Романтическая океанология

В Ванкувере нас разместили в квартире-кондоминиуме в километре от фирмы HYCO. Дали автомобиль «Шевроле-Вега» красного цвета. В это время на фирме шла сборка аппарата «Пайсис V», который строился по заказу английской компании P&O. С моим приездом начались работы по изготовлению, а затем испытаниям комплектующих для нашего «Пайсиса VII», который должен был собираться в Швейцарии. Одновременно И.Е. Михальцев пробивал финансирование на второй «Пайсис». В контракте с HYCO была заложена поставка научного и навигационного оборудования в двойном комплекте, а оборудование тянуло 30 % финансирования. Это существенно облегчало задачу получения финансов на второй аппарат. И это удалось гораздо раньше, чем был построен первый аппарат – «Пайсис VII». В мои обязанности, как и при создании «Пайсиса IV», входило наблюдение за изготовлением узлов аппарата, участие в их заводских испытаниях и в сборке отдельных блоков. На мои плечи легла еще одна большая работа: фирме было поставлено условие, что «Пайсис VII» поставляется в СССР в коммерческом варианте, т. е. без научной и навигационной аппаратуры. Это решение было принято под давлением американцев позже, чем был подписан контракт. Поэтому комплект научного и навигационного оборудования должен был поставляться отдельно от аппарата, так же как и все детали и узлы, необходимые для его установки на аппарат. Решение проблемы по подбору вводов в прочные сферы, кабелей, разъемов для оборудования, согласование изготовления кронштейнов и других узлов для установки легло на мои плечи. Но эта задача решалась несколько позже, когда стало ясно, какое оборудование будет поставлено. Ведь существовало эмбарго, и было много проблем с поставкой наиболее современного оборудования, особенно фирмами США. Но пока стоял вопрос о строительстве «Пайсиса VII».

В ноябре 1974 года в Швейцарию были поставлены 4 прочные сферы (обитаемая и три балластные), изготовленные в Англии, на фирме «Vickers». В это же время из Ванкувера на транспортном судне были отправлены в Европу основные комплектующие: связующая рама, насос высокого давления, блоки синтактика, кабельная и гидравлическая оснастки, аккумуляторы, манипуляторы и другие узлы и компоненты. Несколько позже самолетом отправили локатор кругового обзора высокого разрешения «Весмар Марин», подводную связь фирмы «Мезотек», радиосвязь, внутренние панели и другое. Я лишь один раз в марте 1975 г., когда сборка аппарата шла к концу, слетал на неделю в Швейцарию с целью ознакомления с тем, что сделано, и подписи некоторых технических документов, одобренных регистром ABS (American Beaureau of Shipping). А затем, уже в начале мая, я вылетел в Италию, в Геную, где предполагалось проводить морские испытания аппарата. Туда же прилетели члены приемочной комиссии во главе с Андреем Сергеевичем Мониным, а вместе с ними группа предполагаемых пилотов из Отдела В.С. Ястребова с целью прохождения краткого курса обучения устройству «Пайсиса» и работе на нем. Из шести человек, приехавших в Италию, в команде «Пайсисов» осталось лишь двое – В.С. Кузин и А.М. Подражанский; остальные после Италии продолжали заниматься инженерными делами по профилю прежней работы. В приемочную комиссию входили А.С. Монин, И.Е. Михальцев, В.С. Ястребов, В.П. Бровко (все ИО РАН) и я как представитель в/о «Судоимпорт». Все поселились в небольшом курортном поселке Варацци вблизи Генуи в отеле «Аристон». Монин сразу поставил условие, чтобы у приемочной комиссии была машина. Я переговорил с менеджером нашего контракта с HYCO Дагом Тэйлором, и мне дали «Фиат-132» на 5 мест, включая шофера, т. е. меня. Посмотрев аппарат и ознакомившись с положением дел, Монин сказал: «Пусть пилоты вместе с канадцами занимаются подготовкой аппарата к погружению (там оставалось работы на 3–4 дня), а мы (т. е. члены комиссии) поедем в путешествие по Италии. Наша поездка была организована тем же Дагом Тэйлором, который заказал нам гостиницы во Флоренции и Венеции и выдал мне под отчет некоторую сумму денег. Вся поездка составила 4 дня. Мы были во Флоренции и в Венеции. Походили по Музеям, покатались на гондоле, и, конечно же, я получил огромное удовольствие от поездки на машине по прекрасным дорогам. В то время таких дорог у нас практически не было. Я сидел за рулем, рядом И.Е. Михальцев, а сзади – А.С. Монин и В.С. Ястребов. На автостраде обычная скорость 140–150 км/час. Михальцев шутил: «Летишь, как ракета, директора угробишь». Монин отшучивался: «Ты спереди сидишь, ты и будешь первым!»

А вообще с Мониным было очень интересно ходить по городу и, в особенности по музеям. Он очень много знал и об итальянском искусстве, об эпохе Рафаэля, Леонардо и т. д. Поездка доставила всем очень большое удовольствие. Мне особенно понравилась Венеция: это одно из тех мест, которые мне хотелось посетить. И вот оно случилось… По пути иногда останавливались на пикники в живописных местах. В багажнике лежало несколько бутылок вина и некоторая снедь, подаренные нам хозяином гостиницы «Аристон». Монин спрашивал: «А шоферу можно? (вино)». Но там не было ни ГАИ, ни «алкогольных трубок»: свободно и привольно. Лишь изредка встречались знаки ограничения скорости 100 км/час. Михальцев сразу говорил: «Куда летишь? Здесь 100 км». А Монин отвечал ему: «Это нижняя граница! Можно до 200». Наконец, мы вернулись назад, в Варацци. При подъезде Монин начал скучать и говорить, что вот де мы прогуляли несколько дней, а ребята здесь вкалывали. Я ему говорю: «Андрей Сергеевич! Вы здесь для того, чтобы приемочный протокол подписывать». А он мне: «А ты?» «А я свое дело практически сделал: столько уже подписал. Пусть ребята поработают». И вдруг Монин говорит: «А я вот возьму и не подпишу!» Я отвечаю: «Подпишите». «Нет, не подпишу», – уверенно говорит он. Но об этом позже.

На следующий день состоялись глубоководные испытания «Пайсиса VII». В экипаже были два канадских пилота и Виктор Бровко (представитель Заказчика, т. е. ИО РАН). Договорились о погружении на 700 м, т. к. работы производились с небольшой баржи, а глубина 2000 м, на которую был рассчитан «Пайсис VII», находилась на расстоянии 15 миль от берега; 700 м – всего в одной миле. Погружение прошло успешно. Через день должно было состояться подписание приемочного акта. На следующий день прилетели президент HYCO Ричард Олдекер и вице-президент Дэвид МакДональд. И вот день подписания. Собрались все канадцы и все наши в небольшом холле гостиницы «Аристон». Текст приемочного акта готов, ждем Монина. За ним пошел Михальцев. Приходит и говорит: «Он сказал, что подписывать не будет. Что делать?» Я говорю: «Подождите, я схожу». Мне говорили люди из одного ведомства, что есть такая краткая формулировка – «надо», которая работает безотказно в любой ситуации. Поднимаюсь в номер Андрея Сергеевича, стучу в дверь. «Да», – говорит он. Вхожу и смотрю на Монина вопросительно. Он говорит: «Я же сказал: не буду – значит не буду, и не уговаривай». Я говорю: «Андрей Сергеевич! Надо». «Зачем?». Я опять: «Надо». Он думает и спрашивает: «Думаешь, надо?». Я опять: «Надо». После раздумья говорит: «Ну ладно, иди. Сейчас приду». Спускаюсь вниз, все ждут. Я молча сажусь. Гробовая тишина. И вдруг спускается Монин и сразу спрашивает: «А где шампанское?» Общий выдох, и засуетился Дэвид МакДональд в поисках шампанского. Вскоре все появилось. Без слов были подписаны оригиналы приемочного акта. Монину Олдекер подарил редкую ракушку, которую тот выбрал сам в одном из магазинов, а купил Даг Тэйлор. Вечером состоялся банкет. Но на этом процесс приемки «Пайсиса VII» не закончился. Предстояла еще отправка аппарата в Советский Союз на одном из наших грузовых судов, стоящих в порту Савонна.

В Генуе находилась штаб-квартира советско-итальянской судоходной компании, вице-президентом которой был Виктор Левин, к которому мне было рекомендовано обратиться. С его помощью, а также с помощью людей с HYCO, которые помогали бороться с саботажем докеров и работников порта, бастовавших с целью вымогания денег за перевозку аппарата к судну, погрузку на борт и т. д. В результате с этой проблемой мы справились, и «Пайсис VII» уплыл на нашем судне в Новороссийск. А вся наша команда во главе с Мониным улетела в Москву сразу после подписания приемочного акта.

Я вернулся из Италии в Ванкувер, к моей семье. В мое отсутствие им помогали мои друзья Мак Томсон и его жена Мо?рин. Вопрос о поставке второго аппарата «Пайсис XI» уже был решен. Игорю Евгеньевичу Михальцеву удалось добыть дополнительные деньги во Внешторге, и было подписано дополнение к контракту на поставку второго аппарата. «Пайсис VII» был поставлен без научного оборудования, которое было заказано, но еще не было готово. Большинство оборудования было канадского производства. В Америке были заказаны компьютер «Hewlett-Packard-9603», большой графопостроитель у фирмы Calcomp, датчик скорости звука и некоторые другие приборы. Имея в распоряжении всю документацию, я начертил блок-схему всего комплекса оборудования, подлежащего установке на аппараты «Пайсис VII» и «Пайсис XI». Обложился справочниками по кабелям, разъемам и т. д., которые мне предоставил снабженец HYCO Боб Лауден, и начал подбирать нужные элементы. Когда моя работа была закончена, я отдал все сделанное моему старому другу (еще по 1971 году) Майку Макдональду, который на фирме ведал навесным оборудованием, устанавливаемым на аппараты «Пайсис». С некоторыми корректировками мои разработки были приняты, и фирма разместила заказы на все комплектующие. Была проделана большая работа, которую надо было воплощать в жизнь уже в нашей стране после моего возвращения. А тем временем, началось создание аппарата «Пайсис XI». На заводе в Виктории (столице провинции Британская Колумбия, в которой находится Ванкувер) «Victoria Machinery» изготавливались прочные сферы. Остальная оснастка аппарата изготавливалась на фирме по отработанным технологиям. Поставка аппарата «Пайсис XI» была намечена на весну 1976 года. В правилах экспортного регулирования на товары в рамках эмбарго имеется пункт, согласно которому товар поставляется в социалистические страны без проблем, если уже имел прецедент поставки этого товара. Поэтому в связи с тем, что в СССР был уже поставлен «Пайсис VII», второй аппарат мог быть поставлен из Канады и никто не мог этому помешать. Было лишь одно условие: аппарат должен содержать не менее 80 % канадских материалов и комплектующих. Это условие выполнялось фирмой неукоснительно.

Во время пребывания в Ванкувере я регулярно (раз в 1–2 месяца) летал в Оттаву и каждый раз встречался либо с А.Н. Яковлевым, бывшим тогда послом в Канаде, либо с его помощниками. Учитывая опыт 1971–1972 гг., на этот раз ситуация с поставкой «Пайсисов» была под контролем государства. Однажды в Ванкувер прилетел Г.А. Арбатов (директор Института США и Канады), позвонил и заехал ко мне в гости. Обсудили ситуацию. Он спросил, нет ли проблем, которые нужно решать на высоком уровне или с американцами. Сказал, что отсюда летит в США, где встретится с Г. Киссинджером, с которым уже обсуждал вопрос о «Пайсисах», что Киссинджер обещал, что американцы вмешиваться на сей раз не будут. Надо сказать, что знакомство с Г.А. Арбатовым было очень полезным. Оно пригодилось позже, когда решался вопрос о создании аппаратов «Мир-1» и «Мир-2» (6000 м).

Создание «Пайсиса XI» шло своим чередом. Прочные сферы были изготовлены и испытаны на испытательном комплексе в Сан-Антонио (США). Аппарат «Пайсис XI» был практически готов в марте 1976 г. В апреле были произведены первые испытания аппарата около острова Ванкувер, в бухте Джервис (Jervis Inlet). Я впервые погрузился на глубину 700 метров. Такая глубина испытаний была оговорена в контракте. Для испытаний был выбран очень живописный подводный пейзаж. Аппарат погружался на глубину 700 м и потом поднимался по практически вертикальному уступу, густо населенному различными животными: обилие губок, кораллов, морских перьев, звезд, офиур и, конечно, рыб. По-настоящему сказочное морское царство! Приемочная комиссия собиралась постепенно. Сначала прилетел А.М. Подражанский, который провел со мной пару недель на барже во время первых испытаний аппарата в апреле 1976 г. В конце апреля прилетели И.Е. Михальцев, В.С. Ястребов, В.П. Бровко и зам. председателя в/о «Судоимпорт» П.Н. Ганин. Все, кроме Ганина, погрузились на глубину 700 м. Ждали Монина. Я предложил, чтобы по его приезде на баржу сразу его и погрузить. Были возражения: мол, он устанет от длинного перелета и т. д. А схема прилета была следующая: сначала прибытие в Ванкувер (из Москвы это 18 часов), а затем на маленьком одномоторном гидроплане – перелет к месту погружений. Для погружений использовали баржу с установленным на ней 16-тонным краном и двух больших автотрейлеров для жилья, по 10 кабинок на 2 человека каждый и кухней со столовой. Этот опыт организации погружений мы использовали при работах на Байкале и гораздо позже на Женевском озере (уже с ГОА «Мир»).

