
Немой набат. 2018-2020
Между тем Немченков снова вошёл в шаговый ритм, мимоходом парировал шутку и продолжил:
– Да-да-да, Хлестаков… Но ребята борзые, скакуняки, жмут на всех порах, договорняк будут предлагать. Им позарез новый цех надо запустить в этом году. Если оплошают, другие заводы понесут большие убытки, и дело – под откос, рассосётся. Как с нашим лайнером МС-21 – американцы и японцы отказали в поставке композитных материалов, всё и встало. Пока-а мы раскочегаримся. – Слегка улыбнулся. – А тут, как принято говорить, каузуальная связь, причинная: к тому времени все рынки этого самолёта займут конкуренты. В итоге Ахиллес никогда не догонит черепаху.
А в истории, как известно, остаётся только счёт на табло.
Остановился. В упор посмотрел на Суховея.
– Ты меня понял, Валентин Николаевич?
Суховей молча кивнул. Снова подумал: «Матёрый мужик: его спич на слух можно толковать так, будто он озабочен ускорением дела. А для меня совсем иноречивый смысл вложил, жёстко дал понять, что требуется на самом деле. Вдобавок с артистическими навыками: даже пушкинское Горюхино к делу привлёк». Изощрён в словоблудии. Мелькнула ассоциация, крамольная и забавная: «Ваших, Георгий Лексеич, мыслей не читал, но осуждаю».
После молчаливого кивка Суховея Немченков, похоже, расслабился, сел в кресло за рабочим столом, почти неслышно побарабанил пальцами по сукну, опять посмотрел в глаза Валентину, сказал, чтобы не оставалось сомнений:
– Ну и слава богу. Героям – сала! – Но всё-таки ещё подхлестнул: – Наш общий друг в этом вопросе крайне заинтересован, считает, что на тебя можно положиться.
«Значит, у этого Немченкова есть прямой выход на Винтропа», – подумал Суховей и ответил так, словно уже в игре:
– Георгий Алексеевич, когда войду в курс дела, надеюсь, позволите с вами посоветоваться.
– О чём речь, Валентин Николаевич! – И указал рукой на люстру, жест, который, по мемуарам, в перестройку использовал Горбачёв при некоторых разговорах в рабочем кабинете, опасаясь слухового контроля, а попросту – прослушки. – Засмеялся. – Как говорится, всегда к вашим услугам.
Суховей снова молча кивнул: всё, мол, понятно. И, пожав руки, они вежливо распрощались, наговорив друг другу уйму доброжелательных слов.
В тот вечер он снова шёл домой вместе с Глашей. Ещё не зная толком, что, где и когда, Суховей хорошо понимал: от него требуют – ни больше ни меньше! – задержать развитие целого кластера российской гражданской индустрии. Подумал: «Вот так они через мелкую сошку прокручивают крупные дела». По его мнению, такая огромная жертва не стоила «дружбы» с Винтропом, очень, очень хотелось подняться во весь рост из окопа и с криком «За Родину!» разоблачить всю эту банду. Однако не ему, Суховею, решать сей вопрос, он человек военный и прежде всего обязан проинформировать Службу.
Но профессиональный опыт разведчика подсказывал, что он должен и сам до конца продумать этот сложный вопрос. Ба! Побудка памяти! Когда-то в минской школе один из профессоров говорил, что разведчик не вправе уподобляться твёрдому телу, и это вызвало всеобщее удивление: что такое твёрдое тело? Профессор забавно, просто и образно, однако исчерпывающе объяснил:
– Твёрдое тело, с физической точки зрения, таково: если по нему ударить с одной стороны, то с другой стороны выскочит точно такой же импульс, в твёрдом теле не гасится даже сотая, тысячная доля изначального удара.
