Горящие свечи саксаула

– Послушай, Василий Алексеевич – задумчиво сказал Николай Павлович, пристально вглядываясь в чугунные статуи львов, стоящих на входе во дворец – Я долго думал, и вот решил… В Оренбурге от апоплексического удара скончался тамошний военный губернатор Сухтелен… Ты помнишь его?

– Ну, как не помнить, Ваше величество? Павел Петрович был отличным рассказчиком и воякой… Очень жаль, что так вот все получилось…

– И мне жаль – также задумчиво продолжил император. А потом вдруг, резко обернувшись к Перовскому, Николай Павлович отчеканил – И я решил назначить туда тебя…

Перовский попытался что-то возразить, но Николай остановил его:

– С ответом не тороплю… Пока не тороплю. Но, Василий Алексеевич, пойми, там мне нужен ты…

…Перовский погрузился в изучение почти вековой истории Оренбургского края. Его воображение летело дальше, к Ермаку и Демидовым, к петровским мечтам о далекой Индии, к просторам, доселе неведомым России. Он взахлеб читал справочники и путевые заметки, стараясь постичь все, что могло ему пригодиться. Среди прочего он прочел и такое:

«Площадь Оренбургского края, во всем его объеме, занимала пространство в 18 тысяч квадратных миль или 885 тысяч квадратных верст, а по другим вычислениям даже более миллиона квадратных верст, тогда как пространства больших европейских государств Германии и Австро-Венгрии равняется первое – 9900, а второе – 12280 квадратным милям… В городе Илецк добывается поваренная соль. Илецкие соляные копи – богатейшие в целом свете месторождения каменной соли. Оная прозрачна, чиста и крепка как стекло. Соль лежит здесь сплошной массой на протяжении более трех верст… По исчислениям горных инженеров илецкой соли с избытком достанет до 10 тысяч лет для всего населения земного шара… В одном из рудников Магнитной горы в Верхнеуральском уезде находятся скалы с нагроможденными друг на друга глыбами сплошного магнитного железняка, достигающими до 3—4 метров в длину и 2 метров в ширину и высоту. Залежи железной руды исчисляются колоссальной цифрой в 6 1\2 миллиарда пудов… В золотых россыпях и медных рудниках попадаются драгоценные и цветные камни, месторождение которых здесь единственное в целом свете…»

– Семен, ну где ты там – крикнул Перовский.

Он уже дважды звонил в колокольчик, а лакея все не было. Василий Алексеевич аккуратно сложил на рабочем столе бумаги и книги, которых за последние две недели в его холостяцкой квартире накопилось немало, и сделал несколько гимнастических упражнений, сбрасывая напряжение с затекшей спины.

Наконец в коридоре послышались шаркающие шаги и бормотания Семена, разбуженного этим несносным, но таким любимым барином.

– Звали, барин? – войдя в комнату, спросил старый слуга.

– Да, Семен. Ты лодку заказал?

– Да, как Вы и велели, Василий Ляксеевич. В два часа по полудни лодку подадут на пристань.

– Хорошо. Ну, тогда давай одеваться. И щипцы грей, усы будем крутить…

Лакей направился к двери, собираясь выполнять указания барина, но потом, видимо, о чем-то вспомнив, вернулся и спросил:

– Одежу воинскую или гражданишнюю изволите, барин?

– Гражданишнюю, гражданишнюю – улыбаясь, передразнил лакея Перовский – Вечером буду поздно, так ты дверь не затворяй.

– А ужинать-то когда, барин? Опять голодным спать лягите? – осуждающим тоном начал ворчать Семен.

– Не переживай – обнимая старого лакея, сказал Перовский – Друзья голодными не оставят.

Удаляясь в гардеробную, слуга что-то бубнил про непутевых, по его стариковскому разумению, друзей барина. Больше всего в рассуждениях старика почему-то доставалось Сашке Пушкину и недавно появившемуся в окружении Перовского Володьке Далю, которые, вроде, уже и не ветряные мальчишки, а ведут себя, порою, как безусые сорванцы. Впрочем, на Даля старый лакей серчал меньше. Этот то ли лекарь, то ли писатель довольно часто просил Семена рассказывать старые присказки, записывая их в свою толстую тетрадь.

***

…В два часа по полудни облаченный в строгий камлотовый сюртук брусничного цвета с черным платком на шее, заколотым золотой булавкой в виде латинской буквы «P», Перовский вышел на пристань, где его ожидала шлюпка.