А пока приехал усталый Монин, которому я сказал: «Андрей Сергеевич! А прекрасно, сразу с самолета и на 700 м в подводный рай!» Все внимательно на него смотрят, а он сразу поднимает большой палец на правой руке и улыбается. Надо знать Монина! Через полчаса Андрей Сергеевич был уже под водой с канадским пилотом Стивом Джонсоном. Через три часа, выйдя из аппарата, Монин не скрывал восторга, улыбаясь и извергая массу эмоций о том, какое удовольствие он получил и что он видел. Потом, посмотрев на меня, сказал: «Ну что? Не зря я вас заставил все это делать!» «Не зря! Прекрасные аппараты мы теперь имеем. Спасибо Андрею Сергеевичу и Игорю Евгеньевичу», – говорю я. «И Анатолию Михайловичу!» – добавляет Монин. – «Ну, что, друзья, пора, пожалуй, отметить это дело!» Андрей Сергеевич любил праздновать, когда что-то сделано. В одном из трейлеров располагалась столовая, в которой был быстро накрыт стол. Произносились тосты, появилась гитара. Андрей Сергеевич любил слушать мои песни и песни других авторов, которые я пел, особенно Высоцкого. Позже, уже в экспедиции, которую возглавлял Андрей Сергеевич, таких посиделок было много – практически после каждого погружения.

Аппарат «Пайсис XI» был испытан и принят. Руководством HYCO был устроен прощальный банкет, говорились хорошие слова. Когда все закончилось, Михальцев спросил меня «Ну, что дальше?» Я ответил: «Работа и 6000 метров». Я имел в виду работу с «Пайсисами» и создание аппарата на 6000 м. «А почему не 11 000?» – спросил Игорь Евгеньевич. «6000 м – это возможность проводить исследования на 98 % площади океана от поверхности до дна. Кроме того, аппарат на 6000 м будет иметь такие габариты и вес, которые позволят работать с борта наших научно-исследовательских судов», – ответил я. Михальцев согласился, тем более что нами уже были проведены переговоры с Маком Томсоном о создании шеститысячника небольших габаритов и веса с новым источником энергии, базирующимся на гидразине. Эта идея понравилась Монину и была им одобрена.

А пока после приемки аппарата надо было еще немного подождать и задержаться в Ванкувере, так как не все еще было готово для отправки аппарата «Пайсис XI» в СССР. Самое главное – не все научное и навигационное оборудование было поставлено на фирму, а без этого нельзя было грузить аппарат на наше судно, которое ждало и должно было доставить груз во Владивосток. Поэтому приемочная комиссия еще две недели пребывала в Ванкувере – этом городе невероятной красоты. Конечно, побывали в Стэнли-парке, сходили в аквариум с великолепным шоу с дельфинами и касатками. Были в гостях у некоторых сотрудников HYCO, в частности, у менеджера контракта Дага Тэйлора. В 2016 году я был приглашен в Ванкувер на специальный сбор HYCO, который проходит время от времени. Я там увидел некоторых сотрудников еще 1971–1972 и 1974–1976 гг. – тех, с которыми я работал на фирме. Даг Тэйлор провез меня по памятным местам Ванкувера, включая тот блок квартир, где я жил с семьей. Потом мы заехали к нему домой. И здесь на стене я увидел фотографии 1976 года во время прекрасного приема, который для нас тогда устроил Даг Тэйлор, на которых были и Монин, и Михальцев, и многие другие. И Даг сказал: «Анатолий! Это были самые прекрасные моменты в моей жизни» Да и многие сотрудники с HYCO вспоминали работы с русскими как самые интересные и самые важные в их жизни…

