Сибирская роза (сборник)

Тут и вода поспела. Подхватилась ключом бить.

В тазу выкупала Таисия Викторовна больнушу.

Вздохнула рассвобождённо Нина. Сиротливая радость качнулась в глазах. Поскреблась под подушку, нашарила что-то, подаёт на сухой дрожащей ладонке какие-то странные изрезанные комочки.

– Докторь… Добруша… В отплатку за вашу за доброту… Примить… Корешок… Втай от вас бегал мой Слепушкин к бабушке[7 - Бабушка – знахарка.]… Уважила, дала. Сказывают, хорошо этот корешок побивает рак… ежель с умом да в час… В свой час напустить… Да уронила, упустила… прозевала я свою судьбу… Мене уже не выдернет из беды… Такая стадия… Никаковскому лечению не принадлежу… Коряво всё покатилось. Ни складухи ни ладухи… Получила гроб… Безо всякой надёжки остатни доплакиваю деньки… Берите…

Таисия Викторовна печально улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Брезгуете… Ну что ж… Каждому скворцу своя скворешня… А только я так скажу. Навпрасно отпихиваетесь от коренька… По слухам, народ извеку подпирал им своё здоровьице. А народ не глуп, ой не глуп. Что попадя в рот не понесёт. Ежли в чём сомнительность ломает, так ты своим учё… научёным глазом посмотри на корешок, добавь чё от науки от своей учёной и потчуй болезника… Берите. Я не последня сгораю… Не последня… Не мне уже… Вам… Живым… Вам живым до крика надобится это святое кореньице… Ва-ам!..

Совестно было обижать Нину отказом, и Таисия Викторовна взяла.

2

Вскорых днях Нина отошла.

Её смерть сломала в Таисии Викторовне какой-то важный, прочный, отлаженный механизм, и Таисия Викторовна, в силу профессиональной привычки принимавшая смерть тяжелобольного почти как само собою разумеющееся, – рак не насморк! – вдруг почувствовала себя виноватой.

«Ты сделала всё возможное, – оправдывалась она перед собой. Но прежняя успокоенность не приходила. – Ты перед покойницей чиста. Да от этого разве она заговорит?»

В анатомке она и разу не могла взглянуть Нине в лицо.

«В чём моя вина? В том, что ты в двадцать пять мертва, а я и в сорок живу? Но окажись я в твоих санках, я б тоже уже не рассуждала…»

При вскрытии Таисия Викторовна отметила про себя обычное. Опухоль на десять-пятнадцать сантиметров окружена, облита нездоровой, набрякшей тканью, которая после удаления опухоли не меньшала, а росла. Несмотря на то что первичную опухоль выхватили, злокачественный процесс, эта зверонравная машина, не затухал, как должно бы быть, а, напротив, разгорался, разбегался ещё сильней.

«Что тут предпримешь?

Хорошо бы иметь средство, которое снимало бы остаточные явления злокачественного процесса так же, как, например, снимает их при гнойниках пенициллин.

Но как – иметь, если такого средства нет?

Нет – найти!

Неправда!

Коли есть болезнь, должно быть и средство лечения.

Должно!

Озарённая этой мыслью, перебрала она ворох препаратов, почему-то надеялась-таки выловить и то самое средство заветное.

Но, прокатившись на нолях, отлилась от них, привернула к травушкам. Чага, марьин корень, ромашка, подорожник… Нет, нет, тоже не то. Совсем не то!

Что же тогда то? В чём же тогда то?»

Нинин корень не выходил у неё из головы.

«Однако как он хоть называется? Где растёт? Кто знает, как им пользовать? Шатнуться с этим катышком к бабушкам? Узнают, что я врач областного онкологического диспансера – собьётся куча смеха! Слушок побежит по городу. Гли-ко, наука двинулась на поклон к бабушкам! На выучку к тё-ёмным баушкам в тайности покралась!.. Э-э, наука, наука – пустая ты штука, раз полезла на ту же ёлочку…

И потом, ещё неизвестно, как наши примут мой поход к знахарям… В какую сторону повернут…

Не-ет, надо самой всё разведать. Надо самоуком докопаться, что за подарок подпихнула мне Нина».

Три года к Таисии Викторовне не подпускала покой, звенела комаром Нинина загадка.

Вечерами толклась то в одной, то в другой библиотеке, всё выискивала книжки про растения.

Только теперь она дотумкала, почему корень исполосовали до неузнаваемости. Раз по раку, наверняка из ценных, в прибыли наваристый, и знахарь, боясь, что корень может попасть к врачу, и, держа впотаях секрет, изрезал до краю, сбил форму – замуровал, заминировал. Но и, обезображенный, он оставался самим собой, с ним было всё его: запах, цвет, плотность.

Таисия Викторовна читала, сравнивала и непонятно даже для себя – ну разве объяснит собака, почему она идёт по следу зверя? Ну разве объяснит птица, почему она поёт? Ну разве объяснит речка, почему она обегает гору с этой, а не с той стороны? – и непонятно даже для себя скорей интуитивно угадала.

То был борец.

Царь-трава.

Царь-зелье.

Царь тибетской медицины.

3

В первую же неделю радость открытия обмякла, опала, и Таисия Викторовна, нигде и никому не проронив ни звука про свою удачу, затревожилась.

«Ну, знаю, был у Нины борец. Дальше-то что? Как этого царя впрячь, воткнуть в работу? У кого выведаешь, как его применять? Кому первой предложишь испробовать? Какими словами скажешь? Как в диспансере посмотрят наши на всю эту петрушенцию?..»

Вопросы наползали один ядовитей другого, и Таисия Викторовна, зажатая их тисками, навалилась дотошно изучать корень. И бог весть сколь протопталась бы над своим кореньком, не позови её неотложная чужая беда.

Однажды, обходя тяжёлых больных на дому, спросила она Катю Игнатову:

– Ну что, Катюша, как мы себя чувствуем?

Не то с укоризной, не то с сожалением Катя коротко покивала, сломленно ответила:

– Вы, я вижу, чувствуете себя ладно. А я… Что я?.. Лежу пеньком. Ну да к чему про меня речи терять? Вы лучше знаете моё положение. Докувыркаюсь ли до нового вашего прихода?

У Таисии Викторовны не поднялась душа разубеждать, что обычно делают врачи в таких случаях, лишь совестливо опустила лицо.

Долгим, благодарным взглядом посмотрела Катя на Таисию Викторовну. Спасибушки, врачея вы наша добрая, что не прибрёхиваете, что не любите финтить-винтить, спасибо за прямоту. Разве с морфия кто да ни будь восстал?

– Хорошо, Таис Викторна, что не сулите золоты горы. С вами можно по правде… Знаете, обида… Зло давит… Ну почё нам дажно правды не сказывают? Лечили, лечили в стационарке… Никакой просветности… Списывают домой. На воздух… На это сим…симпа…ти…чное лечение…

– Симптоматическое.

– О! Оно самое… Какое закомуристое… А нет вправде напрямуху чесануть: лихо край доспелося, не хватает наших мочей вас выздоровить, вот и ссылаем домой домирать… Сгори здеся, в диспансере, нам какой минусяка! Статистику только подгадите. А откинь лыжки дома… Это ж дома! Мы в стороне, а не в бороне. На нас не повесят! Кривая ариф… кривая бухгалтерия… У моих соседев сы?нка учится на врача. Ласковый, заботный. Зря ватлать языком не станет. Я спросила почитать про это моё домашнее лечение. Он и притарань книжищу толще Библии. Оттель я выгребла, на память положила. Для надёжности себе списала…

Она сняла с полочки над головой тетрадь. Прочла: