Колье Шарлотты

– Нет, адреса не знаю. Знаю, что работает в институте Гипрогор. Еще – домашний телефон.

– Какой?

– Двести четырнадцать – пять четыре – одиннадцать. Двести четырнадцать – пять четыре – одиннадцать. Черт.

214—54–11. Стоп. Да ведь это же телефон из записной книжки Горбачева! Вениамин Михайлович. Вот так номер. Значит, «Вениамин Михайлович» – это Голуб. Проверим еще раз.

– Как его отчество? Этого Голуба?

– Вы знаете – отчество не помню. Кажется, не то Михайлович, не то Николаевич.

– А… сколько ему лет? Хотя бы примерно?

– Примерно мой ровесник.

Все правильно. Для Горбачева этот Голуб должен быть конечно же Вениамином Михайловичем. А для Тюли просто Веней.

– Вы знаете, где он сейчас?

– Ничего не слышал о нем еще с воли. Одно только и знаю, что раньше колье было у него.

– И все?

– И все. А что – этого мало?

Все верно. Тюля сказал много. Даже больше, чем я ожидал.

– Вы сами видели колье? Могли бы его описать?

– Колье я не видел. Слышал, что в нем сто тридцать один бриллиант.

Кажется, можно отпускать. Я протянул Тюле паспорт и билет:

– Билет вам перерегистрируют на следующий рейс. Всего доброго.

Быстро поднявшись наверх, кивнул Анту:

– Скорей! Едем в порт!

Через полчаса наша машина затормозила у входа в портовую таможню. Начальник таможни Артур Викторович Инчутин, неторопливый, плотный, с глазками-буравчиками, кажущимися не знающему его человеку подслеповатыми, принял нас сразу, и я так же сразу достал из кармана и развернул перед ним список драгоценностей, с которыми выходили на берег пассажиры «Норденшельда».

– Артур Викторович… Вот посмотрите – здесь указано: «Колье бриллиантовое, сто тридцать один камень, восемь рядов». Тут написано: колье украшало некую Мертонс Мери Энн. Как она выглядела?

– Ну… дамочку эту помню. Помню. Красивая, видная.

Значит, женщина. Это подтверждает и Инчутин. Но ведь ни одна женщина не входила в круг подозреваемых нами людей. Потом – никаких данных о том, что эта Мертонс была раньше в Таллине или вообще в Союзе, у нас нет.

– Артур Викторович, вы человек опытный. Вопрос сложный, но… Бриллианты были настоящими или поддельными?

– Боюсь, братцы, этого никто вам не скажет. Стразы сейчас делают – пальчики оближешь. А снимать с туристов драгоценности и отправлять их на пробу не имеем права.

– И еще один вопрос. Эта Мертонс шла одна?

– Нет, с мужчиной. Его фамилия должна быть в этом же списке. На нем было золото. Да, вот она. «Кольцо золотое с печаткой – Джон Пачински».

– Он? – Я достал из кармана фотографию Пачински и положил ее перед Инчутиным.

– Он. – Начтам вгляделся. – Определенно он.

Когда, остановившись у дверей правления, мы с Антом вышли из машины, я вдруг подумал: а ведь это место пристреляно. Естественно, мы – я и Ант – знали, что охрана управления после выстрела в Горбачева наверняка усилена. Валентиныч уж как-нибудь на первое время разработал свои меры, скажем, засады в близлежащих домах или скрытые патрули. Но кто поручится, что стрелявший не найдет новую точку и не выстрелит еще раз? Подумав об этом, я встретился взглядом с Антом. По его кривой улыбке понял, что он сейчас думает о том же. Поняв мои заботы, Ант развел руками, что примерно означало: «Дружочек, от судьбы не уйдешь».

Сторожев принял нас сразу же. Все, что я ему рассказал, он выслушал как обычно – внешне бесстрастно. Но я знал, что при этом он дотошно вслушивается в каждое слово, даже в оттенок каждого слова. Я знал эту способность Валентиныча – рассматривать под самым неожиданным углом все как будто бы незначащее, что может промелькнуть в рассказе. Правда, сейчас все, что я ему говорил, имело особый подтекст, и это отлично понимали мы трое. Особый – потому что одно дело догадки, предположения и так называемый «расклад», то есть то, чем мы занимались раньше. И совсем другое – когда наконец в деле, которое ты только что начал, впервые появляется что-то конкретное. Сейчас же таких конкретных вещей появилось целых три – собственно, эти три вещи и составляли основу моего рассказа Сторожеву. К тому же мне сейчас казалось, что они особенно важны именно потому, что каждая подтверждала высказанное ранее предположение: хозяином контейнера теперь почти наверняка можно было считать Джона Пачински; есть объект, ради которого были привезены полмиллиона, и почти точно этот объект – колье Шарлотты. Об этом говорят показания трех не связанных друг с другом источников – Зенова, Тюли и списка Инчутина. Если все это подтверждается, то два факта, связанные с телефоном 214—54–11 в записной книжке Горбачева, говорят о третьем, самом важном и самом, на мой взгляд, ценном: о явно существующей связи между убийством Горбачева и прибытием контейнера.

Выслушав меня и задав несколько незначительных вопросов, Сторожев записал данные на Голуба и нажал кнопку селектора:

– Галя, срочно вне категорий – запрос Центру на Голуба Вениамина Михайловича, жителя Москвы, служащего института Гипрогор. Ответ по телексу! И тут же доложите мне. Ясно?

– Да, Сергей Валентиныч.

– Заодно попросите Уфимцева составить справку на так называемое «колье Шарлотты». Пусть с этой справкой явится сам.

– Все будет сделано, – отозвалась Галя.

Сторожев посмотрел на меня. Сейчас, конечно, я не ждал от шефа никаких поощрений, да это у нас и не было заведено. Но по взгляду Валентиныча я понял, что мысленно Сторожев, так сказать, «с нами» и считает, что мы потрудились не зря. А этого уже было достаточно, чтобы воодушевить меня и Анта.

– Значит, говорите – точная копия колье?

– Похоже, Сергей Валентиныч, – сказал Ант. – Сто тридцать один камень и сто тридцать один. Не может же быть такого совпадения?

Сторожев неопределенно повел подбородком:

– Ладно, подождем Уфимцева, что он скажет. И вот что еще, братцы. Я, конечно, знаю, что вы у меня храбрецы, герои, ну и так далее. Но все-таки хочу еще раз предупредить. Если стрельба из винтовки с глушителем связана с контейнером… Боюсь, что могут пальнуть и в вас.

Я посмотрел на Анта. Ант ответил мне таким же проникновенным взглядом. В общем, слова без серьезного содержания – хотя Валентиныч, как старший, обязан был предупредить нас об этом.