Мое возвращение в Институт. Первые погружения

Но вернемся снова в 1976 год. Приемочная комиссия уехала в конце мая. Со мной остался А.М. Подражанский, который должен был плыть на судне вместе с аппаратом «Пайсис XI» во Владивосток. Вскоре после погрузки аппарата и большого количества ящиков с оборудованием на судно оно вышло во Владивосток. Моя семья возвращалась домой на пассажирском судне «Михаил Лермонтов», совершавшем круиз из Нью-Йорка в Ленинград. По пути были заходы в Гавр и в Гамбург. В конце июня мы приехали поездом из Ленинграда в Москву. Мне нужно было возвращаться в Институт, ждала большая работа по оснащению аппаратов научной и навигационной аппаратурой. В Ванкувере мы договорились с Мониным, что я буду принят в Отдел техники подводных исследований, возглавляемый В.С. Ястребовым, на должность старшего научного сотрудника. Я пришел к Ястребову, но он сказал, что он меня может взять только на должность младшего научного сотрудника, хотя присутствовал при нашем разговоре с Мониным в Ванкувере и утвердительно кивал в знак согласия. Я поехал в Люблино и пошел к Андрею Сергеевичу. Монин улыбнулся и сказал: «Как договорились». Он позвал ученого секретаря и сказал: «Напиши письмо в Президиум АН о выделении ставки старшего научного сотрудника для Сагалевича, надо приложить список научных трудов». В то время у меня их было около 20. «А ты пиши заявление, я подпишу». Так я стал старшим научным сотрудником Отдела техники подводных исследований. Я сказал Монину: «От Ястребова – зуб!» Монин улыбнулся и махнул рукой. Практически сразу я улетел в Голубую бухту – Южное отделение Института вблизи Геленджика. Весь состав Отдела был уже там. Одна группа занималась телеуправляемыми аппаратами (Манта», «Скат» и др.), вторая, которой руководил Подражанский, – «Пайсисами». Ждали меня, поскольку в моих руках были и схемы, и чертежи на установку оборудования на «Пайсисы». Для установки оборудования была сформирована команда из сотрудников ОКБ ОТ и группы подводных обитаемых аппаратов (ПОА). Электрический монтаж на аппаратах делал высококвалифицированный монтажник из ОКБ Юрий Осипов. Он когда-то работал на монтаже космических аппаратов. Работу по проверке и монтажу электронных блоков осуществляли Юрий Карпович и Евгений Черняев. Механические работы по установке датчиков и приборов выполняли Олег Андросов и Николай Нужный из ОКБ ОТ. Я осуществлял общую координацию работ и настройку аппаратуры после ее установки и практически в течение месяца не вылезал из обитаемых сфер «Пайсиса VII» и «Пайсиса XI». В середине августа оба аппарата были оснащены научной аппаратурой, включавшей набор датчиков фирмы Guidline (Канада) – датчики CTD, два 3-координатных электромагнитных датчика скорости течений, мутности воды. Запись измеренных данных осуществлялась на катушечный видеомагнитофон вместе с записью видеоизображения с видеокамеры (черно-белой, т. к. цветной в то время еще не было). Фотои видеокамеры были поставлены фирмой Hydro Products (США) – это, пожалуй, лучшее, что существовало в то время. Гидроакустическая система навигации с длинной базой (с донными маяками) была разработана канадской фирмой Mezotech, которая поставила и подводную связь. После установки оборудования было совершено два погружения обоих аппаратов на небольшую глубину (100–150 м) вблизи берега. Погружения обеспечивались береговым лебедочным комплексом, который заводил аппарат на колесной тележке из ангара в воду, где водолазы-аквалангисты отцепляли аппарат, и он буксировался в точку погружения небольшим судном. Такая система, конечно, ограничивала возможности и не позволяла осуществлять погружения на большие глубины вдали от берега. Но для экспериментальных работ такая схема была вполне приемлема, тем более для проверки работы оборудования после его установки. Что было отрадно – что все оборудование на небольших глубинах работало нормально. Было совершено и одно научное погружение с Н.А. Айбулатовым. На базе этого погружения была сделана первая публикация статьи в журнале «Океанология» о характере микрорельефа в шельфовой зоне Геленджика. Уже в сентябре, выбрав хорошую погоду, решили сделать погружение на глубину 700 м. Отбуксировали аппарат «Пайсис XI» на расстояние около 5 миль от берега и утром начали погружение. В экипаже Подражанский, Кузин и я. В обитаемой сфере спокойно, как всегда, вся аппаратура функционирует нормально, ведется запись параметров на видеомагнитофон, на мониторе мелькают частички планктона, медузы. Подошли к глубине 180 м – границе сероводородной зоны в Черном море. И здесь я увидел скопление дохлой рыбы, она как будто плавала на этой границе, одновременно на кривой плотности появился резкий скачок в сторону увеличения. А далее изменился цвет воды: из зеленого он стал темным, а глубже – черным. На глубине 340 м в кабине запахло сероводородом. Осмотрели стенки сферы, справа-спереди выше иллюминатора из одного из вводов струилась вода тонкой струйкой. И сделать ничего было нельзя, ибо этот тонкий кабельный ввод затягивался снаружи. Выход один: всплывать. Включаю насос высокого давления, откачивающий водяной балласт из балластных сфер, сообщаю на поверхность о возникновении течи. Идем наверх, на глубине 150 м течь прекращается, поступают внутрь лишь отдельные капли. Мы благополучно всплыли. На следующий день вывернули кабель из ввода, оказалось срезанным уплотнительное кольцо при затяжке. Конструкция этого ввода оказалась не совсем верной, ибо годом позже ситуация повторилась при погружении на гораздо большую глубину. После того случая конструкция этого ввода была изменена. А пока аппарат «Пайсис XI» со всем оборудованием был испытан на глубине 340 м. Необходимы были более глубоководные погружения. Но для выхода в океан необходимо было дооборудование наших океанских судов «Академик Курчатов» и «Дмитрий Менделеев» спуско-подъемными устройствами, над чем работал И.Е. Михальцев. А еще в Ванкувере А.С. Монин высказал идею о проведении первых работ с «Пайсисами» на озере Байкал. И в начале 1977 г. мы начали прорабатывать вопросы организации Байкальской экспедиции: переброски аппаратов самолетом с Кавказа в Иркутск, подбора подходящей баржи на Байкале, разработки методики проведения погружений и т. д. Экспедиция на озеро Байкал началась с перевозки «Пайсисов» в Иркутск. Ближайший аэропорт, с которого мог взлететь «Антей», на котором планировался перелет с «Пайсисами», находился в Моздоке. Поэтому оба аппарата и масса оборудования были перевезены из Геленджика в Моздок. Мы сопровождали автопоезд из трех трейлеров, а потом часть подводной команды полетела на «Антее» в Иркутск, а я вернулся в Москву. В Иркутск я полетел в начале июля. Оттуда на «Комете» добрался до Листвянки. На Байкале я был впервые, и «прогулка» по Ангаре на «Комете», и сам Байкал потрясли меня своими красотами. В Листвянке кипела работа: наши ребята во главе с Подражанским балластировали речную баржу, которая должна была служить платформой обеспечения при погружениях; на берегу стоял 16-тонный автокран, который заехал на баржу после того, как она была готова. Начальником экспедиции А.С. Монин назначил молодого геолога Е.Г. Мирлина, погружениями аппаратов «Пайсис» руководил А.М. Подражанский. Экспедиция на озеро Байкал явилась хорошей школой для пилотов, которые впервые пилотировали аппараты в условиях сложного рельефа, характерного для океанических рифтовых зон. Здесь были и крутые склоны, и вертикальные уступы, и нависающие карнизы, и трещины различной ширины, называемые гьярами. Такой рельеф обусловливал очень внимательное отношение к пилотированию. Ведь в этих условиях необходимо было производить отбор геологических и биологических образцов, измерения с помощью датчиков, видео- и фотосъемку наиболее интересных участков донного рельефа, животных и т. д. Я не буду описывать весь ход экспедиции, а расскажу лишь об одном самом глубоководном погружении, которое имело большое значение для преодоления психологического барьера глубины. Погружение состоялось 12 августа 1977 г. в аппарате «Пайсис XI» на глубину 1410 метров. В экипаже А.М. Сагалевич, А.М. Подражанский и Н.С. Резников (руководитель водолазной группы в Лимнологическом Институте в Листвянке). Закрыли люк, аппарат спустили на воду, отбуксировали в точку погружения. Открываем клапана вентиляции, вода заполняет цистерны главного балласта пластиковые емкости в верхней части аппарата. Затем принимаем воду в прочные балластные сферы и уходим с поверхности. Идем вниз, наблюдая через иллюминаторы за разнообразием планктона в толще воды. Подходим к глубине 1000 м. Сообщаю на поверхность: «Глубина тысяча!» В ответ звучит: «Ура!» И сразу, как по мановению волшебной палочки, из того же самого ввода, что и на Черном море, брызнула струйка воды. Конечно, сразу сообщили на поверхность, затем включили насос высокого давления, откачивающий водяной балласт из балластных сфер. Решили измерить, как быстро поступает вода внутрь. Николай Резников быстро выпил бутылку «Пепси-Колы» и подставил ее под струю. Скорость поступления воды оказалась небольшой. По мере откачки воды аппарат ускорялся. Подражанский с грустью спрашивает меня: «Что будем делать?» Отвечаю: «Устраним неисправность, и завтра пойдем снова в том же составе». Это погружение было очень важным, т. к. через два дня на Байкал прилетал А.С. Монин. Разумеется, первое глубоководное погружение было бы хорошим подарком директору. После погружения вывернули ввод, сменили уплотнительное кольцо, причем механик Толя Сидоров сделал это на сей раз сверх аккуратно, сказав: «Фирма гарантирует». На следующий день операцию повторили, но на сей раз нас ждал успех: дошли до дна без проблем. «Глубина 1410 метров», – сообщаю на поверхность. Присутствовало состояние эйфории: в первый раз на такой глубине! Дно покрыто осадком. Немного походили вокруг, увидели выход коренной породы: из осадка как будто бы торчал ящик, слегка обломанный сверху. Конечно, тогда у нас не было ответа, но, оглядываясь назад, я думаю, что это был выход газогидрата. Позже, уже с «Мирами» в 2009 году мы нашли целое поле подобных выходов, присыпанных осадком, в центре Байкала. И это были газогидраты. Но пока мы учились. Через день после глубоководного погружения в Листвянку прибыли Монин и Ястребов. Я рассказал Андрею Сергеевичу о ходе погружений и, конечно, о глубоководном погружении. Его заключение было следующим: «Хорошо, что, когда потекло, в штаны не наложили!» – и захохотал. Он любил шутки, но у каждой шутки был подтекст. Подтекст этой шутки выплыл после экспедиции в Красное море, которой руководил Монин. Но об этом позже. Настал сентябрь, экспедиция закончилась. Мы совершили 43 погружения, в которых участвовали ученые Сибирского отделения АН СССР: Лимнологического института, Института земной коры и Института геохимии им. А.П. Виноградова. Был получен большой объем научных данных, позже опубликовали сборник статей. Я написал песню об экспедиции, которую мы распевали всей командой. В этой песне, наверное, единственной, фигурирует фамилия Монина как организатора экспедиции.

