Охота на избранных

Удар был настолько резкий, что больше бить не пришлось. Крышановский упал на сиденье, распластав руки, как падают в конце сентября на асфальт созревшие киевские каштаны, раскрывая от удара кожуру. Незнакомец быстро достал из внутреннего кармана куртки шприц…

В тот момент, когда за рыжеволосым закрылась дверь в купе, возле него остановился подошедший с другой стороны вагона черноволосый мужчина в темных солнцезащитных очках. Глядя в окно, он безмятежно провожал взглядом из-под очков Киев. Поезд проезжал Борщаговку – безликие панельные девятиэтажки советской эпохи сменились бесконечными гаражами, разрисованными графити.

Минут через семь рыжий вышел из купе. Он направился в одну сторону, черный – в другую, оба быстро покинули вагон. Еще минуты через три поезд резко затормозил – кто-то рванул стоп-кран – и замер на одной из пригородных станций, фактически еще в Киеве.

Когда состав тронется, проводницы из двух разных вагонов, которые взяли за сто долларов «до Ровного» очень просившихся мужчин (одна – симпатичного рыжего, вторая – привлекательного брюнета), попытаются их найти, проверяя купе и тамбуры, но поиски ни к чему не приведут. Что ж, разные чудаки встречаются в поездах. Но главное в данном случае не исчезнувшие фальшивые пассажиры, а наличествующие стодолларовые купюры – настоящие, не фальшивые…

«Рыжий» не спешил становиться русоволосым, «брюнет» не спешил становиться шатеном. Они стали такими только тогда, когда, добравшись по отдельности на такси до Пушкинского парка, войдя в него, вдали от посторонних глаз сняли парики, очки и усы. Там и встретились.

– Ну, как клиент? – спросил Вадим, бывший пять минут назад «брюнетом», обнажив из-под очков выгоревшие под южным солнцем прямые ровные брови и глаза цвета летней морской волны. – Раскололся?

– Еще бы! – лаконично ответил Сергей.

– Жить будет?

– Куда же он денется! Обязан жить. И нам помогать.

– Ну и? Проясняется что-то?

– Ситуация очень занимательная, хотя до полной ясности еще далеко. Правильно в Москве говорили, здесь начинается что-то небывалое. Но! Москва даже не подозревает, насколько все интересно… – последнюю фразу Сергей произнес уже не деловым, а философски-задумчивым тоном.

«Так вот какие сюрпризы преподносит родной Киев, – думал Сергей Грохов, прохаживаясь уже в другом киевском парке, своем любимом Голосеевском, где ему всегда хорошо думалось. – Выходит, Москва на нынешнем этапе – провинция? Выходит, так. Если в Киеве можно развернуть игру более интересную, более масштабную, чем в Москве, значит, мое место здесь…»

Два месяца Грохов скрупулезно отмечал и изучал все контакты украинских политиков с американскими. Кто из американцев приезжает в Украину? С кем встречается? Не только официально, а главное, какие непротокольные контакты имеют заокеанские визитеры? Какие силы они представляют в США? Кто из этих людей приезжает второй, третий раз? Так, ища ответы на эти вопросы, Грохов вышел на поляка Крышановского. И тот много интересненького порассказал…

***

«Большой Крендель» вызывает!» – такой лаконичный приказ получил народный депутат Украины Роман Паукшенко в полуночный час.

Он как раз собирался погасить свет в своем пахнущем кожано-паркетным запахом большом кабинете и направиться в спальню. Всего пару месяцев назад он вселился в отремонтированную по всем евроканонам, как принято было называть, двухуровневую квартиру в доме на улице Грушевского, окна которой выходили прямо к парламентскому зданию с куполом, к Мариинскому дворцу и открывали взору днепровские дали. Эта квартира говорила о многом – в ней сошлись и уже взятые рубежи, о которых могли только мечтать партнеры по парламенту, и грандиозные перспективы, которые открывались перед 38-летним бизнесменом-политиком.

Пока достраивается загородный дом – почти копия американского Белого Дома, лишь немножко уменьшенная – он пока поживет здесь.