– На Аптекарский – сказал гребцам Василий Алексеевич, погрузившись в свои раздумья, которые теперь беспрерывно преследовали его.

Назначение на пост военного губернатора для Перовского стало полной неожиданностью. Да, он выполнял поручения императора, имел опыт канцелярской работы, в конце концов, он был участником военных кампаний. Но мало ли таких людей на виду у Николая Павловича? Наверняка решение о назначении своего адъютанта в Оренбург царь принимал, выслушав мнение военного министра Чернышова и вице-канцлера Нессельроде… «Так почему именно я? – в который уже раз спрашивал себя Перовский – Оренбург сейчас становится очень важной точкой на карте империи. Он – плацдарм для броска в Среднюю Азию. А для этого нужно утихомирить степь. Да и Персии нужно дать понять, что нынешняя Россия – размышлял он – это страна, которая идет в Азию всерьез и надолго… И Англия…»

Шлюпка замедлила свой бег по речной глади. Опытные матросы сушили весла, точно рассчитав, когда лодка должна приблизиться к пристани на Аптечном острове. Этот причал, украшенный искусной деревянной резьбой был частным. Прямо от него брусчатая дорожка убегала к изысканному и почти сказочному домику. Это бы дача вице-канцлера Российской империи Карла Васильевича Нессельроде. А вот и он сам.

Карл Роберт фон Нессельроде, таковым было полное имя будущего канцлера империи, а он им станет в 1844 году, родился за тридевять земель от России. В ночь на второе декабря 1780 года старая монашка лиссабонского монастыря Жеронимуш в каюте английского парусника, стоящего на якоре в Улиссовой бухте, перерезала ему пуповину и вынесла горланящего младенца на палубу, где нервно расхаживал отец – русский посланник в Лиссабоне Вильгельм Карл Нессельроде. Все детство и отрочество Карла прошли в Европе, и в Россию он попал лишь шестнадцатилетним подростком. Царствующий тогда Павел I, благосклонно относившийся к Нессельроде старшему, отправил юношу вначале на флот, потом в армию. Но там он себя никак не проявил. Да к тому же Карл весьма тяготился армейского уклада жизни. Походы, муштра, скудные бытовые условия были явно не для него. И вскоре он оказался в окружении Александра I, заступившего на престол после очередного дворцового переворота. Царствующий самодержиц направил Нессельроде по стопам отца, сделав его посланником по особым поручениям. И Карл начал колесить по Европе.

Вюртемберг, Штутгарт, Берлин, Гаага, Париж… В Германии он познакомился с австрийским послом Меттернихом, и… Кривотолки о связях Нессельроде с гением австрийской дипломатии и разведки появятся значительно позже, но факт остается фактом, практически все время своего пребывания в российской дипломатии, а это почти полвека, Нессельроде проводил проавстрийскую политику, ввергая Россию в международные конфликты и войны, нужные прежде всего Вене. Так, кстати, было и с походом русской армии на Париж в 1814 году. С военно-политической точки зрения этот поход России был абсолютно ненужным. И об этом императору говорил сам Кутузов, отлично понимавший, чего это будет стоить уставшей армии. Но Нессельроде убалтал самодержца, и войска пошли в сторону французской столицы. Так будет и значительно позже, когда канцлер ввергнет Россию в кровавую Крымскую войну. Уже после смерти Нессельроде станут известны факты, когда дипломат-долгожитель попросту врал императорам. Но это будет потом. А пока одетый в старомодный камзол с галунами, с широкой улыбкой на лице Карл Васильевич Нессельроде встречал своего гостя, стоя с широко распростертыми руками на живописном причале своей дачи.

Эх, как же он недолюбливал вот таких молодых да ранних! Еще и сорока нет, а уже военный губернатор. Да никакой-нибудь там Тмутаракани, а громадного Оренбургского края, где, между прочим, Нессельроде имел довольно крупные поместья. «Вот – думал он, не сбрасывая со своего лица улыбки – начнет сейчас этот выскочка нос свой совать туда, куда не просят. Дров наломать может. А вырядился-то каким щеголем…». За годы своего правления в российской дипломатии Нессельроде научился внешне не проявлять своих истинных помыслов и эмоций. Вот и сейчас он улыбался, но глаза его были… никакими.