Однажды утром нас Андрей Сергееич Монин
На совещание в кабинет к себе позвал.
И сообщил, что «экспедис» он делать склонен,
И на Байкал маршрут прокладывать приказал.
Сборы медленно идут,
Спать спокойно не дают.
Говорят нас на Байкале ждут.

Припев:

На Байкале мы «Пайсис» опускали
На самую большую глубину.
Камни доставали, трещины искали,
Чтобы рифтом удивить страну.

И вот в «Антей» мы аппараты загрузили.
В Сибирь с Кавказа он их быстро перевез.
На дно Байкала мы в Листвянке погрузились

И оказались в настоящем мире грез.
Здесь большая глубина,
И из мрамора стена,
В губках и планариях она.

Припев:

С утра пораньше покидаем мы Листвянку,
Садимся в «Пайсис», открываем клапана.
В иллюминаторе мы видим голомянку,
Открывши рот, сопровождает нас она.
Внутрь вдруг вода пошла,
Тонкой струйкой потекла.
Но здесь «Пепси-Кола» нас спасла.

Припев:

Настала осень, «экспедис» мы завершили.
И погружений совершили сорок три.
Письмо от Брежнева с помпоном получили.
И хором грохнули романс «Звезда, гори».
Получили ордена.
За кормой бежит волна.
В Тихий океан зовет она.

Припев.

Дорога в океан

Я вернулся в Москву в конце сентября. К этому времени И.Е. Михальцев договорился с «Судоимпортом» о ремонте НИС «Академик Курчатов» и «Дмитрий Менделеев» в Югославии. Целью этого ремонта была установка на оба эти судна спуско-подъемных устройств для работы с «Пайсисами» в океане. Идем с Михальцевым к директору. Игорь Евгеньевич рассказывает о дооборудовании судов, обсуждаем план действий. На меня ложится осуществление плана по переброске аппаратов с Байкала в Югославию, а затем поездка в Югославию с целью согласования вопросов по дооборудованию судов и наблюдения за ними. Для доставки «Пайсисов» в порт Риека, где планировался ремонт, нужен был промежуточный пункт, где, во-первых, мог приземлиться «Антей» с аппаратами, а во-вторых, куда могли бы зайти суда для приема «Пайсисов» на борт, чтобы вместе с ними идти в Риеку. С помощью Главного Штаба ВМФ был выбран г. Николаев на Черном море, где дислоцировалась воинская часть морской авиации с большим аэродромом. В этой части можно было оставить «Пайсисы» под охраной до прихода наших судов. Я прилетел в Николаев; с руководством в/ч выбрали место, где можно было оставить «Пайсисы». Командир части сказал, что организует постоянный пост по охране аппаратов. Здесь выполнялось любое наше требование, т. к. было личное указание командиру части со стороны Главкома ВМФ С.Г. Горшкова. Вскоре прилетел «Антей» с двумя «Пайсисами» и частью подводной команды. Разместили аппараты на огороженной площадке, и я улетел в Москву для подготовки выезда в Югославию.

Когда я приехал в Риеку, НИС «Академик Курчатов» уже стоял на верфи, через несколько дней пришло НИС «Дмитрий Менделеев». Работы по установке тяжелых кран-балок для выполнения спуска и подъема «Пайсисов», а также по переоборудованию лабораторий для проведения работ с аппаратами заняли полтора месяца. Еще неделю заняли испытания кран-балок на выходе из бухты, в которой располагается порт Риека. Практически все было готово для проведения работ с «Пайсисами» в океане. Из Риеки «Академик Курчатов» ушел в г. Калининград, а «Дмитрий Менделеев» – во Владивосток. Планировалось «Пайсис XI» использовать в Атлантике и, возможно, в Индийском океане, а «Пайсис VII» – в Тихом океане и также в Индийском. К тому времени наша группа, работавшая с ПОА, насчитывала десять человек – явно недостаточно, чтобы работать с двумя аппаратами одновременно. Но в 1978 г. был введен в строй аппарат «Аргус» (600 м) в Южном отделении Института, и мы могли приглашать в экспедицию сотрудников оттуда. Однако в первое время работы велись довольно робко и только одним аппаратом: либо с НИС «Академик Курчатов» с «Пайсисом XI», либо с НИС «Дмитрий Менделеев» с «Пайсис VII». Первая экспедиция двумя аппаратами с двух судов состоялась в 1981 г., но об этом позже.

А пока Андрей Сергеевич пытался пристроить аппараты для работы в уже спланированных рейсах. Первая экспедиция состоялась в 1978 г. на НИС «Дмитрий Менделеев» в Тихий океан. Начальником экспедиции был Ю.П. Непрочнов, капитаном судна А.С. Свитайло – один из лучших наших капитанов, с которым у меня сложились очень теплые отношения. Но в этой экспедиции было все не так просто. Прошла уже половина рейса, а погружений все нет. Делают сейсмику, геологию с трубками и дночерпателями, биологию с тралами. Наши просьбы о погружениях игнорируются отговорками: «Здесь нет подходящих глубин». «Ну, пошли туда, где есть: здесь все рядом». Все бесполезно. Мой друг А.С. Свитайло даже сказал мне: «Ты что, Толя, у меня жена, дети! А если что случится?» Перед рейсом мы сидели как-то с Андреем Сергеевичем, Игорем Евгеньевичем и некоторыми другими в неофициальной обстановке, я играл на гитаре, пел песни и спросил Монина: «А что, если будет саботаж со стороны руководства экспедиции?» Он отвечает: «Найди способ сообщить мне». В рейсе все телеграммы руководству Института подписывал начальник экспедиции. Поэтому мы договорились с Михальцевым о том, какими аллегориями мы будем пользоваться при переписке. Когда терпение лопнуло, я послал телеграмму Михальцеву: «Рыбы много, но не ловится совсем!» Там были и другие фразы. Через два дня приходит телеграмма Непрочнову: «Приказываю срочно начать работы с «Пайсисами». Монин». Началась суета. Меня вызывает Непрочнов, показывает телеграмму, спрашивает: «Кто сообщил Монину, что «Пайсисы» не работают?» Отвечаю: «Я». В ответ – ни слова. Спрашиваю: «Когда начнем?» Он мне отвечает: «В двух сутках хода отсюда находится атолл Хермит, там подходящие глубины. Пойдем туда». Нам было важно сделать первые погружения в океане, а глубины были не столь важны. Захожу к Свитайло: «Анатолий Степанович! Что делать будем?» Он отвечает: «А что, понимаешь, делать? Будем опускать». Лед тронулся, и ключевую роль в этом опять сыграл Монин. На Хермите совершили 5 погружений на глубину до 500 метров. Главным было то, что отработали операции спуска-подъема аппарата, взаимодействие между подводниками и командой судна. Появились и первые научные наблюдатели, погружавшиеся в «Пайсисах» – А. Миронов, А. Городницкий и другие. К сожалению, в этом 4-месячном рейсе был всего один период с погружениями аппаратов, но он был очень важен для планирования дальнейших работ: появилась уверенность, что мы на правильном пути.

Далее, осенью 1978 г. команда из пяти человек подлетала в рейс Р.В. Озмидова на НИС «Дмитрий Менделеев» в Сингапур. В этом рейсе планировалось впервые провести измерения пульсаций гидрофизических параметров на возможно большей глубине. Для этих целей в ОКБ ОТ были разработаны датчики пульсаций в виде цельного блока. Этот блок можно было брать в манипулятор и выставлять в любом направлении в зависимости от направления течений. Этот эксперимент был очень важен для выделения возмущений, создаваемых посторонними источниками (подводными лодками и др.) на фоне стандартных шумов океана и естественных пульсаций водной среды вблизи дна. Мы погружались в «Пайсисе VII» вдвоем с Подражанским в Тиморском море на глубину 1730 м. Это было самое глубокое погружение аппаратов класса «Пайсис» за всю историю. Канадцы всего один раз погрузились на глубину 1500 м с большими осторожностями. Мы благополучно дошли до дна. Течение у дна было незначительное. Мы сели плотно на дно, взяли датчики в манипулятор и расположили их навстречу течению, направление которого было определено визуально по перемещению частиц планктона и взвеси относительно аппарата. Измерения длились около сорока минут, данные были записаны на видеомагнитофон в цифровом виде вместе с записью изображения блока датчиков и перемещающихся в воде частиц. После расшифровки на поверхности гидрофизик Виктор Беляев скажет: «Материал бесценный, никто в мире такого не делал!» В журнале «Океанология» после рейса была опубликована статья, имевшая большой успех. А пока мы убрали датчики в бункер и включили откачку. Насос молчит. Для обеспечения всплытия теперь два пути: идти вверх на вертикально развернутых движителях или сбрасывать аварийный свинцовый груз весом 200 кг. Я предлагаю первый путь. Аппарат был сравнительно легким, водяного балласта не перебрали, поэтому до 1000 метров долетели довольно быстро, время от времени включая насос. А вдруг заработает! Но заработал он как раз на глубине 1000 м. Вздохнули с облегчением и продолжили всплытие. Во внештатных ситуациях, подобных этой, мы проходили настоящую школу погружений. В дальнейшем ситуации, подобные этой, повторялись, и мы, конечно, были готовы к ним. А пока мы благополучно всплыли, и капитан Свитайло устроил прием у себя в каюте, что было очень приятно.

Красное море

А.С. Монин при встрече похвалил нас за покорение очередной глубины и пригласил меня в кабинет для разговора. «Во-первых, – сказал он, – я бы хотел организовать целевую экспедицию с «Пайсисами» типа экспедиции ФАМОУС». Это была франко-американская экспедиция на Срединно-Атлантический хребет в районе Азорских островов, в которой использовались три обитаемых аппарата – «Алвин» (США), «Архимед» и «Сьяна» (Франция). Экспедиция состоялась в 1973 г. и принесла очень интересные результаты. Ее пример давно не давал покоя Андрею Сергеевичу. «Очень интересный район Красное море, да и глубины подходящие, – сказал он. – А во-вторых, пора подумать об организации Лаборатории подводных обитаемых аппаратов». Он сказал, что с таким предложением к нему обратился В.С. Ястребов. Потом многозначительно посмотрел на меня. Вопрос с созданием Лаборатории отложился до лета. И лето, и осень ушли на подготовку экспедиции в Красное море. Монин решил проводить экспедицию тремя судами. НИС «Академик Курчатов» с «Пайсисом XI» на борту было головным; НИС «Профессор Штокман» должен был готовить полигон для погружений аппарата «Пайсис XI», и «Акванавт» осуществлял в основном геофизические исследования во время экспедиции. Экспедицию на «Курчатове» и в целом возглавлял А.С. Монин. На «Штокмане» руководителем работ был Олег Георгиевич Сорохтин. «Акванавтом» командовал Анатолий Шрейдер. «Курчатов» должен был выйти в декабре 1979 г., а в июле вновь возник вопрос об организации Лаборатории. Монин вызвал меня и показал проект приказа, подготовленный Ястребовымм. В списке сотрудников числилось 10 человек, а исполняющим обязанности заведующего Лабораторией назван Подражанский, а это означало, что он будет заведующим после утверждения его Ученым Советом Института. Монин говорит: «Я считаю, что заведующим должен быть ты». Я отвечаю: «Андрей Сергеевич! Это ваше решение». На следующий день, 30 июля Монин вызвал нас обоих: меня и Подражанского. После небольшого вступления Монин сказал, что он считает, что заведующим Лабораторией должен быть Сагалевич. Вопрос был решен. Потом он сказал, что в названии обязательно должна быть наука. «Лаборатория научной эксплуатации подводных обитаемых аппаратов, – сказал он и добавил: – Длинновато, но зато полностью отражает существо дела». 1 августа 1979 г. был подписан приказ о создании моей Лаборатории. А за два дня до подписания приказа я встретил, выходя из Института, Анатолия Сергеевича Сусляева – одного из старейших сотрудников Института, механика от бога. Такого человека остро не хватало в создаваемой Лаборатории. Сусляев мне сказал, что его хотят «уйти» из Отдела гидрооптики Института, в которой он проработал более 30 лет. Я ему сказал, что у меня создается лаборатория, и предложил ему работать в ней. Он засомневался, что такое возможно. Я сразу пошел к Монину. Андрей Сергеевич выслушал мою просьбу и сказал: «Включай в состав, раз он тебе нужен». Конечно, я был благодарен судьбе и директору за такой подарок. Во всей нашей последующей деятельности присутствие «Сергеича» (так мы его звали) имело очень большое значение.

