивленно поймал себя на мысли, что она даже в таком болезненном виде очень красива, и если и выглядит старше его одноклассниц, то на года на два-три, и уж никак не на десять лет. В тот день и влюбился Колька Петрашов в свою классную руководительницу Юлию Александровну.

Они провели тогда в ее доме более двух часов – делились школьными новостями, пили чай с пряниками и горячим, на скорую руку приготовленным Глашей, но удивительно вкусным яблочным пирогом. Могли бы задержаться и много дольше. Когда под вечер со службы вернулся муж Юлии Александровны – статный, улыбчивый, с двумя орденами Красного Знамени на груди, еще молодой, но уже с подернутыми сединой висками – девчонок с трудом удалось выволочь из квартиры классной руководительницы. Они еще долго потом с восхищением судачили о нем в школе.

Петрашов мужа Юлии Александровны не запомнил, да и не смотрел он на него. В тот вечер Колька не мог оторвать глаз от нее. Тогда только Димка заметил его взгляд и все понял. Но он никому ничего не сказал. Друг…

– Интересно, что она сейчас там делает, – подумал Николай. – Наверно, готовит ужин или собирается чай пить.

Сразу после ареста мужа, видимо, чего-то испугавшись, от Юлии ушла Глаша и теперь она сама занималась хозяйством.

В сгустившихся сумерках из-за угла к дому вывернула черная горбатая машина и остановилась у Юлиного подъезда. Из машины вышли трое в военной форме, и скрылись в темноте дверного проема.

Может быть, с мужем что прояснилось? Колька, оторвавшись от дерева, подошел к дому.

Военные вышли минут через пятнадцать. Один шел впереди. Следом двое, держа ее под руки, вели Юлию Александровну. В этот момент Николай все понял. Он принял за военных чекистов, НКВДшников. Они приехали арестовать ее.

– Что вы делаете? Зачем? Оставьте ее, – бросившись вперед, закричал Колька. Налетев на первого, он стал молотить его кулаками, но уже через секунду оказался, словно птица в железном капкане – мужчина оказался намного сильнее его. Колька, пыхтя, попытался высвободить руки.

– Ты чего, малец? Уймись. Уйди, лучше по-хорошему, – держа брыкающегося мальчишку, уговаривал чекист.

– Коля, Коля, успокойся. Со мной все будет хорошо, – послышался голос Юлии Александровны у того за спиной – глуховатый, бесцветный, неуверенный, он говорил Кольке об обратном.

Напрягшись, парень все же высвободил одну руку из тисков НКВДШника. И что есть силы ударил. Оставив на щеке чекиста красный след, кулак мальчишки прошел вскользь.

– Вы не имеете права, – истерично закричал Колька. – Отпустите.

– Ах ты, сука, – выругался чекист.

– Не надо, не бейте, он же еще ребенок, – запричитала за его спиной, чуть не плача, Юлия.

Но он ее не послушал и врезал Петрашову в челюсть. Николай, отлетев на несколько метров, упал на землю, услышал, как вскрикнула Юлия, и потерял сознание.

Очнулся он быстро, с трудом поднял гудящую голову. Черная горбатая машина медленно выползала со двора. Колька всем своим существом ощутил: Юлию Александровну он никогда в своей жизни больше не увидит, скребанул пальцами землю и заплакал.

* * *

Прошло сорок минут, как Юлька убежала на экзамен. Петр устроился в сквере «У быков» – на постаменте в смертельной схватке сцепились два мощных зубра, по задумке автора олицетворяющих собой судебное обвинение и защиту – расположенном перед зданием Технического университета. В тени деревьев, плотно прикрывающих листвой от солнца, рядом с фонтаном, тихо журчащим всего-то метрах в пяти, было так покойно и хорошо, что он, облокотившись спиной на спинку скамейки, задремал.

И снова ему снились эти странные сны. Вот уже несколько месяцев они приходили к нему почти каждую ночь, не давали покоя. В них совершенно незнакомые Петру люди – пожилой лекарь, мальчишка, влюбленный в свою учительницу, словно большие безликие куклы – марионетки, переживали трагедии потери своей любви. Зачем, по какой причине эти непонятные сновидения тревожат его? Он не мог найти ответа на этот вопрос? Вот и сейчас…

Николаи стоял на краю большой глубокой ямы, вырытой особняком, вдали от остальных захоронений кладбища. Несколько угрюмых могильщиков, изредка переговариваясь короткими отрывистыми фразами, ожесточенно забрасывали землей ее землей. Лопаты с чавканьем вонзались в землю и комья сырой, пропитанной влагой долгих дождей, падали вниз на массу человеческих, теперь больше похожих на гуттаперчевых кукол, тел. Там, среди них и одно, особо дорогое для него – тело юной Джулии Гальярдо.

Чума, как поначалу казалось, только краешком задевшая город, потом разгулялась не на шутку, и собрала богатый урожай – несколько тысяч жителей – на четверть сократив население. Забрала она и Джулию. В этот раз чуда, как много лет назад, не случилось, он не смог спасти девочку.

Сейчас Николаи мог признаться себе в том, в чем боялся признаться последний год – он влюбился в маленькую Джулию, влюбился, как в женщину. Много лет она оставалась для него просто маленькой милой девочкой, дочерью друга, которую Петер считал почти родным ребенком. Но ребенок вырос и превратился в очаровательную девушку. Когда он это заметил? Когда стал смотреть на нее другими глазами? Пожилой лекарь неоднократно сам себя спрашивал, но не находил ответа. Но осознав, какие чувства зародились в его сердце, испугался, стал их стыдиться, и, боясь выдать себя, замкнулся, и, ссылаясь на загруженность, почти перестал приходить в дом Гальярдо.

Николаи смахнул набежавшую слезу, наклонившись, захватил пальцами немного сырой земли и бросил в могилу. Он постоял еще немного, и, сгорбившись от придавившей беды, вполшага пошел прочь. Дойдя до основной аллеи, задержался на мгновение и оглянулся…

…Петр вздрогнул. Ему показалось, что во сне пожилой лекарь смотрит на него. Смотрит его, Петра, глазами. Потом как в круговороте замелькали лица Джулии, Кольки Петрашова, Юлии Александровны, такие живые, такие знакомые, и в следующую секунду он, наконец, все понял. Понял, зачем к нему приходили эти странные сны. Понял, как они с ним связаны. С ним и с Юлькой. Понял, почему она показалась ему такой знакомой в день их первой встречи. Первой? Нет, она не была первой. Они уже встречались. И сны рассказали ему о прошлых встречах, потерях и предупреждали. Предупреждали, чтобы он не прошел мимо, когда им снова будет суждено встретиться. Вот почему Юлька, когда Петр впервые ее увидел, показалась ему такой знакомой.