В переводе на профессиональный язык это означало, что разведчик обязан «гасить» в себе часть первичного импульса. А «гасить» – значит продумывать варианты решения возникшей проблемы и либо предлагать их Центру, либо так формулировать задачу, чтобы она не выглядела тупиковой, как может показаться сначала. Нащупать так называемую «точку входа», определить наиболее верный взгляд на проблему, для чего иногда приходится думать «от конца к началу», разбирая ситуацию умопостигаемо, в обратном порядке.
Поначалу ошеломивший его «заказ» Немченкова уже в метро преобразовался в идеальный вариант: «заказ» выполнить и в то же время не сорвать строительство газопровода, который проложат по независящим от Суховея причинам. Как совместить несовместное?
Как соединить разъятое?
Глаша поняла его сразу. Но у неё был другой метод решения трудных проблем – пошаговый. Она делила задачу на отдельные вопросы, не зависящие друг от друга.
– Давай разобьём весь комплекс наших трудностей на части, – сказала она. – Первое. Тебе предстоит затягивать подсчёт средств для изъятия земли и, кстати, строений, что усложняет задачу, – нужны экспертизы и прочее. Под неусыпным контролем Немченкова ты не можешь поступить иначе. Ну и затягивай, тормози, пока не покроешься бюрократической сыпью. Прикидывайся Иудушкой Головлёвым, «смирненько да подленько», «благославясь да помолясь». Внешне – без тревог совести. Это один вопрос. Теперь второй: газопровод-то строить надо! И быстро! Что нужно сделать, чтобы в этот вопрос вмешались силы более могущественные, чем твои служебные возможности?.. Слушай! А может, удастся скорректировать газовую трассу? Тогда ты ни при чём, зря из кожи лез.
– Думал, думал я об этом. Но речь пойдёт о дополнительных средствах, где их взять, кто их даст? Это совсем другие бюджеты, нежели компенсации из госказны за изъятие земли.
– Но мы же ещё ничего толком не знаем. Даже фамилию бизнесмена, который это проворачивает… В общем, Валя, я бы не стала раньше времени информировать Службу о замысле Винтропа. Почитай сперва документы, которые к тебе поступят. Можешь и мне показать, домой принести, они не секретные. Не исключено, полезно смотаться на место будущей стройки – в любой конец Центрального округа не больше пятисот кэмэ. Осилим. Всё увидим своими глазами, легче будет выход искать. На данный момент для нас этот газопровод – из ниоткуда в никуда, о чём сыр-бор?
«Без Глашки я в этой ситуации, наверное, утонул бы, – с теплотой подумал Валентин. – Башка у неё грандиозно устроена. Рано запаниковал, видать, повлиял тяжёлый разговор с Немченковым».
Глава 7
Тугие времена настигли Донцова вскоре после женитьбы.
Кремль всё громче настаивает на подспорьях малому и среднему бизнесу, а в наличной жизни даже удачливые промышленники – на спаде. Инстанции, обобщённо именуемые регуляторами, ввели моду на юридический чересчур, душат формальными придирками, изнуряющими производство. Ловко сказал о них Простов из Думы: учат чукчей спасаться от холода. Бред: вода после завода должна быть чище той, что подаёт заводу и водопроводу артезианская скважина. Это какие же лишние расходы! Доподлинно вернулась эпоха почти двухвековой давности, когда Николай I сетовал: Россией правит не император, а столоначальники. Вдохновения Путина вязнут в бюрократических болотах.
Контрольные инспекции – виртуозы хищений! – приноровились хапать взятки вопреки борьбе с лихоимством. Эх, плюшки-ватрушки! На ростовском заводе смастерили пристроечку к цеху и, как положено, позвали пожарника. Разговор вышел кратким.
– За пару дней вопрос решить? Или готовы пять месяцев ждать очереди?
– Пять месяцев простоя! – в сердцах воскликнул главный инженер.
– Ясненько. Значит, так: пятьсот тыщ, и послезавтра – разрешение.