Конечно, В.С. Ястребов не мог простить того, что вопрос о заведующем лабораторией был решен без него. Он решил изменить структуру и подчинить новую лабораторию себе, включив ее в свой отдел. Я сидел в своем кабинете на 5-м этаже, когда позвонила секретарь директора Нина Солнцева: «Толя, Андрей Сергеевич просит зайти». Я быстро спускаюсь, прохожу в кабинет Монина. Он мне сразу протягивает подготовленный Ястребовым приказ об изменении структуры технического сектора. Монин говорит: «Меня смутило то, что здесь нет твоей визы». Я отвечаю: «Я это вижу впервые». «А как ты хочешь: быть в Отделе или подчиняться непосредственно директору?» – спрашивает Монин. Я говорю: «Я люблю независимость». Андрей Сергеевич нажимает кнопку, входит Нина Солнцева. «Ниночка, перепечатай приказ. Лаборатория Толика отдельно от Отдела Ястребова». Так был решен еще один важный вопрос о статусе моей лаборатории. Конечно, Андрей Сергеевич понимал, что под Ястребовым у меня будут связаны руки, а в таком важном деле должна быть свобода действий. Как показала практика, это решение было правильным и сыграло ключевую роль в развитии направления исследований океана с помощью обитаемых аппаратов. Зачастую наши с Ястребовым мнения не совпадали, и я решал главные вопросы напрямую с Мониным.

В начале декабря 1979 г. началась экспедиция в Красное море. Начальником рейса был Монин, его заместителем – Ястребов, я выполнял обязанности начальника отряда ГОА. Придя на полигон, мы увидели там наше судно «Профессор Штокман», которое готовило рабочий полигон для работы с «Пайсисами». О.Г. Сорохтин нарисовал потрясающую объемную карту рельефа. Она во многом обеспечила успех наших исследований. Все погружения планировались на основе этой карты. Сразу по приходе на полигон было устроено совещание с участием ученых со «Штокмана». Здесь впервые я поближе познакомился с Ю.А. Богдановым и Л.П. Зоненшайном, с которыми в дальнейшем мы стали друзьями, они составили основу группы подводных наблюдателей, погружавшихся на «Пайсисах». Но это было позднее, а в Красном море основным подводным наблюдателем-геологом был Монин (так он сам себя называл). Сделав первое погружение со мной, он мне сказал, что будет погружаться только со мной. Ключевыми моментами было, видимо, и то, как мною выполнялись различные операции под водой, включая видеосъемку, пробоотбор и т. д., и выполнение просьбы Монина побыстрее доставить его на поверхность после завершения работ на дне, т. к. ему было довольно тяжело в аппарате физически. Дело в том, что в аппарате было очень жарко и влажно. Связано это было с тем, что температура во всей толще в Красном море равнялась 21?С с небольшими вариациями, а внутри обитаемой сферы – около 35?С. При этом влажность около 90 %. Конечно, при его комплекции дышалось тяжеловато. Я развернул движители вертикально, и мы «полетели» вверх вместо обычных 30 м/мин со скоростью 45 м/мин. Когда всплыли на поверхность, я получил комплимент: «Лихо!» После каждого своего погружения Андрей Сергеевич устраивал в своей каюте посиделки с участниками операции: наливал по рюмке коньяка, просил что-нибудь спеть под гитару. И это стало традицией.

Я не буду описывать весь ход экспедиции, а опишу лишь некоторые погружения, представляющие наибольший интерес. Монин выбрал место погружения к подножью боковой стенки рифтовой долины, нижняя часть которой представляет собой вертикальный многоступенчатый уступ с глубины 1830 до 1100 м. Мы тогда погружались с экипажем: пилот, бортинженер и подводный наблюдатель. Для бортинженера это была школа для получения квалификации пилота. Я в большинство погружений брал в экипаж Евгения Черняева, который был грамотным электронщиком и подающим надежды подводником. Взял я его и в это, на тот момент самое глубоководное погружение. Мы довольно быстро дошли до дна, сели на глубине 1830 м. Мы с собой взяли красный флаг с грузом и куском синтактика с тем, чтобы установить на дно Красного моря в самой глубокой точке. Когда сели на дно, я вытащил флаг из бункера за кусок синтактика, а затем эту гирлянду установил на дно. Груз лег на дно, а синтактик вытянул гирлянду вертикально. «И теперь Красное море действительно Красное», – сказал Андрей Сергеевич… При подходе к грунту я откачал большую часть водяного балласта, мягко посадив аппарат на дно. Монин требует, чтобы быстрее шли к стенке к северо-востоку. Я решил облегчить аппарат до нейтральной плавучести, а затем и до небольшой положительной плавучести, чтобы медленно всплывать вдоль стенки с минимальными затратами энергии, производя видеозапись и отбирая образцы… Включаю насос, а он, как и тогда в Тиморском море, молчит. Придется снова всплывать на движителях. Естественно, Монину не говорю ни слова. Разворачиваю движители вертикально и отрываюсь от грунта. Идем вдоль стенки медленно, делая видеозапись. И вдруг отваливается ручка регулировки оборотов правого движителя на блоке управления. Ручка крепится к оси небольшим болтиком. Я говорю Черняеву: «Маленькую отвертку – быстро!» Но он был очень медлительным. Не спеша открывает ящичек, перебирает инструмент… а аппарат в это время уже пошел вниз, набирая скорость. Я беру плоскогубцы зажимаю ими ось и включаю обороты движителя. Мы снова медленно поползли вверх. Я говорю Черняеву: «Держи плоскогубцы зажатыми на оси». И дальше вот так в две руки мы управляли всплытием аппарата: он держал плоскогубцы, а я управлял числом оборотов двигателя и скоростью всплытия, позволяющей делать качественную видеозапись. Монин, ни слова не говоря, смотрел на это с некоторым недоумением. Лишь после погружения он сказал Ястребову: «Ты знаешь, они управляли аппаратом с помощью плоскогубцев». Дойдя до глубины 1100 м, мы наконец вышли на гребень этой протяженной стенки, где можно было посадить аппарат. Здесь заработал насос морской воды, откачивающий балласт. Прошли дальше к северо-востоку, вышли на крутой склон. При движении вверх по склону встречали вертикальные уступы, нависающие карнизы, широкие трещины. Черняев, наконец, привернул ручку управления, и мы вернулись к штатному режиму движения. По пути отобрали около дюжины образцов коренных пород. Когда глубина была 500 м Монин поднял палец вверх. Я понял, что он устал и пора всплывать. Посмотрел на часы: уже 8 часов мы находимся под водой, ушли в 9 утра, а сейчас уже было 5 часов вечера. Время пролетело незаметно! На поверхность «взлетели» за 15 минут. На следующий день, свободный от погружений, Андрей Сергеевич позвал меня к себе и спросил, что вчера случилось с аппаратом? Я ему рассказал все. И услышал: «В следующий раз рассказывай сразу, не скрывай.» Я отвечаю: «Вообще-то не положено, а вдруг наблюдатель испугается!» А он: «Это я-то?» И громко захохотал…