В этой квартире было все, чтобы, переночевав в ней, утром чувствовать себя настоящим человеком, – в том числе и молодая красивая жена. В полночь, по установленному расписанию, Роман Михайлович заканчивал дела, шел в ванную, слепящую модным акриловым блеском, и после всех предпостельных процедур некоторое время смотрелся в зеркало. Он видел: темные, чуть вьющиеся, красиво лежащие волосы, высокий лоб, зеленоватого оттенка умные глаза, прямой, с легкой горбинкой античный нос, полное лицо, но не одутловатое, а пластичное, полное тело, но не как у толстяка, а как у бывшего спортсмена, мастера спорта по классической борьбе. Не очень ему нравилась густая черная растительность на груди, но на то он и мужчина. Показав своему отражению кулак с поднятым большим пальцем, означавшим «все о’кей», он шел в спальню, будил жену и дарил ей оставшуюся, нерастраченную за день энергию.

Понятно, что на этот раз до жены он не дошел – энергия требовалась для неурочной работы.

Была середина июля. В то время, когда политики готовились к полуторамесячным парламентским каникулам, чтобы, заслуженно отдохнув, с новыми силами в новом политическом сезоне возобновить вечную и бескомпромиссную борьбу за права народа, – по телевизору прозвучала небезынтересная для некоторых из них информация.

Вечером «Киевский канал» передал, что в тюремной больнице покончил с собой киллер №1 Костюченко, на счету которого 18 заказных убийств. Скончался он якобы от «психотропных веществ». И в той же Лукьяновской тюрьме взрезал вены другой киллер – кто он и сколько совершил убийств, не сообщалось. В этом же сюжете администрация столичного СИЗО проинформировала, что «количество суицида», благодаря профилактической работе тюремных психологов, резко уменьшилось: всего 19 случаев в сравнении с 27 за аналогичный период прошлого года.

Это сообщение Роман Паукшенко слышал. Но он не думал, что экстренный вызов к боссу связан с данным новостным сюжетом непосредственно.

Когда он приехал в клуб «Панама» – одну из неофициальных резиденций Ивана Коренчука по прозвищу «Большой Крендель», депутата Верховной Рады, руководителя крупной парламентской фракции, главаря мощнейшей политико-криминальной группировки, – шефа не было. Пришлось около часа мучиться догадками, что же стряслось. Еще и помощник-секретарь босса Валера, обычно болтливый, как в рот воды набрал. Когда он напускал на себя маску высшей политической серьезности, треугольниками морща узкий лоб, его лицо становилось похожим на дорожный знак «Сужение дороги с обеих сторон». Роман, будучи ближайшим советником Коренчука, понимал, что этот верзила, привыкший выставлять из-под пиджака напоказ свою «пушку» (все знали, что пистолет газовый), не владеет никакой информацией. Но его тупое, показательно важное молчание говорило о том, что отсутствующий хозяин не обещал ничего приятного.

Около двух часов босс прибыл.

– Пошли, – буркнул зловеще, с силой рванул дверь кабинета. – Никого не пускать! – бросил секретарю, тот, вытянувшись, застыл, как робот перед своим конструктором, хлопнула дверь.

Не успел помощник расслабиться, как двери вновь распахнулись:

– Собрать всех! – крикнул Коренчук. – Всех! – оскалился и добавил: – Скажи: «Большой Крендель» вызывает!

Когда Иван Павлович называл себя по прозвищу, что случалось крайне редко, это означало, что у всей подчиненной братии будут серьезные проблемы.

– Ты понимаешь, «Щегол», сука… – наливая в две рюмки коньяк «Hennessy», начал хозяин «Панамы» и тут же себя остановил. – Подожди. Давай… – указал рукой на питье, присел прямо на стол.

Паукшенко поднялся. Он уже понял: возник новый конфликт с Евгением Щегольским – предводителем другой, конкурирующей за высшую власть в стране ФПГ (финансово-политической группы), которую с таким же успехом можно было бы назвать ОПГ (организованной преступной группировкой).

Выпили молча, как на похоронах. Действительно, понял Роман, они только что похоронили… спокойствие. Он не знал, что случилось, но чувствовал: того равновесия, которое было достигнуто в таких многотрудных переговорах со «Щеглом», того относительного спокойствия, которое позволяло им успешно делать бизнес и продвигаться к высотам власти, – больше нет.

Коренчук словно читал его мысли:

– Я ни хрена не понимаю. Только что разговор был, на нейтральной территории, тет-а-тет…

И опять замолчал, уставившись в пустую рюмку. Роман, понимая, что сейчас его роль советника как никогда важна (что могло быть важнее угроз, исходящих от главного конкурента!) взял бутылку, налил по второму разу. Подчеркнуто спокойно спросил:

– О чем разговор, Иван Павлович?