Нагло, без туманов и намёков, без стеснений и опасений, что схватят за руку. Потому что этот ловчила деньги брать не станет, его на меченых купюрах не укараулишь. Всё отработано, всё шито-крыто: взятку велят перевести на счёт подставной фирмы в оплату фиктивных работ; там её и обналичат. Система бесчиния отлажена идеально, умело подогнана к стандартным нормам противления поборам. Такой теперь фон жизни, что технический надзор неизбежно оборачивается скрытыми надзирательными карами по финансовой части. Повальное взяточничество. Омут!
А пол-лимона лишних трат для скромного производства – напряг, подтяжки без штанов! Да и не только пожарники рвут свою долю – ещё дюжина мздомливых заурядных людей в козырном чине проверяльщиков изготовились досуха выдоить доверчивого простака, внявшего призывам власти и ладящего своё дело в промозглых региональных обстоятельствах, где засилье административных процедур порождает нецензурные мытарства.
Давний знакомый, хорошо устроенный в жизни кадыкастый Жмур, который, помимо биржевых игр, лет десять назад по случаю приобрёл прибыльное автохозяйство, и тот взвыл. Недавно рассказывал в «Черепахе»: дорожники терзают штрафами за перегруз, каждый год повышают. А гонять на длинном плече неполные современные молоковозы – тоже убытки. Жаловался:
– А уж налоговая как лютует! У нас договор трёхгодичный на автостоянку. И вдруг за неделю – Власыч, за неделю! – до его окончания приходит предъява: стоянка признана гаражом, тариф тройной. А доплачивать-то, – Власыч, слышишь? – надо за три года! Это же какие деньжища! – Поджал губы, смачно выругался. – Извини за моё суахили… Но ведь эта доимочная облава – государственный рэкет, разоряющий средний бизнес. Зато налоговик, каверзная душа, квакает президенту: прорыв! собрали на четверть больше! Откуда на четверть, если производство топчется на месте? Пополняя бюджет рэкетом, нас под корень режут. Мясокомбинаты двенадцать часов держат скот на предубойной выдержке. Вот и мы сейчас на такой выдержке, платёжных сил уже нет, тускло всё, тупик, закрою автобазу – у меня бухгалтерия в порядке. Но сколько же людей – на улицу! Не-ет, так хозяйство вести нельзя! Извращенцы!
Апофеоз административного кретинизма!
– Почему в суд не подашь? Белыми нитками шито.
Жмур внимательно посмотрел на Виктора, пытаясь понять, не с подвохом ли вопрос. Ответил серьёзно:
– Ты, видать, давно не судился. Запомни: суды и арбитражи автоматически принимают решения только в пользу государства.
Автоматически!
Опрокинул рюмку коньяка и жёстко:
– В производстве лайфтайма не жду. Только на бирже, в финансах!
У самого Донцова проблема ещё жгучей: нет новых заказов. Либо случайно в рыночный вакуум угодил, либо вся экономика дала течь, тонет. Небольшие станочные заводики скоро закроют прежние контракты – и что дальше? Банкротиться, сокращая рабочих? Да, лично у него есть заначка, чтобы преодолеть домашние затруднения после рождения первенца; Вера – боевая подруга на случай жизненных превратностей. Но коли лопнет налаженный бизнес, всё начинай заново, опять ныряй в неизвестность.
Эти тоскливые мысли невольно перемежались с раздумьями о судьбе отрасли. Закон, который он лоббировал в Думе, принят, хотя сильно выхолощенный, однако на фронте – без перемен.
Всё осталось на бумаге. Он общался со знакомыми депутатами и видел: они тоже растеряны, у всех башка забита текущими делами, никто не озабочен дальними целями, широкими планами. Люди, завязанные на политику, словно рядятся в маскарадные костюмы «непричёмышей», не хотят, даже пугливо побаиваются заглядывать в завтрашний день – будто там страну неминуемо ожидает опасный «чёрный лебедь».
Это настораживало.