Погружения в рассолы Красного моря

Экспедиция близилась к концу, мы сделали уже 28 погружений аппарата «Пайсис XI». Монин был очень доволен результатами. Оставалось сделать два очень важных погружения в горячие рассолы, находящиеся во впадинах на дне: одно во впадину Атлантис и второе во впадину Вальдивия.

Впадина Атлантис находится на глубине 2000 м – здесь располагается верхняя граница рассола. Монин заявил категорично: «В Атлантис пойду сам, второго бери кого хочешь». Я решил предложить быть третьим А.М. Подражанскому, который мечтал заглянуть за 2000 м. В таком составе мы и пошли в это погружение, можно сказать эксклюзивное, т. к. в горячие рассолы никто никогда не погружался, и было неизвестно, что нас ждет. Толщу воды проходим как обычно. Я занимаю место пилота в центре, Подражанский слева от меня на месте бортинженера, справа наблюдатель Монин. Монин смотрит в иллюминатор, жалуется, что практически нет планктона, а потом спрашивает: «А где тут Городницкий окно нашел?» (имея в виду песню: «…за окном планктон идет как снег. Это значит, мы идем наверх…»). Я отвечаю: «Это фантазия поэта, хотел сказать, что здесь уютно, как дома!» «Да, он трус! Ему бы скорее наверх! А про уют надо было приплести и спальню, и туалет». А потом говорит: «Нет здесь окон. Это – рабочая машина. А вот с планктоном плохо, а иллюминатор хороший». Мы приближаемся к 2000 м. На экране локатора высвечивается четкая отражающая граница. «Дно!» – говорит Монин. Но чем ближе граница, тем более размазанной она становится, значительно повышается мутность воды за иллюминатором. На экране системы сбора данных увеличивается температура. В толще было стабильно 21,2? С, а сейчас уже 27?С. Монин комментирует: «Это мы вошли в переходный слой вода-рассол». Я не предпринимаю никаких действий в отношении плавучести, но аппарат замедляется и, наконец, останавливается. Но дна нет! Я слегка тронул ручки регулировки скорости оборотов двигателей. И вдруг в иллюминаторе мы увидели небольшие волны. «Мы сидим на поверхности рассола», – констатирует Монин. Я предлагаю: «А давайте, нырнем в рассол!» Монин говорит: «Воду не бери, потом не откачаешь». «Видимо, опыт с плоскогубцами пошел на пользу», – подумал я. Я разворачиваю движители вертикально и включаю максимальные обороты. Аппарат медленно начинает уходить в рассол. На экране значения глубины и температуры медленно растут. На глубине 2030 м аппарат остановился, но двигатели продолжают вращаться на максимальных оборотах. «Глубина 2030 м, температура 37,5 °C» – объявляю я. Монин смотрит с некоторым изумлением, потом говорит: «Дальше плотность не пускает», – и поднимает палец вверх. Я выключаю движители, и мы быстро выскакиваем на глубину 2000 м. Я спрашиваю: «Повторим?» Монин говорит: «Хватит экспериментов. Поехали наверх, если насос работает!» «Да, Монин усвоил положительные стороны погружений», – подумал я и включил насос, откачивающий балласт. К моему удивлению он заработал сразу без перебоев. Мы были впервые на такой глубине, которая превышала рабочую глубину «Пайсиса XI» и была рекордной для всей серии аппаратов «Пайсис».

Мы идем наверх. Подражанский в некоторой эйфории начинает приплясывать: сбылась мечта заглянуть за 2000 м… А Монин спрашивает: «Что это с ним?» Я отвечаю: «То же, что и с вами, и со мной». В ответ раздается громкий смех Андрея Сергеевича. На следующий день Монин рассказывал об этом погружении с большими эмоциями, хвалил экипаж, никого не выделяя. Это погружение ему очень понравилось, и после ученого совета он говорит мне: «Пошли в Вальдивию вместе». Я отвечаю: «Но ведь вопрос с тем экипажем уже решен!» Он отвечает «Да, но я бы пошел!» Но формирование следующего экипажа предшествовала следующая история. Руководитель «Штокмана» О.Г. Сорохтин как-то при встрече сказал мне: «Я бы хотел погрузиться.» – Я спрашиваю: «А в чем проблема?» Он говорит: «Мы с Мониным в ссоре, и он мне отказал». Этот разговор состоялся, когда Олег Георгиевич уезжал с «Курчатова» после очередного общения с Мониным, а до конца оставалось как раз два погружения в рассолы. Я пообещал Сорохтину что-нибудь придумать. Помимо того, что у нас с Олегом были очень теплые отношения, он был одним из руководителей моей кандидатской диссертации, и я посчитал просто обязанным что-то сделать. Я пошел к Монину, изложил свою просьбу. А он мне: «А чего ты за него просишь?» Я говорю, что он был руководителем моей кандидатской диссертации. Монин мне говорит: «А я уже обещал второе погружение Плахину» (Женя Плахин был одним из заместителей начальника экспедиции на «Курчатове»). Я отвечаю: «А я пойду с двумя учеными». А Монин говорит: «Но ведь это не положено: нарушение техники безопасности». Я отвечаю: «Никакого нарушения. Иностранцы часто погружаются с одним пилотом в экипаже, а мы ходим с двумя пилотами с целью обучения и набора практики будущих командиров». «А ты Олегу об этом говорил?» Я отвечаю: «Да, я обещал». «Ну ладно, скажи, чтобы он мне позвонил». Мы тогда общались между судами с помощью портативных радиостанций «Моторола». Вызываю Сорохтина. Он звонит Монину, который говорит Олегу, что идти с одним пилотом – это большой риск. Сорохтин – человек мягкий, соглашается с Мониным, но я продолжаю настаивать. Монин мне говорит: «Я в принципе согласен, но давай вернемся к этому разговору после погружения во впадину Атлантис…»