Тот взял рюмку, отошел от стола, опустил свое большое тело в диванную мякоть.

– Садись, – указал на место рядом. Заглотнул коньяк, дождался легкой отрыжки. – Дай закурить.

– У меня… нет. Вы же бросили, Иван Павлович…

Хозяин кабинета поднял глаза и посмотрел прямо на своего младшего соратника. Это были кирпично-отталкивающие, светло-коричневого цвета глаза. Телеэкран, как давно заметил Роман, неприятной ржавчины во взгляде не фиксировал, по телевизору лицо Коренчука, когда его показывали крупным планом, было вполне фотогеничным, даже симпатичным, глаза его не портили. Но вблизи эти два кружочка цвета полусозревшего помидора выражали, с одной стороны, холодное равнодушие к собеседнику, с другой – какое-то затаенно-паучье намерение. Глаза шефа напоминали Роману именно двух пауков, несмотря на то, что такое сравнение сразу вызывало связь с его собственной фамилией. А еще у Коренчука была мягкая рука. В прямом смысле слова. Это вначале удивляло Романа, ведь «Большого Кренделя» все считали очень волевым, решительным, несгибаемым и т.д. – одним словом, крутым во всех отношениях мужиком, а мягкое рукопожатие сразу размывало такой образ. Потом Паукшенко решил: никому об этом своем открытии не говорить, ведь главное – чтобы народ этого не знал, которому нужна во власти «сильная рука». В понятие «народ», по убеждениям Романа Михайловича, входило и большинство так называемой политической и деловой элиты страны, которое, по правде, ничего не решает, а годится только для того, чтобы его в нужный момент использовать.

– Закурить! – повысил голос босс, уставившись на младшего коллегу кирпичным взглядом.

Глубоко вздохнув, Паукшенко достал из кармана пачку «Маrlboro», принес с тумбочки давно пустующую пепельницу, поставил на журнальный столик.

– Спокойствие, главное спокойствие, – выпустив дым изо рта, словно проникший в него злой дух Щегольского, сам себя предупредил Иван Павлович. – Давай думать. Значит так: вечером, где-то в половине девятого, «Щеглу» кто-то позвонил. На мобилу. И сказал всего несколько слов, коротко, но разборчиво: «Поздравляем, вам ценный подарок, возьмите в почтовом ящике на Рейтарской». Это дословно, «Щегол» клянется. Он как раз был у себя в квартире, в охраняемом доме, ты понял – охраняемом! – на Рейтарской, ты знаешь, где он живет. Его человек спустился, вскрыл конверт, проверил на вшивость, нет ли там порошка, читать, конечно, не стал, принес пахану. А там, в компьютерной распечатке, слушай внимательно, самое интересное…

– Я слушаю… – подался вперед Роман.

– В письме говорилось, что два киллера, которые сидят на Лукьяновке, признались, что это он, «Щегол», заказал Омельчука из налоговой, ты помнишь, и нардепа Вишняченко. И главное – эти признания киллеров записаны на видео. Теперь слушай, цепочка какая: это было в полдевятого. А в девять впервые сообщили, что эти киллеры мертвы, вроде бы, покончили с собой. Самое интересное, что этот звонок «Щеглу» был сделан из мобилы, которую позавчера украли в нашем партийном офисе у одного нашего человека. Догоняешь? Получается, что это мы убрали киллеров и теперь показаниями, записанными на видео, будем его шантажировать. Он мне прислал эсемэску: «Поздравляю. Надеюсь, поделишься новыми видеофильмами». Пришлось встретиться. Я доказывал, что никакого видео нет, мы тут ни при чем, что это подстава, но «Щегол» не поверил… Что делать? Давай, думай, ты у нас умный! Что это вообще за фигня?

Паукшенко закурил.

– Я думаю, пока ничего не делать. Допустим, у нас есть такие записи. Пока мы их не пустим в дело, «Щегол» тоже ничего не будет предпринимать…

– Да? Ты уверен? И те, кто это заварили, тоже ничего не будут предпринимать? Зачем же они тогда замутили, ты, грамотей? Кто это мог сделать? Вот над чем думать надо!

– Я думаю, что кроме людей «папы», на такое никто не осмелился бы. Или, второй вариант, это сам «Щегол».

– «Щегол»? Да он на такие комбинации не способен.

– Он-то не способен, а его люди… Я слышал, он нанял целую бригаду новых политтехнологов из Москвы.