А господство во всех сферах жизни «сиятельных персон», фаворитов Кремля – в ущерб институтам власти – смущало.
Виктор вспоминал, как год назад с пользой провёл в Сочи послевыборную деловую паузу, обдумав тогдашнюю российскую ситуацию. Мимоходом отметил: «Надо бы навестить Михал Сергеича, членкора из Курчатника». Но сейчас важнее вырваться из мелового круга сиюминутных забот, поскучать в одиночестве, размышляя над общими загвоздками нынешнего и завтрашнего бытия. Любой охотник знает: бьёшь птицу налету – делай упреждение. Однако упреждение необходимо и в теперешней быстротекущей жизни, для чего надо понять её траекторию. Самое время, прикидывал Донцов, на недельку исчезнуть с деловых горизонтов – он называл это «технологией Стеллз», создающей эффект невидимки, – и подумать, как жить дальше. Но чтобы верно думать, надо заново осознать самого себя. Кто ты? Ибо пчёлы всегда видят только цветы, а мухи – только навоз. Пора, пора уединиться для осмысления всего сущего. Действительно, прежняя музыка может смолкнуть, а ты, не уловив новые мотивы, на потеху публике до упаду продолжишь старый танец, после чего сойдёшь с круга.
Однако сейчас Сочи не светит. Вера на восьмом месяце, отлучаться из Москвы нельзя.
Но мысли о доме, о семье снова чередовались с неясной тревогой относительно общего хода российских дел. Донцов интуитивно чувствовал, что упускает какую-то неудобную правду текущего дня, о которой досужие люди помалкивают, а профаны вроде него не догадываются. Но, как ни силился, не мог приблизиться к пониманию этих глубинных течений. И чаяние уединиться, чтобы обмозговать всю совокупность известных ему явлений жизни, с каждым днём нарастало.
Вера чутко уловила его душевную смуту, как-то за ужином спросила:
– Что, Витюша, тяжеловато становится?
Когда вечером, уставший, он садился за накрытый стол, она обожала устраиваться напротив и, подперев ладонью голову, с любовью глядела на него.
– Знаешь, Веруня, о чём я сейчас подумал? У Бога всего много, но главное, ОН свои милости всегда вовремя посылает. Тебя мне послал в самое-самое безвременье, не знаю, как бы я метался, будь в теперешние дни один.
– Я твоё настроение угадываю. Ты скажи, скажи, что тяготит.
Вместе мы всё переможем.
Виктор отодвинул тарелку, локти на стол, тоже подпёр голову.
– Много сплелось. Сперва слегка выбил из колеи уход телохранителя Вовы. Вроде мелочь, частность. Ты же знаешь, мне охранник не нужен, я с ЧОПом для понтов договор заключил. Но этот великовозрастный Вова… Привык я к нему, он мозги помогал полировать, как бы талисманом стал, с ним всегда удача. Да и с квартирой – всё помнишь. Но хуже всего, стало туговато с заказами на станки, не понимаю, что в экономике происходит. У власти походка неровная, шумят о прорыве, на балалайках едут, а в народе – не прорыв, а апатия, вспомни Рождество в Поворотихе. Стараюсь отделить важное от шумного и не получается. Обдумать всё надо в уединении, но сейчас я от тебя – ни на шаг. Вот и маюсь.
Вера ответила мгновенно, словно знала, о чём речь, и заранее подготовила совет.
– Что же ты раньше не сказал! Всё просто, как три рубля. Езжай на недельку в Поворотиху, там ещё снега, лесные тропы чудо какие. Тётя Тоня тебя обиходит, сыт будешь. Завтра же позвоню Деду.
Я поживу у мамы, а в случае чего: три часа – и ты дома.
Подошла, нежно обняла его за плечи.
