Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

И пышный мрамор оттенит
Всю призрачность твоих лохмотий,
Всю наготу причастных плоти,
Но не краснеющих ланит.

Ну, а сейчас я позволю себе не согласиться с Андреем Георгиевичем Битовым относительно стихов «здесь все меня переживет», «Приморского сонета». Как-то он очень тоскливо это преподнес. А вот посмотрите налево, видите на стволе обруч от гамака. На какой высоте, где-то метров 5–6, наверное? Это гарантированно где-то ее время. Да собственно говоря, и вот этот скворечник, который пережил ее. Потому споем и эту песню.

Песня на слова «Приморского сонета».

Здесь все меня переживет,
Все, даже ветхие скворешни…

Ну вот, на этом наше выступление заканчивается. Сейчас Паша Крючков – с некоторым сюрпризом, ошеломительным для всех нас.

Павел Крючков: Добрый вечер. Я подготовил маленькую программу – показать запись голоса Анны Ахматовой. Запись сделана в этом доме сотрудником Литмузея, покойным ныне Львом Шиловым. Ему же принадлежит честь выпуска и первой виниловой пластинки с голосом Ахматовой. Это было за пять лет до ее кончины в 1961 году. Благодаря этой записи, которую каждый из вас может услышать самостоятельно, потому что она многократно тиражировалась, существует записанное стихотворение «Мужество» – «Мы знаем, что ныне лежит на весах» и так далее – не только сразу очень высоко оцененное читателями, но и, словно бы в противовес официальному пафосу убийственных обличений, многократно поставленное ей в заслугу властью.

Я хочу, чтобы сегодня мы начали со стихотворения, в подзаголовке которого название этого места. Это – «Нас четверо» из цикла «Венок мертвым». Мне будет помогать Евгений, он взял на себя труд менять пластинки. Оно открывается тремя эпиграфами, строками, которые адресовали Ахматовой три прекрасных поэта.

Нас четверо

Комаровские кроки

Ужели и гитане гибкой
Все муки Данта суждены.

    Осип Мандельштам

Таким я вижу облик Ваш и взгляд.

    Борис Пастернак

О, Муза Плача…

    Марина Цветаева

…И отступилась я здесь от всего,
От земного всякого блага.
Духом, хранителем места сего
Стала лесная коряга.

Все мы немного у жизни в гостях,
Жить – это только привычка.
Чудится мне на воздушных путях
Двух голосов перекличка.

Двух? А еще у восточной стены,
В зарослях крепкой малины,
Темная, свежая ветвь бузины…
Это – письмо от Марины.

Перед каждым из поэтов «великой четверки», за исключением, я думаю, Цветаевой, оказывалось записывающее устройство. И если сложить все записи Мандельштама, которые сохранились, – это десять записей, сделанных Сергеем Игнатьевичем Бернштейном. Все записи Бориса Пастернака, которые сохранились только начиная с послевоенного времени, – это будет примерно половина вот такого стандартного компакт-диска. А голоса Марины Цветаевой нет. Я практически уверен, что его нет, существует миф о каком-то звуковом письме; периодически коллекционеры находили якобы голос Цветаевой, и всякий раз оказывалось, что это актрисы, читающие ее стихи. С голосом Ахматовой нам очень повезло. Если собрать все ее записи, которые хранятся в частных и государственных архивах, изданные и неизданные, включая записи, сделанные за чайным столом, это будет примерно десять часов.

Сейчас мы услышим – записи будут разного качества – одну запись, которая, очевидно, публично никогда не звучала. К ней даже слово «качество» неприменимо, она была сделана в 1920 году. Поразительно, что Ахматова в продолжение жизни сохранила ту интонацию, с которой она в тот день читала. Она пришла на запись с Гумилевым, точнее он ее привел. И она прочитала несколько стихотворений, в том числе и это. Я сейчас должен буду, простите меня за это, прочитать этот текст сам, потом мы услышим эту запись, тоже не простым образом. Эти стихи, в том виде, в каком я сейчас их прочитаю, были опубликованы только один раз, в газете, которая называется «Воля народа», в 1917 году. Потом, в книжке «Подорожник» и в последующих публикациях, они печатались только финальной своей частью.

Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал,

Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берет ее,—

Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.

Эти стихи связаны с именем Бориса Анрепа, который покинул Россию в те годы, и тех, кому интересно было бы прочитать об этом стихотворении, я с удовольствием отсылаю к роману Анатолия Наймана «Поэзия и неправда», где, на мой вкус, содержится замечательный анализ этого стихотворения с отсылкой к книге пророка Исайи. Сейчас мы услышим запись части этого стихотворения, сделанной в последние годы жизни Ахматовой.

Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.

«…»

Ну вот, а сейчас вы услышите эхо голоса человека. Назвать это записью в полном смысле слова трудно, голос записывался на восковые валики, и потом, спустя десятилетия, эти валики уже практически отполированные; из них нужно было вынуть этот голос. С Ахматовой это получилось, с Блоком просто не получалось десятилетиями, но потом наконец получилось тоже. Поэтому, пожалуйста, не у всех есть опыт, да, но это вот голос Ахматовой из 1920 года. Это стихотворение, и обратите внимание, она его читает от начала и до конца так, как оно было опубликовано в семнадцатом году.

Она прочитала в тот день три стихотворения: «Перо задело за верх экипажа», «Прогулку», и договорились, что она придет еще и запишется, но этого не случилось. Гумилев два раза записался. Когда Шилов, о котором я говорил, приехал сюда, в Комарово, в мае 65-го года записывать Ахматову, ему не хотелось ехать к ней с пустыми руками, ему хотелось, чтобы был какой-то предлог для разговора. И когда он договаривался с Ахматовой, он сказал: «Я привезу Вам Ваш голос, записанный в молодые годы». И он привез эту запись, которую вы сейчас услышите, и Ахматова взяла наушник, старшее поколение знает, что такое наушник, старый тот наушник, и поднесла к уху и стала слушать. И в это время Шилов сделал фотографию, она опубликована. Запись не произвела на Ахматову впечатления, то есть, может, и произвела, но она ничего не сказала.

Когда в тоске самоубийства.

«…»

Ну, и закончим вот чем. Несколько раз сегодня звучало имя Пушкина – закончим стихотворением из первой книги Ахматовой, из сборника «Вечер». В ее исполнении. Эти стихи широко известны, это из триптиха «Царское село».

Смуглый отрок бродил по аллеям,