– Ну, наконец-то, мой друг – с жутким акцентом, от которого он не сможет избавиться до самой смерти, заговорил вице-канцлер, встречая Перовского – Я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего по дороге… Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Василий Алексеевич… Ну как же Вы похожи на отца…

Последние слова, произнесенные Нессельроде, Перовскому были почему-то неприятны. Но он вынужден был улыбаться и пожимать вице-канцлеру руку, унизанную по моде прошлого века перстнями.

– Знавал я Вашего батюшку. Умнейший был человек – продолжал Нессельроде – Ну пойдемте в дом, обед уже стынет…

Они двинулись к дому по дорожке, обставленной по краям горшками с яркой геранью и тюльпанами.

– Красиво и уютно у Вас, Карл Васильевич – сделал комплемент Перовский.

– Вы еще не все видели, мой юный друг – явно польщенный похвалою ответил вице-канцлер – Вот отобедаем, и я Вам все покажу в своем саду.

За столом расселись чинно: во главе – сам хозяин, по правую руку – новоиспеченный оренбургский губернатор, а слева от хозяина – его жена Мария Дмитриевна, вся такая торжественная и напыщенная, как будто шел не семейный обед, а прием в царском дворце. Рядом с матерью усадили и старшую дочь Нессельроде Елену – девушку не особо красивую, но не лишенную определенных прелестей и даже какого-то шарма. Младшие Нессельроде, семнадцатилетний Дмитрий и тринадцатилетняя Мария, хотя и были представлены Перовскому, но за стол посажены не были. И, как показалось гостю, особо этому не огорчились, с радостью удалившись в сад.

– Давайте отведаем наливочки, Василий Алексеевич – начал трапезу вице-канцлер – Из собственных трав и ягод сея наливка приготовлена. Между прочим, крыжовник-то оренбургский…

– Скоро надеюсь, Карл Васильевич, воочию испробовать даров оренбургской земли – Перовский поднял бокал и на безымянном пальце его в солнечных лучах блеснул серебряный наперсток, оставивший неизгладимое впечатление на сидевшую напротив Елену Карловну – Землица там, говорят, весьма плодородна…

– Да уж, дорогой Вы мой, земля там отменная. И самое главное там ее много. Вот и поехали туда все…

– Насколько я знаю, Ваше высокопревосходительство, многие туда поехали не по своей воле…

– Ах, Вы про ссыльных? Куда без них? Вот как выхлопотал Кириллов у Анны Иоанновны право принимать там ссыльных, так туда и начали возить всяких. Там, почитай, половина губернии – потомки ссыльных да каторжных. Сейчас туда, кстати, немало поляков сослали после событий 31-го года.

– Я думаю, Карл Васильевич – отвечал Перовский – Эту практику нужно заканчивать. Оренбургский край богат своими плодородными землями и тем, что лежит в земных глубинах. Поэтому к тамошним богатствам нужно рачительно относиться…

«М-да, далеко пойдет – подумал при этом Нессельроде – Эдак, начнет этот молодец помещиков спихивать из-за богатств этих подземных». А в слух вице-канцлер произнес:

– Покойный губернатор Сухтелен, кстати, тоже многократно поднимал этот вопрос – тяжело вздохнув, он продолжил – Уже после его кончины царь-батюшка собственноручно изволили начертать на прожекте Сухтелена резолюцию, согласно которой переселение государственных крестьян в Оренбургскую губернию из других краев приостановлено… Давайте, Василий Алексеевич, еще наливочки…

Когда выпили и закусили зажаренным в собственном соку молодым барашком, Перовский, чтобы сделать вице-канцлеру приятное, заговорил о мериносах – недавнем увлечении Нессельроде.

Вице-канцлер, явно польщенный таким поворотом разговора, с восторгом начал рассказывать губернатору о своих достижениях в разведении новой для России породы овец:

– Мечтаю я, Василий Алексеевич, что когда-нибудь на бескрайних просторах оренбургской степи будут пастись тонкорунные мериносы, а не то, что сейчас там пасется. Киргизы увлекаются конями, а овцы для них, вроде как, небольшое дополнение. Там ведь и не поймешь, что за порода. Сброд сплошной. Нужен научный подход…

…После застолья мужчины вышли в сад, где продолжили разговор уже о политике, которую Перовскому предстояло проводить в Оренбурге. А в столовой между матерью и дочерью состоялся доверительный разговор.

– Ну, и как он тебе? – спросила Мария Дмитриевна смущенную дочь.

– Ах, маменька, я ничего не пойму. Он, конечно, воспитан и умен, но…

– Что но?