– Эх ты, родная моя маята… Я в Интернете тоже вижу признаки роптаний, растерянности. Мнится людям, что чиновники политической силой становятся, сетевое сообщество бурлит. И тоже хотела с тобой эту шараду обсудить. Но лучше так: сперва езжай в Поворотиху, обмозгуй всё, а потом сядем вечерком за рюмочкой… Ой! Какая рюмочка! Совсем спятила! Ещё чуть-чуть – и на сносях.
В Поворотихе Донцова ждали домашние разносолы и крестьянские щи с мясом – Богодуховы, слава богу, не бедствовали, по доброй воле сославшие себя в Сибирь дети звонили, писали письма, слали фотки внуков и переводы. Дед, обедавший с Виктором, объяснял:
– Я твоего задания не понял. Вера сказала, надо ему гулять по лесу и думать. Ну, гуляй, в наших лесах, особенно по опушкам, тропок немерено, народ ходит туда-сюда, шевелится, у всех дела. Но имей в виду, Власыч: тебя здесь ждут. Как говорится, тётя Хая, вам посылка из Шанхая. Я Цветкову сказал, что ты объявишься, он аж взвился. Говорит, в тот же вечер буду, есть жгучие вопросы. А ещё я позвал Ивана Михалыча Гостева – интереснейший человек, бывший учитель истории, энциклопедия. Уже на возрасте, а голова – что твой компьютер! Он в селе традицию завёл: ставил в саду самовар на сосновых шишках, и собиралась у него под яблонями наша интеллигенция: врач, завклубом, директор школы, колхозный счетовод. Я мимо шёл, всегда завидовал. Но кто я таков? Всю жизнь в сельпо, куда мне со свиным рылом в калашный ряд?
– Щи остынут, хватит балабонить, – заворчала Антонина. – Как начнёт хфилософствовать, не остановишь.
– Погоди ты, – отмахнулся Дед. – Щи жирные нескоро стынут… А у Ивана Михалыча архив ценнейший, кипы бумаг до потолка набухли. Все газеты, какие администрация выписывает, потом ему отдают. И он все радио слушает, их же теперь уйма, станций. В телевизоре-то сплошь надрыв и дикий ор. Шпектакль! Про тебя ему Цветков сказал, он и говорит: как приедет, я, задрав штаны, прибегу. Короче, вечером у нас гости. Но – ни капли! Сухой разговор о делах.
– Каких ещё делах? – удивился Донцов.
– Государственных! А каких же? Хотим знать, что за кадриль власть танцует. Гостев говорит: неразбериха в государстве пошла. Никто не знает, куда идём, чего хотим. В управлении прорехи. А ты думал, у нас глухое старческое время? Нет, Власыч, это ваши столичные наветы. Ты городской, не знаешь, что куры на дворе камушки глотают для пищеварения. Вот и нам охота наглотаться твоих мысле́й, – ударил на букву «е», – чтобы лучше башка варила.
К вечеру Антонина испекла фирменный пирог, щедро чинённый малиновым вареньем, и мужчины уселись чаёвничать, сетуя на скачущую через ноль погоду-пилу и ломоту в костях, а на деле приглядываясь друг к другу.
Донцов с интересом рассматривал Ивана Михалыча, густой седой растительностью на лице, походившего на знаменитого академика Павлова, – возможно, он нарочно косил под него, используя типажное сходство. С такой внешностью Гостев, конечно, был здешней знаменитостью. Склад его речи был спокойным, внятным, голос чёткий, учительский, говорил он интеллигентно, правильным русским языком, почти без иностранщины. И терпеливо ждал, когда пойдут серьёзные разговоры. Зато Григорий Цветков рвался в бой и первым нарушил плавное течение беседы:
– Ладно, чай не замёрзнет, кулебяка малиновая не застынет. Власыч, ты деятель столичный, в Думе толкаешься, больше нас, деревенских, уразумеешь. У меня к тебе мульон вопросов. Но человек я простого звания, и вопросики простые. – Хитро улыбнулся и с подвохом: – Скажи, зачем эту ахинею с названиями аэропортов затеяли?
