Только не обижай

Дрова берёзовые, сухие – разгорелись дружно. Теперь можно на колодец за водой сходить, пыль стереть, пол подмести, вещи по местам расставить.

Еду? отнёс в сени, сложил в большую кастрюлю. Крышку придавил камнем, чтобы вороватые коты не спихнули. Мешочек с грецкими орехами внёс в дом, рассыпал орехи на печи – пусть подсохнут. Сумку, набитую книгами, поставил на табуретку…

И новое дело – соседей навестить, погреться у них.

Лёг спать уже в своём тепле. Снилось спокойное, приятное. Сон отлетел, когда что-то звонкое стукнуло, закружилось на половицах и, стихая, остановилось. Минуту-другую лежал неподвижно, старался понять, что это. Никаких объяснений стуку и кружению не придумал. Встал, зажёг свет. На полу лежал грецкий орех. Кто же его сбросил с печки? Крыса? Вот загадка.

Слой глины на печи, отсыревший за осень, высох, вспучился. Орех сам скатился.

Спокойно уснул снова. Проснулся опять от стука. Плюхнулось на пол что-то тяжёлое, большое, будто живое, будто поросёнок. Даже страшновато стало.

Это пластмассовая сумка с книгами отогрелась, изменила форму и сползла с табуретки. Загадка простая.

Больше в доме ничего не падало. Но звуков было множество. Нетерпеливый частый стук – это не сосед в гости пришёл, а дятел прилетел из леса, добывает в щелях брёвен застывших мух. Печная труба временами то завывает, то стонет – будто кто-то застрял в ней и не может вылезти. Разыграется метелица – старая крыша на доме покряхтывает, охает: боится, что сорвёт её в сугробы. Синичка вцепится коготками в стену – дом и на это отзовётся: словно тонкую струну щипнули.

Ко всему этому я привык, почти не замечал. Но однажды тихо-тихо загудел моторчик. И не где-нибудь, а в подполье. Третья загадка! С фонариком полез в подвал. На балке сидела серая бабочка – туловище с мой мизинец – и вовсю работала крыльями…

Бражник! В подвал забрался, когда в фундаменте были ещё открыты отдушины. Бражники – бабочки ночные. Пьют нектар цветов, которые раскрывают венчики ночью. Тяжёлому бражнику, прежде чем полететь, надо на месте разогреть себя. Как автомобилю надо разогреть мотор, прежде чем ехать. «Куда спешишь? – подумал я. – Знал бы, какие снега на улице! Жди лета».

Бабочка, видно, и сама так подумала, сложила крылья, затихла.

Чтобы не съели бражника мыши, поставил я в подполье мышеловки, наживлённые колбаской. В доме на стене приколол лист бумаги с надписью: «Бражник». Теперь не забуду вовремя открыть отдушины и выпустить бабочку на волю.

Синичьи песенки

Зима стояла долгая, суровая. Чтобы держать тепло в доме, приходится дважды и даже три раза топить печку. Смотрел я, как синичка обследует убывающую поленницу, и тревожился – хватит ли дров? Мне казалось, что и птичка тревожится: не мороженых пауков в дровах ищет, а поленья считает. «Ти-ти-тий, ти-ти-тю», – невесёлый был её голосок. Ночует она на чердаке у печной трубы, и ей тоже не безразлично – тёплые кирпичи или стылые.

Синица была доверчивая, брала семечки с ладони. На берёзе висел молочный пакет с кормом, но озорничали воробьи. Самые прыткие залезали в пакет и клевали каждого, кто совал туда голову. На ладонь воробьи садиться боялись.

В конце февраля стихли ветры, улеглись метели. Однако ночи оставались студёные, и поленница уменьшилась настолько, что сравнялась с сугробами.

Когда я уносил очередную охапку дров, синичка прилетала на поленницу: открывался новый ряд поленьев, а в них и мухи, и пауки, и куколки бабочек. «Ти-ти-тий, ти-ти-тю», – попискивала синица, выклёвывая замёрзшую живность.

– Тебе удовольствие, – ворчал я. – Твоё дело птичье, моё – человечье. Понимаешь ли, что придётся забор на топку разбирать?

Однажды, когда я вот так с досады разворчался, синичка вдруг сменила привычную песенку. Сидя на берёзе, она звонко и беспрестанно повторяла:

– Зисна-зисна-зистрей! Зисна-зисна-зис-трей!

«Весна, весна, – быстрей!» – перевёл я на свой язык. Всё-то синичка понимала, всё видела и торопила – всем на радость – весну с теплом.

Конфликт местного значения

Зимой в деревню летали из леса дятлы. Кормились на электрических столбах, на заборах, на стенах домов – выбирали из щелей в дереве окоченевшую мелочь.

Один дятел – большой, зелёный – проник через худое оконце на чердак моей соседки Анны Алексеевны. Дятлу там понравилось. Днём он шастал по деревне, в сумерках залетал на чердак ночевать. Домовитая кошка Анны Алексеевны пыталась выгнать залётного гостя. Почти неделю шли у неё стычки с дятлом.

В мороз деревенский дом становится звучным, как гитара. И эту неделю Анна Алексеевна прожила в страхе: кто-то возился на чердаке. Скорее всего, нечистая сила. Или жулик, бежавший из тюрьмы. Под подушкой она держала икону, под кроватью – топор. Было чем защититься от любого врага.