Дед от неожиданности выразительно кашлянул в кулак, а Гостев поправил:
– Не такой уж простой вопросик, Григорий Андреевич. С подтекстом.
Донцов заранее изготовился к отведенной ему роли и сразу расставил точки над «i».
– Мужики, я бизнесмен, не политик, хотя московские расклады понимаю. Но пресс-конференцию затевать незачем. Вам меня интересно послушать, а я страсть как хочу вас услышать. Давай на общий разговор выходить. А что до ахинеи с аэропортами, то имею своё личное мнение.
– Ну, ну! – подстегнул Цветков. – В народе Шереметьево уже Шерепушкиным назвали.
– А чего тут гадать? Чепухой, забавами пустыми отвлекают людей от болезненных житейских проблем. Телевидение Украиной перекармливает, лучших бабушек России ищет. Чего только ни придумывают, чтоб народ всерьёз о своей жизни не задумался.
– И я так считаю, – кивнул Гостев. – Топор под компас подкладывают, чтобы не поняли: корабль незаметно изменил курс.
«Ого! Этот учитель истории – человек и впрямь глубокий, настоящий русский грамотей. Мощное сравнение дал, в самую точку, – подумал Донцов. – Лучше бы его послушать, чем самому соловьём петь». И сразу кинул ему мяч:
– Иван Михалыч, а мне ваше мнение интересно относительно Послания Президента.
Гостев переложил голову с плеча на плечо, давая понять, что не определился. Пояснил:
– У меня мнение не сложилось. Но точно могу сказать как человек профессионально и по душевной склонности внимательный к фактам истории, что Послание стало как бы калькой шестого и седьмого годов. Приоритеты те же, на раскачку времени по-прежнему нет, ни на шаг продвижения вперёд, кроме вопросов вооружения.
– Да, в текучке дел всё быстро забывается.
– Думаю, сам президент не помнит, – продолжил мысль Гостев. – А вот эксперты, помощники, они-то всё понимают. Если по правде, – халтурят, слова переиначивают и подсовывают прежние тезисы, новых задач не ставят. Это легче, нежели перспективную мысль подпустить. К тому же сдаётся мне, ни на государственные новшества, ни на смелые умы сверху запроса нет. Как идёт, так идёт.
– Ничего не меняется! – в своей горячей манере метал слова Цветков. – «Стоматологий» в Москве, как грибов в лесу, а народ без зубов ходит. У нас деляга один объявился, деньгу дерёт бешеную, а жевать всё одно нечем. На своей пасти усвоил.
Но Донцов не уходил с темы.
– А относительно майского Указа, прошлогоднего?
Гостев снова попеременно пожал плечами и опять ответил не прямо, зато наотмашь:
– А вы посмотрите в интернете «Концепцию 2020», которую обнародовали в 2008 году. Там к нынешнему времени было обещано по тридцать квадратов жилья на нос, а средняя зарплата свыше двух тысяч, – сделал короткую паузу, – долларов.
– У-ух! – выдохнул Цветков. – Хрущёв коммунизьм к восьмидесятому году обещал, а тут к двадцатому. А у нас всё сапоги, валенки да лапти.
– Что за сапоги? – нахмурился Дед.
– Летом сапоги, зимой валенки, а на тот свет в лаптях. Вот и вся жизнь, хотя двести сортов колбасы, о которой мечтали, – на тебе! По-омню, как на «Серпе» про колбасы судачили, про колбасные электрички в Смоленск, – у нас смолян было много.
– Это Хрущёв начал наше счастье колбасой мерить, – задумчиво добавил Дед. – Но вот чудно́: кто колбасой был недоволен, тот и сегодня жалится, что ему пармезану не хватает. А простому-то человеку теперь и заболеть нельзя. Помереть можно, а болеть – ну никак! Семью по миру пустит, кругом сплошная нужда. А колбасы, верно, двести сортов. Добились, осчастливились.
Цветков продолжал гнуть житейскую линию.
– Всё шиворот-навыворот. Президент Медведев, когда Новую Москву придумал, что говорил? Какие аргументы? Будет, мол, она застроена малоэтажным жильём. А на деле что вышло?
Километры двадцатиэтажек! Вот как наши руководятлы долбят.
– А знаете, в чём проблема? – обратился Иван Михалыч к Донцову, желая вывести разговор на обобщения. – Вы обратили внимание, что из общественной жизни полностью исчезли отчёты о выполнении ранее намеченного? Никто за свою работу полноценно не отчитывается – ни сельская администрация, ни депутаты, ни премьер, ни президент. Выборочно докладывают об успехах и кормят новыми обещаниями, хотя прежние или не выполнены, или извращены, – как со строительством в Новой Москве, о чём Григорий Андреевич говорил. А у меня всё подшито, пронумеровано, и скажу вам, картина в этом отношении неблагополучная.
Донцов чувствовал, что Гостеву нравится ведущая роль, которую охотно отдал ему столичный приезжий. Вдобавок Иван Михалыч отвечал на вопросы не прямо, а говорил о своём, думанном-передуманном, неожиданном. Это было заманчиво, и Виктор поддакнул:
– Вы правы, пора издавать полное собрание обещаний.
– Но кое-что меняется. – Гостев опять вернулся к своей мысли. – Вы заметили, что из лексикона правящей среды улетучилось понятие консолидации общества? Первые два срока Путин об этом часто говорил, но теперь таких слов не слышно. В моём историческом дневнике – я его веду почти каждодневно, а помесячно делаю выводы, – помечено, что эти слова совсем вышли из обихода, когда внутриполитический блок Президентской администрации возглавил Кириенко. Меня не покидает ощущение, что ныне в повестке дня столичного персонала не консолидация общества, а поиски компромисса между кланами чваных поборников западных идей и национальными целями. А ещё – ставка на лучших, на дарования, а остальных – в навоз. Это противоречит исконному общинному духу России. Энгельгардта почитайте, у него на этот счёт много сказано.
– Вы хотите сказать, что с консолидацией ничего не получается?
И Дед и Цветков напряглись: вопрос зацепил что-то главное. Но Гостев снова не дал прямого ответа, хотя говорил вполне определённо:
– Как писал Чернышевский, исторический путь России – не тротуар Невского проспекта. В Крымской эпопее явилась солидарность народа, власти и общества – ну, за редкими исключениями, коими можно пренебречь. Но потом социальное расслоение взяло верх над гражданскими чувствами, не народ, а элита стала, я бы сказал, государственно-образующим фактором. Ныне для власти элита – это наше всё! Она узурпировала властные полномочия и навязала народу взаимное отчуждение. Таков наш исторический путь.
– Крепко! – молвил Дед.
– Власть нам теперь не друг, – мрачно процедил Цветков. – Елита! Да ещё похабничает! А народ пришёл туда, куда его послали.
Все ждали, что скажет Донцов, по общему мнению, каким-то боком прилегающий к нелюбимой народом элите. Однако Виктор решил методом Гостева пойти в обход:
– Странная у нас ситуация: на самом верху честный человек, не запятнанный стяжательством, а вокруг – коррупционная среда.
– Воры! – перебил Цветков.
– А он их пытается усовестить, – поддержал Дед. – Я его ноне называю главноуговаривающим. За безделье никого не наказал – только за наглое воровство.
– Коррупционная среда заинтересована в мыльной опере обещаний, в смене лозунгов, но не экономического курса. А страна-то на ущербе! – Интересный разговор пробудил новые мысли, и Донцов бабахнул без амортизаторов: – Больше скажу. «Единая Россия», партия, ведёт себя так, что в пору опять вводить 6-ю статью советской Конституции. Помните 6-ю статью?